пять студенческих лет так сильно и страстно, что уезжать отсюда домой для меня уже было смерти подобно…
После этого Супрун, запнувшись на полуслове, вдруг замолкла на какое-то время, мыслями уносясь в далёкую юность и вспоминая свою свадьбу скорую и расчётливую в Москве, про которую она не могла рассказать постороннему человеку, по возрасту - сыну её, как того бы хотелось: чтобы этим облегчить и очистить душу чуть-чуть. Не могла честно поведать-открыться пылкому юноше, как ей, выпускнице МГПИ, крупно повезло в жизни: были в столице родственники, которые её с местным парнем познакомили на предмет женитьбы и прописки. И он согласился, как-то быстро влюбившись в неё: она тогда была премиленькая и прехорошенькая, - предложил выйти замуж всего через месяц знакомства… Они расписались на пятом курсе, сыграли свадьбу быструю и скромную. Она стала москвичкой после этого и осталась, прописавшись у мужа, жить и работать в Москве. Ужасно счастливая была первое время, дурная и гордая! Подружки-сокурсницы ей очень завидовали, помнится, которых поразбросали в итоге по разным местам страны вплоть до деревни. А её здесь оставили работать, в столице СССР и России, единственную среди них, иногородних студенток… И жила она неплохо в целом первый семейный год, пусть и в чужой семье. Квартиру кооперативную они с мужем быстро приобрели, чтобы отделиться от его родителей. Её им покойный папа Иры купил, работавший в Твери в обкоме партии. По тем временам он был большой шишкой, и с деньгами в семье Супрун особых проблем не было… Купил им папа добротную квартиру на Беговой, но до этого ещё, на второй год супружеской жизни, Ира родила дочку Верочку… Однако через три года после родов с первым мужем она развелась: никудышным человеком он оказался во всех смыслах, пустым и слабеньким на удивление - не бойцом и не творцом, не рыцарем без страха и упрёка. Он переехал к родителям опять жить, а она с дочуркой в собственной квартире осталась. Родители ей тогда опять помогли - молодой разведёнке: помощницу по хозяйству нашли, спасибо им, деньгами снабдили. Одной бы ей лихо было с маленькой дочкой в Москве выживать, если вообще возможно… Ну а потом уж она встретила на работе хорошего человека, влюбилась в него по уши, замуж вышла, сына ему родила. И живут они с ним до сих пор душа в душу.
-…Так что я как, может, никто другой понимаю Вас, Максим Александрович, бывшая тверичанка, - прервав нахлынувшие воспоминания и тяжело вздохнув, произнесла Ирина Михайловна дрогнувшим от волнения голосом, внимательно взглянув опять на притихшего и приунывшего гостя. - Вам в Рязань возвращаться - что нож острый… Я вот в Тверь теперь иногда приезжаю и думаю: какая же маленькая и убогая она всё-таки в сравнении с Москвой, невзрачная даже; и как хорошо, как чудесно, что я из Москвы молодой не уехала. А то бы зачахла тут, в отчем дому, превратилась в мещанку…
- Вот и помогите мне уволиться побыстрей из этой гнилой конторы, где всё временно, всё случайно, всё понарошку как бы, - продолжил свою первоначальную тему Кремнёв, не давая раскрасневшейся Супрун перевести дух и опомнится. - Чем быстрее уволюсь, тем быстрей за Москву зацеплюсь. А что зацеплюсь и останусь тут - я в этом ни сколько не сомневаюсь. Вне Москвы я не вижу жизни своей, вне Москвы мне крышка.
- А зачем Вы вообще-то пошли туда, в эту “гнилую контору”, как Вы говорите? Получали бы себе свободный диплом - такое сейчас практикуется, - и горя бы тогда не знали: были свободны как ветер.
- Да кто меня знает, зачем! - вздохнул тяжело Кремнёв, виновато опуская голову. - Я вообще был весной не в себе из-за личных проблем: мне тогда жить не хотелось. А эту контору мне мой тогдашний дружок нашёл, уговорил пойти туда поработать вместе, чтобы не уезжать из Москвы якобы. А сам потом на сторону слинял, хитрован, в Хохляндию свою уехал.
