Дыры.

Многое было сказано до, еще больше было сказано после, но это, наверное, самое яркое, что запечатлелось в моей памяти. Возможно, ярче уже не будет. Нет, я не думала о таком. У меня мозги не поворачивались так думать. Моя мама? Залетела по глупости? Нежелательный ребенок? Господи, это нечто такое, о чем можно думать только гипотетически!

И все же… Этот вечный домострой, когда со мной обращаются, как с назойливой собачонкой. Гробовая тишина в спальне родителей, полное отсутствие между ними хоть какого-то интима. Раньше я думала, что это просто рудимент доперестроечных времен, некая косность, присущая тысячам семей в наше время. Сергей Каюмов придал моим мыслям иное направление. Присовокупим к этому беспочвенные взрывы ярости у матери, лавиной накрывающие меня, пока я не окажусь вся выпотрошенной и доведенной до слез. Дикая выходка отца, когда я поставила их в известность о своем двусмысленном положении. Еще упорное, даже фанатичное молчание матери после аборта, после моего возвращения из больницы, после исчезновения запасов снотворного.

И постоянный контроль. Контроль меня, их дочери, шмон в моей комнате, скандалы, если я задержусь вечером хотя бы на пять минуть. Такое ощущение… словно подсознательно мама всеми силами старалась не допустить, чтобы со мной стряслось то, что именно стряслось. Словно я родилась с сопроводительной запиской: есть риск пропустить мяч в ворота в шестнадцать лет. Но только никакой записки не существовало, а мама бесилась и бесилась. С того периода моей жизни, когда я впервые поцеловалась с мальчиком в подъезде, а чуть позже из меня хлынули месячные…

И навязывается дерьмовый вопрос: откуда такой панический страх за мою непорочность, за мою, грубо говоря, целку? Откуда, если не было прецедента в прошлом?

Я думаю над этим до сих пор. Вот сейчас пишу и думаю. Я буду сомневаться в этом до конца своих дней, потому что я хочу сомневаться. Но если принять предположение Сергея Каюмова за аксиому, то получается, что своими драконовскими мерами мама не только не защитила меня от беды, она практически по шагам подталкивала меня к аборту. И мне это начинает видеться так, словно за каждой маминой фразой, типа «дрянь подзаборная», или «иждивенка», или «ни на что не годная» неумолимо стояло — залетишь, залетишь, залетишь!  И что она, интересно, сейчас чувствует? И не потому ли отец ускакал в свою комнату, узнав о моей беременности (правда, не забыв предварительно звездануть меня головой о дверной косяк)?

Кстати, Сергей Каюмов заметил мне в тот день:

— Насчет того, кто сделал тебе ребенка. Если захочешь отомстить, только скажи.

Я промолчала, и Сергей, казалось, остался этим удовлетворен. Я давно знала, что месть — не мой путь. Я много рассказывала Сергею, я впускала его в такие глубины, куда не впускала даже Синицына. Но о самом Синицыне он не услышит ни слова, никогда. И я никогда не назову при нем имени Лешки Смирнова.

Да уж, и смех, и грех. Вряд ли Смирнов когда-нибудь узнает, насколько близко висел дамоклов меч над его шеей.

«Костик» спалил родную хату. Пишу позже, когда все закончилось. Пожарные свое дело сделали добре: затушили и уехали. Менты вроде тоже свалили. В «скорой помощи» смысла не оказалось: пара машин покрутилась у дома и убралась восвояси, поскольку, кажется, никто не пострадал, разве что соседи нанюхались дыма. Наверняка официальной причиной будет какое-нибудь «возгорание проводки». Или «неосторожное обращение с огнем». Никто ведь не знал, как изо дня в день измывались над бедным пареньком. Я всегда испытывала к нему нечто вроде жалости. Пусть жалость приносит лишь вред, как уверен Сергей Каюмов, иногда с сердцем не поспоришь. Теперь я готова «Костику» аплодировать.

Не могу сказать, что была свидетелем, как «Костик» самолично подносит самодельный факелок к занавескам или подпаливает родной диван, но у меня почему-то нет сомнений на этот счет. Я так думаю, что в результате каждодневной (и бесполезной) зубрежки внутри «Костика» что-то хрустнуло сегодня утром. Хрустнуло так, что мозги стали набекрень. Это как со мной, когда мама выбросила все мои любимые диски. Я визжала, как припадочная обезьяна, чтобы уберечь свой рассудок, чтобы не сотворить нечто подобное. А «Костик» дошел до такой кондиции, когда не мог и визжать. И сегодня после школы, кемаря за письменным столом и пялясь в стену, «Костик» узрел на этой стене приговор-альтернативу: либо он станет психопатом, либо совершит нечто отчаянное. Он уцепился за последнюю возможность, как я сама вцепилась в Сергея. Все это мои домыслы, но мне верится, что я права.

Горело чудненько! Завидев из окна пламенеющую дыру напротив, я, позабыв о своих страхах и зароках, схватилась за бинокль. Весь квартал сбежался поглазеть. Только у них не было бинокля, а у меня был, мне дедушка подарил его. Дым валил столбом, в нем проглядывали языки пламени, никаких деталей внутри разглядеть не удалось. Зато в полной красе увидела наших доблестных пожарных за работой. По выдвижной лестнице двое из них поднялись к окнам «Костика», просунули в окно рукав и залили всю квартиру водой. Потом еще какое-то время ходили по комнатам со шлангом, уничтожая остатки огня. Заодно залили все нижние этажи. Интересно, на «Костика» или его мамашу подадут за это в суд?

