привязывали к лодкам, и они плыли следом, давно к этому приученные.
В самом селище Дарник настрого приказал ничего не трогать, лишь спокойно дожидаться, когда любопытство победит осторожность бродников. Через какое-то время из камышей и в самом деле выбрались двое старичков узнать, что именно собираются делать в их селище русы. Хоть три четверти Русского каганата составляли словене, всех вооруженных словен здесь по привычке называли русами.
– Подхарчиться у вас немного хотим, за деньги, вы не возражаете? – приветливо отвечал им князь.
– Хазары потом скажут, что мы вам помогали и пожгут селище, – сказал тот, что побойчее.
– Так вы за хазар или все же за нас, ваших соплеменников? – развлекаясь, уточнил Рыбья Кровь.
– Вы пришли и ушли, а хазары здесь всегда, – строго отвечали старички.
К ним неожиданно присоединился вынырнувший из береговых зарослей третий бродник, молодой мужчина со строгим лицом. Это был тот самый торговец лошадьми, у которого Дарник выиграл в затрикий дорогого аргамака. Звали его Буртым и сейчас он не преминул напомнить словенскому предводителю об их прежнем знакомстве:
– Цел ли твой выигрыш?
– Цел и оставлен улучшать мои табуны.
Две улыбки и одно дружеское рукопожатие, и все мгновенно изменилось. Узнав, что его игровой победитель и есть князь Дарник, о котором все говорят, и что в их войске есть броднинская сотня, Буртым согласился оказать липовцам любую посильную помощь, отказав лишь в военном содействии. По его словам, больше всего липовцам следовало опасаться трех бирем, купленных недавно хазарами в Романии, на них даже есть сифонофоры с ромейским огнем, от которого ни на берегу, ни на воде нет спасения.
Под конец переговоров из камышей показались и другие жители селища, которые охотно пообещали напечь для дарникцев свежего хлеба и настоятельно предлагали купить у них несколько свиней.
– Да уж лучше пару хороших телят, – возразил было князь.
– Свиней лучше не на мясо, а на змей, – объяснили ему.
Эта покупка пришлась весьма кстати, когда Рыбья Кровь вернулся к стану, оказалось, что змей в камышовом царстве видимо-невидимо, и пятерых пешцев уже покусали. Выпущенные четыре свиньи немедленно взялись за поедание всякой ползующей нечисти, и ратники почувствовали себя более спокойно.
В княжеском шатре Дарника также поджидали переговорщики из Туруса: двое коренастых хазар в стеганных кафтанах и при мечах в инкрустированных цветными камешками ножнах.
– У нас с князьями русов вечный мир и выгодная торговля, – напомнил более важный переговорщик после обмена приветствиями. – Зачем вы здесь?
– Мы бы тоже хотели иметь здесь свою пограничную крепость, – отвечал князь.
– Зачем? Мы вполне справляемся с осмотром как лодий русов, так и всех прочих торговых людей. Близкое соседство вооруженных воинов ни к чему хорошему не приводит. На такую крепость нужен большой договор между вашим и нашим каганом.
– Значит, вы не разрешаете нам строить рядом свою крепость? – невозмутимо уточнил Дарник.
– Если будет большой договор, то пожалуйста, – насторожившись, хазарский старшой старательно подбирал слова.
– Что ты такое задумал? Какая своя крепость? Что она тут будет делать? Из чего строить? – накинулись на князя воеводы, едва переговорщики удалились.
– Как из чего? А плоты для чего мы сюда гнали? – шутливо вопрошал Рыбья Кровь.
Воеводы не знали, что и думать. Разумеется, до разборки плотов дело не дошло. Для оборонительного укрепления хватило малой канавы и пары сотен мешков с землей, тем более, что их стан располагался так, что с трех сторон был окружен водой и непроходимыми камышами и закрывать пришлось лишь небольшой отрезок твердой земли. Так началось их Туруское сидение.
