держась из последних сил руками за бортовое ограждение, я молился не потерять хотя бы в этом ледяном штормовом холоде свое сознание. Я не хотел умереть без своего сознания почему-то. Так говорят легче, но… Я просто не хотел так умирать. Я хотел все помнить до последней своей гибельной минуты. Я ощущал, что идет воспалительный процесс. И возможно даже заражение в плотных порванных пулей тканях в левой ноге. Об этом говорила нарастающая в моем теле температура.
Жар увеличивался, и уже не было никаких сил. И я только и мог, что держать свою любимую, прижав к себе на штормовой заливаемой водой палубе.
Я не мог, даже, теперь встать, при всем желании на нее. Да, еще при таком, теперь шторме. Нас, буквально накрывало ревущими на океанском ветру волнами. Сверху, откуда-то с черных небес, летела вода проливного дождя.
Мы были полностью в воде. И захлебывались ей. Мало того, теперь обе ноги меня не слушались. Они так разболелись, что я готов был уже сам прыгнуть в океан и утопиться. Я уже сам дико стонал от этой боли и, просто лежал на палубе ослабленный потерей крови, со своей любимой, схватившись немеющими и замерзающими от холодной штормовой воды пальцами за леерное ограждение левого борта левой рукой. Удерживая Джейн правой рукой лежащую прямо на мне. На моей мужской груди.
Мы, лишь прижавшись, плотно друг к другу, медленно погибали в штормовом беспощадном Тихом океане. Сопротивляясь еще кошмарной бушующей сокрушительной и беспощадной стихии. В своих только потрепанных о деревянную выщербленную бушующими волнами и разбитую силой воды из красного дерева палубу «Арабеллы» прорезиненных аквалангов костюмах. Ударяясь постоянно обо всю болтающуюся, и оторванную вместе с нами оснастку нашей погибающей в штормовых волнах яхты.
Где-то на линии горизонта пробились первые лучики солнца. В прорыве над самым горизонтом. Несмотря на непрекращающийся дождь, стало быстро светать. Очень медленно, разгоняя страшную штормовую затянувшуюся ночь.
Сколько было времени, я не знаю.
Джейн просто замерла у меня на моих обхвативших ее все холодное гибкое тело руках. Она лежала и даже не шевелилась, но была еще живая.
Я не мог теперь даже посмотреть на свои подводные часы. Моя уже порядком застывшая от холодной воды рука, сжатая пальцами в кулак, казалось, срослась с бортовым ограждением «Арабеллы». И не отпускала то ограждение нашей тонущей мореходной круизной красавицы яхты. Я уже не боялся ничего. Ни смерти, ни самого даже бушующего все еще океана. Ни самого печального и жуткого исхода. За это время поменялось столько всего во мне. Я испытал и счастье и горе. И любовь и потери. Ненависть и радость, какой не переживал еще в своей жизни. Я не испытывал ничего такого, как то, что происходило именно сейчас со мной.
***
Оторванные кливера, словно, водили за нос, и упорно разворачивал бортом яхту против волны. И «Арабелла», просто медленно, но верно, тонула в океане. И мы были обречены. Мы, просто тонули вместе с нашей «Арабеллой». Мы смирились со своей участью.
Не знаю, сколько было времени, но было точно утро. И я уже не думал ни о шторме, ни о времени. Я, вообще, тогда, только думал - «Умереть так вместе. Вместе со своей любимой» - думал я и целовал ее. И не мог насладиться ее холодеющими от потери крови и океанской в брызгах воды полненькими губками. Так страстно не так давно целовавшими меня ночами напролет.
Это было моим доказательством моей страстной последней любви к любимой. Было такое ощущение, что этого кто-то теперь хотел и даже требовал от меня лично.
Боль в ногах немного стихла, но сильный жар в моем всем теле не проходил.
Это говорило о том, что ничего хорошего.
Джейн, целовала меня, но уже не так, как могла бы целовать и делать это раньше. Как-то слабо и уже не по живому. Она умирала. То, приходя в себя, то теряя сознание. Ее лихорадило от холода и конвульсий. Она, то уходила, то возвращалась обратно, что-то произнося как молитву или заговор кому-то. Толи прося кого-то, о чем то. Но то был не я совсем, а кто-то другой. Она, словно просила у кого-то прощения, шепча что-то как заклинание. Я услышал слова, прости меня отец. Прости заблудшую свою влюбленную в человека дочь. Словно заговаривая саму водную штормовую стихию. Успокаивая ее и подчиняя себе.
Было дико холодно в бушующей океанской воде. Под несмолкающим разрывающим все диким штормовым ветром и проливным дождем, я увидел одинокого парящего над самой кромкой волн альбатроса. И не спускал с него глаз. Альбатрос громко кричал, будто провожая нас. Это Небесный ангел, я решил, прилетевший за нашими погибающими в штормовом океане душами.
- «Неужели конец?» думал я - «Вот так, и именно здесь? Вот здесь, Владимир Ивашов, матрос русского торгового флота. Здесь посреди океана. И этот одинокий, как и я, залетевший так далеко в штормовой океан альбатрос, последнее в жизни, что я увижу. Увижу рядом со своей любимой, погибающей в океане, как и я красвицей латиноамериканкой любовницей Джейн».
