просто за это казнят, – с такой же рассудительностью отвечал воевода.
– А если сделать так, что это вы взяли в плен мое войско? – без тени улыбки предложил Рыбья Кровь.
– Как так может быть?! – законно изумился хазарин.
– Очень просто. Вы идете вместе с нами при оружии и своем порядке. В Калаче говорите: вот привели вам на переговоры русов. Никто не посмеет сказать, что это не так.
Воевода никак не хотел такому поверить, вернулся даже в Турус обсудить это со своими воинами. Наконец дал свое согласие, только попросил беспрепятственно отправить туруских женщин в Калач. Против этого Дарник не возражал. Погрузившись в три туруских ладьи тридцать мужчин и сорок женщин отплыли вниз по течению, а оставшиеся семьдесят воинов открыли ворота Туруса. Сожалеть об этом им сильно не пришлось, строго предупрежденные князем ратники вели с ними вполне обходительно.
9
Два дня спустя липовское войско выступило в пеший поход на Калач. Вернее, пешими были лишь хазары-турусцы и три сотни бортичей, да тридцать пленных гурганцев были впряжены в пять гурганских двуколок, не столько, чтобы тащить их, сколько быть к чему-то привязанными. Все остальные ехали на своих и трофейных лошадях, и на двадцати колесницах. В Турусе и камышовых станах остались лишь захваченные рабы, судовые команды и раненые, всключая гурганцев.
По слухам, в Калаче насчитывалось двадцать тысяч жителей и находился тысячный гарнизон. Чем не подходящая цель для восьми сотен словен, арсов и бродников? Нещадно палило солнце, островки кустов и выгоревшего бурьяна на земной глади выглядели сонно и беззащитно. В войске царил воинственный дух. Ратники не уставали потешаться над своими хазарскими «охранниками». Двухдневный переход пролетел на одном дыхании.
Ключевой хазарский город открылся версты за две. Сначала видны стали верхушки каменных башен, потом появилась сплошная кучерявость садов, а среди них покатые крыши калачского посада. Ограды местных дворищ лишь условно можно было назвать оградами: глиняные дувалы в человеческий рост.
Приблизившись вплотную к посаду, войско остановилось. Дозорные, углубившись в сады, доложили, что все дома жителями покинуты. Борть предложил обосноваться прямо в посадских домах, или на худой конец просто поджечь весь посад. Но Дарник распорядился разбивать стан на взгорке возле посада с малым рвом и оградой частично из мешков с землей, частично из рогаток. Турусцам было сказано, что они могут идти куда им угодно, но они уходить не спешили, ограничились отправкой нескольких переодетых лазутчиков, узнать, что там и как.
Пока ратники занимались станом, князь с конной сотней направился осмотреть крепость. Она представляла собой почти правильный квадрат, который с запада омывался Танаисом, а с юга речкой Калачкой, ведущей к главному речному волоку на Итиль. Высота стены из известняка не превышала трех саженей, башни тоже были не слишком высокие, на их плоских крышах виднелись сооружения из деревянных балок, в которых Дарник признал балисты, захваченные на биреме. Перед стеной имелись две полосы препятствий: толстые дубовые столбы с натянутой цепью, и ров с выступающим под наклоном частоколом. С крепостных стен за передвижением липовцев наблюдала многочисленная крепостная стража, но ни на какие действия не решаясь – так на калачцев подействовал разгром отборного гурганского войска и потеря огнеметной биремы.
Ну, а Дарник что? Он привычно выжидал как будут складываться дальнейшие события – зачем зря без толку суетиться? В стане его ожидало настоящее пиршество из южных фруктов, собранных тут же в посадских садах. Присутствие вооруженных турусцев способствовало появлению возле стана неугомонных мальчишек, а следом и стариков-торговцев, защищенных от насилий своими сединами.
Совсем к вечеру пожаловали переговорщики от калачского тудуна. Рыбья Кровь принял их в своем шатре. Переговорщики хотели выяснить, почему липовский князь нарушил мирный договор, существующий между Хазарией и русским каганом.
– Нарушил договор не я, а тот, кто неверно доложил о нас калачскому тархану, – на голубом глазу отвечал хазарам Дарник. – Я только год, как стал липовским князем и как все русские князья решил послужить хазарскому кагану. Но вместо того, чтобы заключить со мной договор, против меня послали гурганцев. Они ни о чем не спрашивая, просто напали на меня. Не зная хорошо ваших обычаев, я даже подумал, что так вы решили проверить силу моей дружины. Туруский воевода может подтвердить, что никому из его людей я не нанес никакой обиды. А гурганцы скажут, что они напали на нас без всяких переговоров.
Присутствующие в шатре воеводы отворачивались в сторону, пряча свои улыбки.
– У нас существует договор с вашим каганом, его признают и ромеи, и магометане, – продолжал повторять Дарнику главный переговорщик, одетый в шелковые одежды тиун-тудун. – Тебя накажут ваши собственные князья. Мы предлагаем тебе выплатить виру за причиненный ущерб в десять тысяч дирхемов и вернуться в свое княжество, тогда мы готовы забыть, что произошло в Турусе.
– Уважаемый тудун наверно знает, что раньше Танаис назывался рекой Рус и всегда принадлежал русам. Хорошо, я согласен заплатить эту виру, если калачский тархан разрешит мне беспрепятственно проплыть по реке Рус до ромейского Ургана. Я знаю, что стратегу Ургана нужны хорошие ратники для войны с готским племенем тервигов. На обратном пути в Калаче мы и заплатим двенадцать тысяч серебряных милиарисиев, что и будет соответствовать десяти тысячам магометанских дирхемов.
Уверенный тон князя действовал убедительно не только на хазарина, но и на собственных воевод.
