включились сотни механизаторов. Комбайнеры многих наших хозяйств всегда отличались и отличаются высокой трудовой дисциплиной, слаженностью, быстрыми темпами уборочных работ. Свои присущие им бойцовские качества механизаторы нашего района вне всякого сомнения проявят и нынче, поскольку речь идёт о хлебе. А он, как известно, всему голова. М-м-м… Заботой об этом должны… быть проникнуты все - и те, кто впервые, ещё юным, всходит нынче на капитанский мостик комбайна и берётся твёрдой юношеской, но мозолистой рукой за его штурвал… и те, кто… м-м-м…
Похоже, шеф без зазрения совести прогонял, репетировал перед нами свою ещё ненаписанную передовицу в завтрашний номер, боевичок. Апробировал. Прямо на наших глазах рождался публицистический шедевр на сельскохозяйственную тему. Вот как было не пособить начальству в столь святом деле и не промолчать уважительно?! Пусть ещё поупирается, жалко, что ли. Меньше нас гонять будет.
К слову сказать, наш Белошапка - типичный редактор. Причём, даже в мировом, прости господи, контексте. У нас в сельхозотделе в папке с газетными вырезками есть одна именно на этот счёт. Как раз недавно мне попадалась на глаза. Про «Их нравы», на самом деле царящие повсюду. В ней про то, как президент Соединённых Штатов Уоррен Гардинг тоже раньше был типичным редактором какой-то провинциальной газетки одного захолустного сельскохозяйственного штата. И это наложило совершенно неизгладимый отпечаток на всю его дальнейшую жизнь и карьеру. Официальные выступления бывшего сельхозного газетчика Гардинга в Белом Доме оставляли, по воспоминанию видного американского сенатора Мак Аду, «впечатление армии помпезных фраз, продвигающейся по необъятной территории в поисках мысли».
Всё точно. Невзирая на всю разность экономических и культурных потенциалов. Так что поиск мысли в районке это я вам доложу – вещь!
- Запарил!..
Не уверен, но, кажется, Лёнька прошевелил губами именно это. Впрочем, возможно это я сам так громко подумал.
Мысль редакторская, между тем, попала в окончательное окружение. Но не сдалась и мужественно пошла на прорыв.
-…Так вот, мы должны быть твёрдо убеждены: ориентация на передовых хлеборобов, на ведущие хозяйства, действенная помощь отстающим - это именно тот курс, который ведёт нас к светлой цели. И у нас, должен вам сказать, есть, да - есть! - широчайшие возможности для поиска и внедрения новых и новых резервов, для наиболее полного проявления своих творческих возможностей!
Иванов-Бусиловский подозрительно хрюкнул, вспугнутый сигнальной интонацией конца текста передовицы. Тут же, очнувшись, согнал застывшую улыбочку полнейшего внимания и принялся сердито, вопрошающе всех оглядывать, мол, кто это допустил такую бестактность. Тропические бабочки рядом никли по-прежнему. Значит, не они пукнули.
Белошапка обиженно поморщился и ещё ближе подошёл к делу, обнаружив, наконец, и его светлую цель. Вот тогда и у нас наладились «широчайшие возможности для поиска и внедрения новых и новых резервов». Притом сходу. Ибо после передовицы пошла прикладная, практическая часть речи. Тут уж все приготовились по меньшей мере не всхрюкивать.
- В сложившейся ситуации, как собственно и раньше, главную, должен вам сказать, партию в нашем газетном оркестре должен исполнять отдел сельского хозяйства. Ясно-понятно?! - Редактор посмотрел на нас радостно, почуяв конец своего самоистязания. - Тем более, что жатва началась… Правильно? Так что вы можете предложить на следующую неделю? Только, прошу, конкретно. Всё остальное я сказал.
В принципе весь редакторский текст можно было свести к восьми последним словам. Краткость сестра даже редакционных планёрок, уж такая она племенная девушка. Точнее, пламенно-племенная.