Я остановил кровь у себя и у моей Джейн, но это ничего не меняло. Мы все равно оба погибали. Просто тонули в Тихом океане.
Яхта «Арабелла», медленно уходила на многокилометровое дно, хоть и не сдавалась стихии. Но океан поглощал ее всю и целиком, как и нас двоих. Меня и мою двадцатидевятилетнюю любовницу и любимую Джейн Морган. Дэниела Морган он уже поглотил. Он поглотил яхту «Черный аист» со всем ее бандитским гангстерским сволочным экипажем, капитаном Джей.Ти. Ситом и спецами военными морскими котиками и людьми мистера Джексона. Теперь была за нами двумя очередь. Океан никого никогда, если хочет заполучить, ни за что не отпустит. Он теперь хочет меня. Мою Джейн и нашу яхту, белоснежную корпусом потрепанную как мы яростным сокрушительным штормом красавицу «Арабеллу».
Джейн смотрела на меня пристально, своими черными любовницы глазами. Не отрываясь ни на минуту. Она молчала и только смотрела не в силах оторвать свой взгляд. На отекшем избитом в синяках девичьем лице. Глазами обреченными и наполненными преданной любви и печали. Она смотрела в мои синие глаза, так ею любимые русского моряка глаза. И я понимал, что теряю самое ценное в своей беспутной жизни. Теряю то, что уже не будет никогда. И я считал, что лучше смерть с любимой. Пусть, даже посреди Тихого океана. Чем дальнейшая вот такая моя никому не нужная, никчемная бесполезная жизнь.
Лежа своей головой у меня на груди, Джейн смотрела на меня. Смотрела на меня и вдруг закрыла глаза.
- Джейн! Джейн! - помню, закричал я сквозь ураган и шум бушующих штормовых волн – Джейн! Миленькая моя! Любимая! Открой свои глазки, миленькая моя девочка! Смотри на меня! Держись за меня!
Я чувствовал, как сам отключался, глотая соленую воду. От этого растущего во мне смертельного воспалительного жара. Я из последних своих мужских сил, прижимал раскрытой пальцами и немеющей от потери крови ладонью, и запястьем руки гибкую девичью, как у русалки или восточной танцовщицы талию моей ненаглядной Джейн. Прижимал мою раненую и уже, практически бесчувственную Джейн к себе. Я держал ее, как только мог, и думал, если тонуть, то только с ней.
Я, плакал как ребенок и целовал ее в губы. В избитые в синяках черненькие от плотного ровного загара девичьи щечки. И умолял, смотреть на меня и держаться. Помню, я перехватил правой рукой с талии Джейн под ее правую ногу, подтягивая, выше и ближе к себе. Помню, как ощутил там под ее легким изодранным ее палачами легким подводным гидрокостюмом меж ляжек женских ног внутри узких стянутых туго лямочками на бедрах плавках, подтянутый девичий волосатый лобок. Меж ее обессиленных холодеющих тех ног ее черненькие половые губки.
Я словно дикий зверь сорвался в полном отчаянии. Не знаю, что это было? Толи уже доходил мой предел всего моего дикого погибельного отчаяния, толи… Но я стал целовать ее в распахнутом том гидрокостюме девичью полненькую в полосатом купальинка лифчике грудь. Кусая торчащие через лифчик соски. И правой рукой и пальцами массажирвоать половые те прямо через резину костюма половые губы женского влагалища.
Она не дышала и ее сердце, похоже, не билось.
- Девочка, моя любимая! – причитал я как сумасшедший или одержимый. Целуя запрокинутую перед моим лицом женскую в полосатом купальника окровавленном лифчике грудь.
Пропустив правую руку промеж девичьих полненьких раскинутых в стороны ляжек делал это… ощущяя как проникал внутрь того девичьего раскрытого пальцами влагалища.
- Не уходи от меня! Не умирай! - я громко кричал ей, боясь ее потерять.
Я, своими пальцами правой руки массажируя, старался расшевелить и разогреть любимую. Привести старался ее в живое сознательное состояние. Вывести из бессознательного мертвого состояния. Я прекрасно знал, что это еще один метод привети женщину в сознание и память. Равно как и довести до крутого оргазма. Правда, ранее никогда таким не занимался. Это простите медицина. Послединй можно сказать такой вот способ спасение человека. Вы такого, возможно, не знали и не знаете, не проходили на уроках спасения человека, а вот я, да. Приходилось переживать и такое в моей жизни.
Это самое эрогенное и самое чувствительное и жаркое место у человека. Особенно у самой женщины. Природа, скажем. И я стремился привести ее снова в чувства. Вывести из смертного погибельного оцепенения. Предствляете такое. Яхта тонет в штормовом океане, и надо бы молиться и готовиться к своей смерти, а я делаю это. Невзирая на дикий шторм, и на то, что уже солнце встает над горизонтом и светает. Я ничего этого не вижу. Ничего. Я делаю только массаж полового органа своей погибающей любимой женщины. Целую девичью моей двадцатидевятилетней латиноамериканки южанки любовницы заледенелую и практически не дышащую грудь с торчащими через ее полосатый мокрый