Когда все отчалили, а толпа внизу почти разошлась, я еще какое-то время наблюдала за тем, как «Костик» и его мать печально слоняются по руинам. Мамаша подсчитывала ущерб и оплакивала судьбу. «Костик»… В общем, ему было по барабану, насколько я поняла. Он раскопал какую-то книжку, которая ничуть не пострадала, только края страниц обуглились, и уселся на горелый диван читать. Мать на него за это наорала. Меня поразили такие подробности: расплавилась настольная лампа, верой и правдой служившая «Костику» столько лет. Я видела лишь бесформенный комок пластика, что некогда было абажуром; в то же время рядом лежал лист бумаги, от которого по законам природы вообще ничего не должно было остаться, но огонь его даже не тронул. Вскоре «Костик» с мамой куда-то делись. Наверное, отправились готовиться к ремонту.

Пока шел пожар, повидала большинство «знакомых». Круче всех разорялся «Миша». Когда до него дошло, что пахнет жареным, он выскочил на балкон и, поозиравшись, увидел дым. После этого «Миша» начал голосить. Голосил он всем подряд: звал соседей, перевешиваясь через балконные перила, требовал вызвать пожарных, о чем-то переговаривался с зеваками внизу. Потом, когда началась операция «Спасти рядового «Костика», «Миша» вопил пожарным, заставляя их поторапливаться, мать их так, иначе они все тут погорят. До самого конца «Миша» оставался на балконе вертухаем; даже когда все закончилось, и пожарные сворачивали свое барахло, «Миша» продолжал сыпать советами вперемешку с ругательствами.

«Рита» мелькнула на балконе лишь раз. Несколько секунд вяло разглядывала дым, потом исчезла внутри своей квартиры и больше не появлялась. Понятия не имею, довел ли ее папаша свое грязное дельце до финала, или ситуация тянется на стадии липких домогательств. Мои уста по-прежнему скованы печатью. О том, что мне довелось увидеть в квартире «Риты», не сказала даже Сергею. Меня давно не мучает совесть. Я ведь справляюсь со своими проблемами. Теряю подруг, но справляюсь. Теряю родителей, но справляюсь. Скатываюсь в школе по линии успеваемости, но все равно продолжаю барахтаться. Пусть «Рита» ищет свой собственный выход, свой метод. То, что она изукрасила себя наподобие женщины из племени тумба-юмба, для начала выглядит неплохо. Правда, на какое-то время придется забыть о личной жизни. Или спалить папашу. Тоже вариант. «Костик» знает.

Смирнов, кстати, съехал. Давно уже заметила, что в его квартире другие люди трутся. Ну и слава Богу. Быстро они это провернули, нет слов. Наверняка переезд планировался давно, просто я ничего не знала — собственно, а кто я такая, чтобы знать? Теперь я раз и навсегда избавлена от возможности наткнуться на смазливую мордашку Лешки в противоположном окне, и это радует.

Сегодня ближе к вечеру, когда о пожаре уже забыли, а жизнь вернулась к привычному ритму (только не для «Костика» и его мамы), наблюдала в бинокль секс. Не то чтобы как по телеку, довольно смутно и фрагментарно. Имеется в виду та подруга, что живет с дочерью и меняет мужиков еженощно. Подругу трахали вдвоем по очереди. Орала она так, что даже мне было слышно. Веселенький, однако, домик напротив, и соседи прикольные. С утра пожар, вечером — групповуха.

«Принцессу» так и не вижу больше. Может, они тоже сменили район и место жительства. Жаль, но с другой стороны, это отвечает закону общества. В таком «цветнике», как дом напротив, проживание семьи «Принцессы» выглядит диким и ошибочным.

Сегодня я вообще-то послушная дочь. Не нравится мне все это. Иногда я ухожу от Сергея в два часа ночи, порой даже в три. У него есть своя машина, но он практически не ездит (думаю, потому что часто не в состоянии сесть за руль). Каждый раз он мне вызывает такси, а когда я заваливаюсь домой, там меня ждет тишина. Предки как играли в молчанку, так и продолжают играть. Прихожу домой в десять вечера — молчат. Прихожу под утро — молчат (спят потому что). И утром молчат, вот что странно. Так что я решила сегодняшний день посвятить старым добрым традициям. Прибралась дома, приготовила ужин. Пусть порадуются. Может, хоть промычат что-нибудь вразумительное наконец.

С тех пор, как связалась с Каюмовым, дневник веду нерегулярно. И дома редко бываю, и просто нет желания. Сегодня вот наверстываю все упущенное. Писать особо не о чем. Если бы не выходка «Костика»-погорельца, то и повода бы не нашлось сесть за компьютер. Живу я более или менее спокойно. Стараюсь не прогуливать уроки в школе. На занятиях держусь особняком. Раньше на переменах мальчишки строили мне глазки, а теперь даже здороваются сквозь зубы. Все прекрасно знают, кто мой парень, так что особо связываться со мной ни у кого нет желания. После школы иду к Сергею. Секс. Готовлю ему обед. После обеда он исчезает. Я либо сижу у него, смотрю телевизор, либо иду по магазинам. В плане денег у меня теперь нет неудобств. Сергей возвращается за полночь. Снова секс. Потом…

В общем, я стараюсь на это не смотреть, стараюсь не обращать внимания и не думать. Но мне кажется, что его дозы участились. Может, и раньше так было, я ведь его не так давно знаю. Он продолжает повторять, что нельзя терять голову ни в каких обстоятельствах. Что он себя контролирует в этом отношении, и когда придет время завязать, он завяжет. Охотно верю. Возможно, так оно и есть.