- Это Вы Жигинаса Сергея имеете в виду, своего сокурсника?
- Да, его.
- Знаю, запомнила его хорошо и даже коротко изучила: он же приезжал ко мне весной за откреплением от распределения, в этом вот кресле сидел, где Вы теперь сидите. И я с ним побеседовала минут 10-15 - так, любопытства ради. Ко мне ведь не часто выпускники МГУ приходят, признаюсь. Ну и захотелось узнать, что они за люди такие - университетчики! Действительно ли небожители!... Так вот, скверное впечатление на меня произвёл Ваш дружок! - пренеприятный парень! Хитрющий, подлый и склизкий, как показалось, себе на уме. Как Вы доверились такому жуку? Он же любого продаст - и не поперхнётся.
- Ирина Михайловна, - опять перебил хозяйку кабинета Максим. - Чего теперь-то прошлое вспоминать и махать после драки руками? Пустое это. Подскажите лучше, как мне уволиться поверней? Помогите…
-…Максим Александрович, - чуть приподнявшись в кресле, чтобы приблизиться к собеседнику, задумчиво промолвила Супрун, подыскивая правильные слова, честные и не обидные для посетителя. - Буду предельно откровенна с Вами: уволиться Вам будет сложно, невозможно даже. Таков в стране существует закон, который ради Вас никто, разумеется, менять не станет. Это-то, надеюсь, Вы понимаете? Вашего хитреца-Жигинаса отпустили лишь потому, что он - житель Украины. А Вы - коренной россиянин, и в Вашем случае фокус такой не пройдёт. У Вас есть один-единственный способ - медицинский. Вы должны - если и впрямь хотите уволиться без большого скандала, если задались целью такой, - получить свидетельство от врачей, что по медицинским показаниям пока не можете работать умственно. Это вполне реально для выпускника МГУ. Университет - вуз серьёзный, энерго- и умственно-затратный. У Вас есть на родине знакомые врачи, к кому можно было бы обратиться с подобною просьбой?
- Да нет. Откуда? Мы - люди простые, не знатные, не чиновные. Матушка моя, правда, всю жизнь проработала в гор’больнице медсестрой. Но теперь она дома сидит, два года уже не работает там по инвалидности. Какая от неё польза, и кто её помнит - обыкновенную медсестру? Да и не захочет она в подобные дела ввязываться: я ж её знаю, чумичку. Всего всю жизнь боялась и сторонилась всех. Не делец она, не помощник, словом.
- А болезни у Вас были какие-нибудь серьёзные раньше, связанные с психикой или с головой?
- Нет, не было.
- Тогда я не знаю, как Вам помочь. Честное слово. Это - единственный способ.
-…Постойте, - набычившись и раздувшись от напряжения, вдруг произнёс Максим, неожиданно вспоминая спасительный случай из прошлого. - В восьмом классе, весной, я вечером после школы играл с парнями в футбол во дворе нашей местной больницы: она рядом с нами находится. Было уже темно, я бежал с мячом вдоль больничной стены и вдруг зацепился плечом за стальной провод, который я в темноте не рассмотрел почему-то. Это был громоотвод, что уходил с крыши в землю, но я его не заметил, увы, и зацепил плечом. Меня крутануло, помнится, и я со всего маха ударился головой в стену. Хорошо до сих пор помню, что искры посыпались из глаз, закружилась голова, затошнило сильно и вырвало. Я даже сознание тогда потерял, как пацаны рассказывали, но быстро пришёл в чувства, слава Богу.
- И что дальше было? - заинтересованно спросила Супрун, вся обратясь во внимание.
