Моя Богиня. Несентиментальный роман. Часть третья

разговора, который, как казалось ему, должен был непременно закончиться его итоговой победой…

14

На другой день, с утра пораньше, он сидел в кабинете Цитлёнка, который холодно с ним поздоровался, как с личным врагом, и руки для пожатия не подал в этот раз, как делал это прежде. Потом долго и внимательно смотрел на него - характер, видимо, изучал, силу воли, крепость духа и всё остальное, сопутствующее… И только потом, когда пауза стала затягиваться и угнетать их обоих, он произнёс с недоброй усмешкой в глазах:
- Ну что, Максим Александрович, хорошо Вам гулять-то за государственный счёт? Приятно, да? Мы Вам, между прочим, в табель посещаемости восьмёрки ставим, как и всем остальным: рабочие дни то есть. Только остальные честно работают, трудятся в поте лица над поставленными задачами, а Вы, извините, дурака валяете в этот момент, бьёте баклуши и в ус не дуете. Как Вы думаете: это нормально, такое Ваше без-совестное и безответственное поведение?
- Игнат Сидорович! - не задумываясь, ответил Максим, опешивший от наглой и несправедливой проповеди. - Я не знаю, что Вы там мне в табель ставите: восьмёрки или десятки! - не знаю и не хочу знать! Хоть двадцатки ставьте - мне всё равно: это ваше дело! Но только напомню Вам ещё раз, что я с ноября-месяца у Вас не работаю и деньги, соответственно, получать не стану. Категорически! Так что совесть моя чиста, и не надо меня упрекать в безнравственности и безответственности, не надо!
Разговор оборвался, едва начавшись. Цитлёнок очень был недоволен, что беседа их сразу же не туда пошла, не по тому руслу, которое он заранее для себя наметил. И надо было как-то это всё выправлять, чтобы не сесть в очередной раз в лужу. И делать это быстро и грамотно, чтобы собеседник не убежал и не отложил разговор ещё на неделю…

-…Максим Александрович, - наконец произнёс растерянный начальник, с трудом подбирая правильные слова, крайне-нужные в той непростой ситуации. - Я вот всё никак не могу понять, признаюсь честно, с чего Вы вдруг взбеленились-то, толком не поработав у нас, не оценив коллектив, обстановку? Что Вам вдруг так резко у нас не понравилось, что Вы от нас как от чумы бежите?! Вас тут никто ещё не обидел, насколько я могу судить, потому что элементарно не успел этого, с зарплатой тоже не обманул: всё в сентябре до копеечки получили. А Вы вдруг на дыбы встали как конь вороной. С чего?! И почему Вы решили, что в другом месте Вам лучше будет? Это место ведь надо будет ещё найти. А найдёте?... Я вот уверен, голову на отсеченье даю, что, уйдя от нас, Вы потом с гарантией никуда не устроитесь и к себе в Касимов не солоно хлебавши вернётесь. Да у нас многие коренные москвичи без работы маются, москвичи! - поймите Вы наконец! А кто и работает - гроши получают и лапу по-медвежьи сосут. А Вы - житель Рязанской области, гость столицы, случайный тут человек! - вдруг захотели остаться в Москве, да ещё и по-царски жить. Надо же!!! Работа Вам, видите ли, не нравится. Хорошую Вам на блюдечке подавай - с жильём и пропиской! А морда не треснет, извините за прямоту?! Не много ли Вы хотите?!... Моя дочка, про которую я Вам вкратце упоминал, что она замуж выйти никак не может, - так вот она пару лет назад институт закончила: московский химико-технологический имени Менделеева. Престижный вроде бы вуз. И что? Болтается сейчас в НИИ на Дмитровке инженером-технологом за 150 рублей. Всё! И без всякой перспективы, главное, как-то подняться повыше, к большим деньгам. Там у них в этом смысле - глушняк полный: всё блататой забито. А Вы, рязанец зачуханный, получаете 260 ежемесячно, 260! Это ж уму непостижимо! Сидите в тепле и светле - и своим положением недовольны! Ох…реть!!! Это нормально? - ответьте прямо! - это правильно?! На работу не ходите уже неделю, нас, Ваших руководителей под топор подставляете. У Вас совесть-то есть?! Поработайте у нас хотя бы годок, отгуляйте отпуск, а там видно будет. Зачем надо в позу Байрона-то с первого дня вставать и революции тут устраивать?!
- А через год Вы меня отпустите, да? - сухо спросил Кремнёв, сурово взглянув на начальника. - Или опять волынить и мурыжить начнёте, как и теперь, уговаривать поработать ещё годок, а потом ещё и ещё, чтобы не портить Вам настроение, не ухудшать показатели?
- Да ты хотя бы год отработай, Максим, посиди тут тихо и смирно для вида! Чего наперёд-то загадывать, впереди паровоза бежать людям на смех?! Через год нас всех может разгонят отсюда на х…р, на улицу скопом выкинут как паршивых котят, а контору нашу закроют, как давно уже собираются! Вот и получишь себе тогда свободу, о которой страстно мечтаешь, когда на улице вместе с нами окажешься. Убедишься на собственной шкуре, какая она есть в действительности - эта свобода грёбаная! Век бы её не видеть и не знать!...