– Мне нужно обо всем этом сообщить тархану, – заторопился завершить переговоры тудун.
– Какой урганский стратиг? Какие тервиги? Какая вира? – напустились на Дарника после ухода переговорщиков воеводы.
– Ну был у меня такой вещий сон! – шутливо отбивался князь. – Ну захотел я в такие княжеские игры поиграться! Пусть теперь тархан с советниками головы поломают.
– Ты просто хочешь время потянуть, – первым догадался Борть. – Только не понятно, чего надо ждать.
– Ждать надо возвращения в Липов, только возвращение это не должно быть с поджатым хвостом. А пока сделайте так, чтобы об этом разговоре с тудуном стало известно не только ратникам, но и турусцам, а от них калачцам.
– У меня с калачцами это лучше получится, – тут же вызвался подслушивающий у шатра Корней, словно определяя свою будущую роль уже не княжеского шута-развлекателя, а мастера тайных дел.
Рыбья Кровь не сомневался, что хотя бы мирная неделя у него в запасе есть – такие дела, как военная помощь ромейскому Ургану решаются вовсе не в Калаче. В столицу каганата вряд ли пошлют гонцов, но каких-либо других тарханов к этому решению непременно привлекут.
Однако со своими посольско-государственными расчетами он сильно промахнулся. Уже через два дня разъезд дозорных сообщил о приближении к Калачу с юга большого хазарского войска, мол, они уже переправились через речку Калачку и движутся сюда. Один из вернувшихся из Калача туруских лазутчиков рассказал, что это за войско: треть гурганцев, треть горцев-касогов, треть гребенская дружина.
– А эти чего здесь? – удивился Дарник.
– Собирают видно дань для Итиля, – пояснил сотский бродников Сечень.
– Наверно опять не будут высылать переговорщиков, – мрачно пошутил Борть.
Отдав приказ готовиться к сражению, князь поскакал с сотней жураньцев посмотреть, что там и как. Увы, посмотреть, как следует не удалось, за огромным облаком пыли, определить сколько там конников и пешцев никак не получилось, явно было, что не меньше тысячи, а может быть и все две. Долгий переход по жаре действовал на хазарских наемников не лучшим образом – при виде липовцев они даже не пытались их атаковать.
В стан Рыбья Кровь вернулся в глубоком раздумье: нападать на утомленного противника или ждать пока он отдохнет и нападет сам.
Приблизившись к липовскому стану на версту, наемники принялись разбивать стан, вернее, три стана: для касогов, гурганцев и гребенцев.
Нестерпимое полуденное пекло перешло в тягучий и не менее утомительный вечерний жар. Больше всего князя смущали гребенцы – как же воевать со своими однородцами! Решение пришло неожиданно.
– Давай сюда свежую рубаху и плащ, – велел Дарник Корнею, который уже вполне освоился еще и в качестве княжеского слуги.
Так же приказано было переодеться знаменосцу и трубачу. Быстрян принялся отговаривать князя:
– Тебя просто повяжут и отдадут тархану. Зачем такое глупое завершение твоего блестящего воеводства? Ну дождись хотя бы, чтобы они чуть отдохнули и поели.
Подождать Дарник согласился, поел и сам – излишек доброты и ему не помешает.
Привлеченные сигналом трубы гребенцы, побросав все дела и столпясь у края своего стана, ожидали приближение алого знамени, с вышитой на все полотнище золотой рыбой. Дарник боялся только одного: чтобы вражеская стрела не застала его прежде чем он достигнет гребенского стана. Но приближение прошло благополучно. Три лошади двигались вперед упругим шагом, и толпа гребенцев перед ними непроизвольно расступалась, чтобы затем взять в плотное кольцо. Липовский князь молчал, молчали и гребенцы. Краем глаза Дарник заметил, как от двух других станов отделились конные группы и направились в их сторону.
– Ну, чего приуныли? Или я такой страшный? – Он широко улыбнулся.
Толпа в ответ тоже заулыбалась и дружелюбно зашевелилась.
– Магометане и ромеи никогда не дают в обиду своих единоверцев. И только мы, русы и словене, рады уничтожать друг друга и продавать в рабство. Больше так не будет. Это говорю вам я, Дарник Рыбья Кровь. Пора становиться оберегом всей Русской Земли.
– А ты с другими князьями советовался? – выкрикнул чей-то хриплый голос.
– А тебе, чтобы свою жену и детей от рабства защитить, княжеский совет нужен? – не задержался с ответом князь. – Здесь вы гибнете и уродуетесь за грабеж и добычу, у меня вы будете биться за всю Русскую Землю. Выбирайте прямо сейчас, кто со мной и кто против своей земли. Слава и богатство будет только в нашем единстве.
Толпу пеших воинов окружили конные гурганцы и касоги. К ним примкнул и приободрился гребенский воевода Тан тоже на коне и в хазарской одежде.
– Вяжи его, ребята! – крикнул он. – Без него липовские смерды сами разбегутся.
– Как же вяжи! Он сам пришел! Правду он говорит! Ишь, сам хазарский халат напялил! За серебро родную землю губим! – раздались несогласные крики. Вверх угрожающе взметнулись сотни мечей и секир.
Многие восторженные лица повернулись вновь к Дарнику:
– Погоди, сейчас только миски свои приберем и коней оседлаем.
Дарник терпеливо ждал, все еще опасаясь перемены настроения гребенцев. Но перемены не происходило, не было даже сомневающихся. Четыре сотни словен, брошенных вместе с чужаками покарать войско липовцев, воевать и так не очень хотели, а после призыва молодого князя – тем более. Была, правда, опасность, что гурганцы и касоги попытаются вмешаться, но на инородцев отчаянная смелость липовского князя произвела не меньшее впечатление, чем на гребенцев, и сражаться насмерть со своими недавними