- Да ничего, - спокойно ответил Максим, ухмыльнувшись только. - Пришёл домой после этого и рассказал родителям про случившееся. Те поохали-попричитали дружно - и всё: на том и успокоились оба. Лишь чаем меня напоили с вареньем и быстро спать уложили. Сами же делами домашними занялись, которых было невпроворот. А что они ещё могли тогда сделать?... На следующий день, правда, мы с матушкой ходили в поликлинику и рассказали про этот случай врачам. Те осмотрели голову, обнаружили большую гематому поверх лба, ощупали её, потом спросили про самочувствие. Я сказал, что нормальное, что меня не тошнит и голова не кружится. Так оно всё и было в действительности: чего мне было врать!... Они пожали плечами, подумали с минуту, посовещались меж собой. И потом ответили, что ничего страшного значит не произошло, что жить, мол, буду - и отпустили нас с матушкой домой с миром. На том та история и закончилась.
- А Вы военнообязанный, Максим Александрович?
- Да. Лейтенант запаса.
- А как же Вас, не пойму, допустили до военной кафедры с сотрясением мозга? Да ещё офицером сделали?
- Так я же никому и никогда после этого не рассказывал про тот случай. И в 10-м классе на медкомиссии ничего не сказал, когда нам приписные свидетельства выдавали. И в Университете про то молчал - категорически не желал быть белобилетником.
- ЧуднОй Вы человек, Максим! - покачала головой пораженная услышанной историей Супрун. - А может наоборот - чУдный! У нас в Москве здоровенные бугаи на медкомиссиях специально стоят и врут, целые спектакли разыгрывают перед врачами с вымышленными болезнями, с сотрясением мозга - прежде всего, чтобы закосить от армии, белый билет получить и не знать потом горя с призывом на службу. А Вы реально стукнулись головой, да сильно, по всему видать, нормальное состояние своих мозгов этим ударом нарушили - и до сих пор молчите о том, на военную кафедру три года ходили, когда Вас к такой экстремальной работе и близко нельзя подпускать, связанной с риском, с войной, с ответственностью за подчинённых. Езжайте домой немедленно и требуйте от врачей выписки из той медицинской карты. Они это просто обязаны сделать, про вашу детскую травму подробно всё написать в эпикризе. Карты в поликлиниках хранятся долго, не менее 20-ти лет. Так что езжайте, Максим, и требуйте выписку у своих терапевтов. Эта выписка для Вас - единственный шанс на положительный исход дела. Получите когда - приезжайте сразу ко мне. Я Вам подробно всё тогда расскажу, куда идти и что делать. В Калугу предварительно позвоню - дам указание, чтобы Вас там не мурыжили долго, не издевались, как они умеют…
18
Воодушевлённый и окрылённый идеей, подброшенной ему Супрун, как и её вдохновенным напутствием, Кремнёв уже на другое утро помчался в Касимов ясным соколом. Прибыв туда в начале второго дня, он, пулей заскочив домой и поздоровавшись с матушкой коротко, бросив на кухне сумку с продуктами, с мясом и колбасой, - он сразу же побежал в поликлинику за столь нужной справкой, абсолютно уверенный в том, что её ему непременно и быстро выпишут. Пока в электричке ехал, решил для себя твёрдо, что не станет рассказывать касимовским врачам цель получения этой справки: что хочет, дескать, с её помощью отказаться от распределения и с работы уволиться, чтобы другую себе найти, получше и понадёжнее. По Касимову тогда сразу же молва пойдёт, что у Кремнёва плохи дела: не всё у него в Москве ладится.
Он думал получить справку быстро, повторим, за один день. Но на практике всё оказалось гораздо-гораздо сложнее и дольше задуманного… Его хождения по мукам начались с их участкового терапевта по фамилии Миллер. Молодой и красивой, холёной и сытой, но очень вздорной и неприятной по характеру бабы непонятной национальности и вероисповедания - толи немки, толи вообще еврейки, - неизвестно как оказавшейся в их зачуханном городишке. Было видно со стороны и невооружённым глазом, что ей сильно не нравится ни город их, ни сама работа, где её всё бесит и раздражает, и с которой она мечтает куда-нибудь побыстрей умотать. В ту же Рязань хотя бы,