И опять надолго затихли Кремнёв и Цитлёнок - с полярными мыслями и настроениями только, диаметрально-противоположными. Начальник с надеждой смотрел на Максима, ждал смягчения позиции от того. Максим же на руки свои смотрел, покорно лежавшие на столе в виде замка, и напряжённо думал о чём-то, как это обычно делают преступники на допросах…
-  Игнат Сидорович! - наконец произнёс он, натужно выдыхая воздух и собираясь с силами. - Давайте я Вам ещё раз изложу коротенько свою позицию на жизнь и на работу. Это чтобы больше не возвращаться к данному вопросу и не слышать лично от Вас упрёков несправедливых в мнимой революционности моей, в байронизме… Так вот, признаюсь Вам как на духу, что я уже несколько лет боготворю Василия Макаровича Шукшина - русского писателя, актёра и режиссёра, как Вы, вероятно, знаете, великого патриота России, отдавшего за неё жизнь осенью 74-го года. С тех самых пор боготворю, как впервые увидел его авторские фильмы в Москве, прочитал его замечательные рассказы. Шукшин для меня в данный момент стоит выше всех в современной русской культуре - аккурат рядом с Шолоховым, которого я тоже, разумеется, боготворю и почитаю за русского гения первой величины, деятеля пушкинско-лермонтовского ряда!... Последней же картиной Шукшина, как Вы, вероятно, тоже знаете, была «Калина красная». И в этом фильме главный герой киноповести, Егор Прокудин, безумно радуется жизни, выйдя из заключения. Так радуется, что даже берёзки лесные как девушек живых ласкает и целует, выйдя из такси. С этого, собственно, и начинается фильм. Если Вы его видели - то должны помнить, что на вопрос таксиста по поводу этой якобы неоправданной радости Егор отвечает приблизительно так: «Видишь ли, дружище! Если бы у меня было три жизни, я бы одну из них отсидел в тюрьме: чёрт с ней! Другую бы отдал тебе: не жалко. А уж третью прожил бы так, как это выгодно и любо только мне одному, как это моей и только моей душе угодно… Но жизнь-то у меня одна! Вот я и рад, что наконец на свободу вышел и стал ХОЗЯИНОМ своей судьбы, которой могу теперь распоряжаться по собственной, а не по чужой воле...»
- К чему я это всё Вам рассказываю, уважаемый Игнат Сидорович?! Да к тому исключительно, чтобы Вы правильно поняли мотивы моего теперешнего состояния и поведения. У меня ведь тоже впереди только одна жизнь - не три и не десять, не сто. И она - достаточно короткая, как я чувствую и понимаю. И я не хочу её тратить на ерунду, на протирку штанов в вашей левой и гнилой конторе. Мне это сильно не нравится - такая без-смысленная и преступная трата времени - и такой откровенный паразитизм. Я на это никогда не пойду - даже и под страхом смерти! Извините за пафос и высокий штиль. Потому что собираюсь “прожить жизнь так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы”, - как учил нас всех великий Николай Островский. Я не желаю Вам лично зла, Игнат Сидорович: поймите меня правильно! Я зла вообще никому и никогда не желал, потому что я - человек не конфликтный, не агрессивный от природы; всегда и везде стараюсь избегать острых углов и крутых разговоров типа “понял-понял”… Но я не желаю зла и себе. С чего?! И почему я должен выкидывать коту под хвост как минимум целый год из собственной жизни в угоду Вам лично?! Целый год я должен буду болтаться тут без-смысленно и без-цельно, как Вы предлагаете, - чтобы потом, когда мне стукнет 23-и, уволиться наконец и начать жизнь с нуля. Да я за этот год такого наворочу, выйдя на волю, что чертям тошно станет!… Так что, Игнат Сидорович, дорогой! Извините за знакомство, как говорится, - но отпускайте меня по-хорошему, без скандала. Я всё для себя решил твёрдо и окончательно, и перекраивать планы в угоду кому-то не собираюсь. Простите за откровенность!...
-…То есть работать ты у нас не собираешься? Категорически?! Я правильно тебя понял?
- Правильно! Не собираюсь. Ни под каким видом!
-…Ладно… Пусть будет так: как скажешь… Хозяин - барин… Силком мы тебя заставить работать не можем: тут ты всё правильно рассчитал. И добрых слов ты тоже не понимаешь, как я погляжу, которые я на тебя потратил. Нацелился уходить - уходи. Скатертью дорожка! Только смотри, не пожалей потом, не зареви белугой. И назад мы тебя уже не возьмём, так и знай, когда ты у разбитого корыта окажешься.
- Не окажусь, не бойтесь, и не зареву. И не пожалею…