- У Виктора есть новость по сегодняшнему номеру, как раз по починам. - Неожиданно сказал встрепенувшийся Лёнька и подтолкнул меня. - Давай, старик, дерзай - вопрос важный. Можно и без графина.
Увлекательный, но краткий рассказ о том, как работал, самоистязался великомученик передового сельскохозяйственного производства Иван Курилов, как он всё же не сумел в намеченный срок скосить забитые им 120 гектаров и как к этому отнёсся прославленный и очень заслуженный Генералов и что из всего этого в конце концов вышло, - к моему великому разочарованию не вызвал особого интереса. Даже девчонки носиками не посопели на манер зачумленных ёжиков, не то чтобы ещё что посерьёзнее.
- Но всё-таки Курилов скосил, сколько обещал?
- Нет. Ровно на конец суток восьми гектаров не хватило. Их потом докосил.
- Не такая уж и беда! - Пробасил Красников, сидящий как и положено ответственному секретарю рядом с редактором. - Суть-то та же - выработка рекордная. У тебя нет поправок к тому тексту, который ты передал?
- Поправка только одна, - братски взглянув на Лёньку, ответил я. - В тексте нужно поставить сто двенадцать гектаров. На этом настаивает и сам Курилов.
- Курилов? - Подвигал бровями Белошапка. - Это что, демонстрация честности или… - И опять задумался, что там может быть "или".
Пока не началась новая передовица, с ответом пришлось поспешить.
- Скорее «или». Он не только возражает против такой приписки, но и вообще против организованных начальством рекордов. Да и вообще подобных общественных мероприятий. Вот такой нехороший товарищ оказался… - И, помедлив, добавил: - А в детстве наверняка пионером был.
Потом я рассказал всей редакции и о стычке Курилова с Генераловым на поле боя, где ещё дымились сражённые колосья ячменя. Ничегошеньки не утаил от товарищей. Потому что сам-то в детстве как раз был пионером.
- Вижу, - проницательно глянул на меня редактор, - что вы тем не менее разделяете куриловскую точку зрения?
- Я тоже её разделяю, Владимир Николаевич, - грудью встал за моей спиной собрат мой и шикарный правдолюб Лёнька.
Мне сразу же показалось, что ему не столько защитить меня вздумалось, сколько чем-то увесистым дополнить только что отзвучавшую передовицу Белошапки. Да заодно как всегда высунуться.
- Такие искусственно спланированные и задействованные рекорды, - вскачь погнал свою антиномию Лёнька, - такие рекорды любой ценой противоречат самому духу нашего замечательного социалистического соревнования. В поле, в коллективном труде, одиночка, поставленный в особые, льготные условия, пользующийся персональным вниманием руководителей и техслужбы, в конечном итоге противопоставляется своим товарищам, своему коллективу. Это только здесь, в районе, сидя в кабинетах, можно поверить при желании в реальность такой ситуации: впереди прославленный герой, а за ним дружно, затылок в затылок, как человеческие предки, шагают все остальные. Они, мол, тоже тянутся быть человеками, во всяком случае, к таким же выработкам и заработкам, заодно успешно поднимающими всеобщую производительность труда. На самом деле остальные механизаторы, да и сам герой, прекрасно понимают, что всё это липа, игры начальства и только его одного. Туфта, мягко выражаясь, грубо говоря.
Слышали, что сказал Курилов?! Он поедет спать, а за это время его же товарищи сумеют сделать больше, чем он за время своего геройства, сами совершенно на наш взгляд его не проявляя. К чему же тогда, спрашивается, этот куриловский рекорд?! И его сверхнапряжёние в течение полных суток?! Никто ж так не работал и работать никогда не будет! Зачем же изображать то, чего никогда не будет?!