На законный вопрос воевод и гридей: сколько мы тут сидеть будем, князь говорил одно и то же:
– Пока не научимся воевать как надо. В Липове это наука не серьезна, здесь – в самый раз.
И каждый день по два раза всю тысячу нещадно гонял: с рассвета и до полудня, с вечерней прохлады и до сумерек. В самое пекло разрешалось спать, купаться, рыбачить, в остальное время – упражняться и упражняться. Лучшие из ратников тут же получали заслуженное развлечение: занимали гребные скамьи на двух дракарах и во главе с Дарником шли на перехват речных торговых караванов. По договору с хазарским каганом все иноземные купцы пропускались по русским рекам без всяких пошлин. Ну что ж, Рыбья Кровь этого договора и не нарушал. Просто осматривал купеческие товары и примерно десятую или двадцатую их часть покупал за ту цену, которую сам назначал. Купцы могли противиться и спорить сколько угодно, князь продолжал невозмутимо придерживаться своей цены. Все это происходило посреди реки, гребцам все время приходилось чуть подгребать веслами, чтобы удержаться на одном месте, и все это продолжалось до тех пор, пока купцы не понимали, что проще уступить, чем продолжать рядиться. Иногда, когда караван был большой, отдельные ладьи пытались спастись бегством, но тридцать гребцов на каждом из дракаров легко нагоняли их в два десятка гребков. От «торговли» князя даже арсы приходили в восхищение:
– Почему мы сами прежде до такого не додумались!
Доставалось и словенским торговцам. Помимо традиционных мехов, воска и пеньки, они почти всегда везли с собой по несколько рабов. Наученный предыдущим опытом, Рыбья Кровь уже не рвался каждого из них выпустить на свободу, а всякий раз придирчиво спрашивал, хочет он ее или нет? Многие, особенно те, кто сами себя ради семей продали в рабство, отказывались. За тех, кто соглашался, князь тут же платил купцу по одному дирхему (против 50 дирхемов за раба в Калаче и 100 дирхемов в Царьграде). Ратники за тот же дирхем выкупали теперь рабынь с большой оглядкой, хорошо памятуя, как потом от них трудно бывает избавиться, если что.
Если окружающая степь уже порядком выгорела, то в пойме Ловли травы было предостаточно, и все кони пребывали в должном порядке. Большой недостаток был в дровах, береговой кустарник годился на это плохо. Ну что ж, косили камыши и, день подсушив, подкладывали в костры, так что дым был виден в степи за десяток верст. К двум липовским станам скоро добавили третий, на правом берегу Ловли. Мачты со всех лодий были убраны, с дракаров даже сняли их драконьи головы, так что за высокими тростниковыми зарослями затаившаяся флотилия была совсем не видна. Основные силы были на туруском берегу, но и два остальных стана получили свою долю лодий, камнеметов и пращниц.
Две недели простояло войско без всякого движения, не считая трех больших загонных охот, чтобы разнообразить бесконечные рыбные харчи. Все три раза по самому большому зубру отправляли в подарок турускому гарнизону, там его безропотно принимали. Заодно приглашали хазар поучаствовать в боевых игрищах, но те всякий раз благоразумно от этой чести отказывались.
Среди добытых рабов настоящей находкой оказался подросток Корней. Он был единственным, кто плыл с купцами не в Хазарию, а из Хазарии и под хохот дарникцев заявил, что он к ним хочет присоединиться не как раб, а как вольный бойник. Более того, нахально заявил, что он сам из Перегуда, откуда три года назад сбежал в одиночку, чтобы добраться до Царьграда. Царьград с Романией и Хазарию вплоть до Хазарского моря посмотрел и теперь по Ловле хотел попасть в Булгарию. Ну ладно так и быть, может пока побыть с липовским войском. Вопросы Дарника на ромейском языке и перегудцев о самом Перегуде подтвердили, что мальчишка если и врет, то самую малость.