Разговор после этого по сути и закончился, разговаривать стало не о чем: каждый сказал, что хотел, и что смог - услышал. Но Максим не вставал с места и не уходил от глубоко погрузившегося в себя Цитлёнка: сидел и ждал, что он ему дальше скажет…

- Тогда давай с тобой сделаем так, парень, - наконец произнёс Игнат Сидорович, очнувшись от тяжких дум и в упор посмотрев на Кремнёва умным, пронзительным и холодным взглядом. - Ты сейчас езжай тогда домой, поскольку в отделе тебя держать просто глупо - бесить народ твоим наплевательским поведением. Езжай и жди, что мы тут насчёт тебя придумаем-сообразим. Один я такие вопросы решать не могу, как ты понимаешь. Мне нужна будет помощь директора: что он по этому поводу скажет, что посоветует, когда я ему твою категоричную позицию доложу. Вопрос твой очень и очень сложный, признаюсь честно, архисложный даже!.. Так что езжай домой и жди. Казаков с Кокиным тебя разыщут и сообщат решение, которое мы примем. До свидания…

15

Неделю целую после этого Кремнёв вызова на работу ждал, как ждал он и нового визита Казакова с Кокиным - парней, понимай, которые связывали его с фирмой. И Кокин действительно приехал к нему на Таганку в воскресенье вечером, сообщил с недовольным видом, что Цитлёнок просит его завтра утром прибыть к нему в кабинет для важного разговора, - и тут же уехал домой, более не сказав ни слова. Но на скривлённом и злом лице его без труда можно было прочесть: «Надоел ты нам всем, дружок, своими взбрыками и проблемами. Мы курьерами твоими быть не собираемся, пойми! Решай свои вопросы сам, без нашего участия...»

На другое утро Максим сидел в кабинете Цитлёнка, внимательно смотрел на него, ждал положительного для себя решения… Но начальник не обрадовал его, не утешил и на этот раз. Но кое-что положительное всё-таки сказал.
- Максим, - сказал он ему, окончательно перейдя на “ты” и на одно лишь имя, что могло означать только одно: он потерял к Кремнёву всякое уважение. - Максим, - сухо промолвил Цитлёнок, холодно и отстранённо смотря на упрямого молодого сотрудника. - Вопрос твой очень и очень сложный, как я тебе уже говорил. Настолько, что решение