- Что ты, Лёня, предлагаешь? - Подал совсем не воркующий голос Иванов-Бусиловский; и тогда невооружённым глазом стало видно, как стремительно и суматошно отступает в нём поэт, уступая свирепому натиску газетчика. Благостная нейтрализация закончилась. Очнулся наш милейший Илья Михайлович и от возмущения даже про девушек забыл. Это ж как его заело!
- Отказаться от правофланговых?! Ориентировать людей на серенький средний показатель?! – Газетный поэт аж задохнулся, багровея. - Да как же такое возможно-то?!
Бедное человеческое сердце! Что только ни приходится ему переносить! Да ещё далеко не в первый и не в последний раз!
- Успокойтесь! Мы предлагаем, - как всегда виртуозно парировал Лёнька, - прежде всего прислушаться к мнению самих правофланговых и их товарищей, а не идти на поводу у председателей-очковтирателей.
- Это вы загнули совсем не в ту степь. - Поморщился и редактор. - Это что же, Генералов очковтиратель?! Вспомни-ка сам, Лёня, сколько его колхоз дал не только нашему району, но и краю передовиков соревнования! Да каких!
- Вот именно - «каких»! Разные передовики бывают, Владимир Николаевич! - Нахально перебил его Лёнька. - Курилов - тот понял, наконец, пусть ценой неудачи, в каком положении он оказался и как может протестует. А Чащина вспомните, свекловода?! Действительно, на весь край прогремел - как же, основоположник школы передового опыта, орденоносец, создатель новой технологии возделывания свеклы! Мало ли что мы ещё ему приписывали «по велению времени», как его раздували, как раскручивали!
Курилов, не знаю, правда, точно из каких соображений, но он всё-таки не хочет быть героем-одиночкой, от которого односельчане шарахаются и которому одновременно завидуют, а Чащин хочет. И очень хочет. Причём таких много. Чащину по душе пришлась личная слава, повсюду раздуваемая обожающим рекламу Генераловым. И пользуется он этой славой не только в платонических, но и в откровенно корыстных целях и интересах. У него две машины, - Москвич и Волга. Это было две. А теперь он третью приобрёл, да не какую-нибудь, а лучшую жигулёвскую модель, на базе Фиата которая. Вы знаете эту историю, Владимир Николаевич?! Всех обманул - и колхоз, и райком, но третью машину всё-таки умудрился загнать в собственный гараж. Неужели не ясно, что произошло с этим передовиком?!
Свеклу-то теперь выращивает и впрямь бешено работающая бригада, а Чащин чаще в президиумах сидит. Весь поток славы и материальных благ самоотверженно на себя принимает. Бедолага. От коллектива давным-давно оторвался, на интересы колхоза ему наплевать, зато где и что только можно тянет в свою берлогу, в дом, в своё хозяйство. И никто, ник-то не одёрнет эту обожравшуюся социалистическую акулу - нельзя, передовик, священная корова, вернее, священная акула с рогами, ему по рангу положены всяческие льготы и превосходство над простыми людьми. И как вы думаете - в этом суть великого социалистического соревнования?! И что произойдёт, когда число таких акул наконец перейдёт некое критическое значение?! Кто нас всех тогда будет соскребать со стенки?! Вместе с державой, не дай бог конечно.
Вопрос получился, конечно, провокационным. С информацией для размышления. Да то и хорошо. Потому что народ в редакции наконец заинтересованно побледнел, но как всегда промолчал, тупо глядя на начальство. Ну?! Чё теперь-то?! Разбегаемся?!
- …Чащин - крайность. - Подумав, сердито проговорил Белошапка. – Кстати, должен вам сказать, в райкоме его раскусили и рекомендуют нам поменьше о нём писать.
- После того как в результате райкомовских же рекомендаций его расписали на века вперёд? - Ухмыльнулся Лёнька, продолжая подначивать. – А где гарантия, что и Курилов не завяжет с пьянкой и не станет таким же ненасытным?! И когда взлетит на недосягаемую высоту - мы