Слушая его веселую болтовню, князь узнавал в нем себя: та же любознательность и бесконечная вера в то, что с ним не может случиться ничего страшного. Разница заключалась лишь в том, что Корней был полностью равнодушен к воинской службе: жил у степняков, ловил рыбу с бродниками, был слугой на ромейском дромоне. Умел читать и писать, знал счет и мог объясниться на полдюжине языков. Привыкнув пользоваться знаниями и опытом людей гораздо старше себя, Дарник с изумлением обнаружил, что ему есть чему поучиться и у пятнадцатилетнего мальчишки.
– Я не люблю ни словен, ни русов, – нахально заявлял бывший раб.
– Это почему же? – любопытствовал князь.
– Они бывают сначала злыми, а потом становятся добрыми. И думают, что от этой перемены они хорошие, сердечные люди. Но ведь их первая злость и грубость никуда не делась, она все равно осталась и запомнилась.
– В том, что женщины из умных девок превращаются в глупых баб, ничего удивительного, – рассуждал Корней в другой раз.
– И все-все превращаются? – подначивал Дарник.
– Конечно. Женщинам ведь неизвестно кто им полюбится: умный или дурак, вот боги и понизили им всем бабий ум, чтобы не так обидно было любить глупого мужика.
– Ромеи самые несчастные люди на свете, – вещал юный умник в следующий раз.
– Не может быть! – посмеивался Рыбья Кровь.
– Они самые богатые и умные и думают, что все в мире можно решить с помощью правильно расставленных слов.
– А разве не так?
– Никому не нужна их правильность.
– Мне нужна. Я воюю, как написано в ромейских свитках, – возражал князь.
– Ерунда. Ты воюешь, потому что у тебя на это есть особый дар. Недаром тебя Дарником назвали.
Кроме Корнея, еще одним княжеским достоянием среди рабов стала Ульна, юная красавица с западных русских земель.
– Это для князя! – крикнул Селезень, когда увидел ее. Дарник посмотрел и одобрительно кивнул.
Ее, высадив на берег, тут же отвели в его шатер. Увы, ночевка с Ульной превратилась для него в полный кошмар. Она не только ежилась и вздрагивала от каждого его прикосновения, но и время от времени разражалась непонятным визгливым смехом. Говорить не говорила, только коротко отвечала на самые простые вопросы. Поначалу он думал, что она подверглась какому-то чудовищному насилию и всячески пытался ее успокоить и приласкать. И только к утру догадался, что имеет дело с сумасшедшей.
– Ты ее для меня выбрал, теперь за меня и ублажай, – вернул он красотку Селезню.
Заодно вспомнил свою любовную неудачу с беглянкой тарначкой. Все говорило за то, что ему совсем не стоит заниматься покорением женщин, пусть они сами приходят и покоряют его.
Разнеженность закончилась, когда разъезд дозорных с правого берега Танаиса сообщил о трех больших военных судах, идущих к Турусе снизу, чуть позже пришла весть о приближающемся с юга конном войске в черных одеждах. Это были знаменитые гурганцы, умеющие на скаку подцепить копьем женское кольцо. Про них Дарник слышал еще от Вочилы, мол, в отличие от других степняков, они никогда не избегают рукопашной схватки, а даже сами к ней всегда стремятся, прекрасно владея всеми видами оружия.
Ну что ж, год назад его в подобные клещи пытались захватить арсы, посмотрим, что будет теперь. По сигналу трубы в стан на маленьких челнах, взятых у бродников в стан прибыли все воеводы получить необходимые указания. После чего в главный стан прибыли дополнительные пешцы и конники. Пятьдесят катафрактов и сто жураньцев были отведены из стана в левую сторону, спешены и спрятаны в прибрежных зарослях. Две сотни пешцев с сулицами и рогатинами затаились по правую сторону стана. В самом стане с десяти колесниц были сняты камнеметы и
