к себе нас возьмешь? – Это уже спрашивал бородач из первого ряда.
– Нет. Вчера надо было выбирать, – не согласился Дарник. – Я все сказал. – И он повернул коня назад.
Липовцы и арсы напряженно ждали. Ни на что без вожаков не могли решиться и «союзники». Дарник подал знак и через головы толпы полетели «яблоки», круша дальние палатки и шалаши, раня лошадей у коновязей.
– А-а-а! – раздался среди бойников чей-то истерический вопль, толпа всколыхнулась, и все в панике бросились в разные стороны: кто-то седлал лошадь, кто-то бросал на повозки пожитки, кто-то налегке мчался в прибрежные кусты. Мечи не оставляли, они были слишком ценным оружием, бросали щиты, копья, большие секиры и палицы – все, что мешало бегству.
Арсы, не в силах побороть инстинкт охотника, тронули было лошадей, чтобы преследовать беглецов, но князь решительно поскакал им наперерез:
– Не трогать! Все назад!
Помилование бойников должно было уравновесить казнь их вожаков. Видя, как улепетывают вчера еще грозные наемники, дарникцы хохотали, посмеивался и Рыбья Кровь. Не нужно было даже вглядываться в лица воинов, чтобы ощущать их одобрение, восхищались крутым нравом князя и зрители с правобережья, а новички-ополченцы, те вообще смотрели на Дарника с девичьим трепетом, воочию убедившись в истинности многочисленных рассказов о нем.
Следующие несколько дней прошли в больших боевых игрищах и составлении по их итогам новых воинских подразделений, восемьсот ополченцев влились в четыре сотни короякцев, липовцев и арсов, образовав три четырехсотенных хоругви, которые продолжали пополняться за счет прибывающей молодежи из лесных селищ.
Каждой новой ватаге были приданы шесть-восемь опытных гридей, чтобы быстрей научить их боевым навыкам. И уже не только полусотские, а и двадцатилетние ветераны ставили новичков в ряд и показывали, как бросать одним залпом сулицы и закрывать щитом себя и своего товарища. Лишь только команды колесниц и вся конница состояли из самых проверенных и умелых арсов, липовцев и короякцев.
Дарник в военном стане почти не бывал, переложив груз военного обучения на плечи своих воевод. Много появилось иных «мирных забот»: кому и сколько выделить земельных угодий, где кому строиться в Посаде, кого определить главными войсковыми поставщиками, где разрешить или запретить рубку леса, рыбные ловли, развешивание пчелиных бортей, какие привилегии предоставить хлебникам, чтобы они не уходили в ремесленники и купцы. Пользуясь присутствием князя, на него обрушили массу мелких судебных разбирательств. Правой рукой Дарника вновь стал Фемел, с готовностью предлагая ромейский управленческий опыт в подобных делах. Это он подсказал назначить крупный судебный сбор в казну – жалобщиков тут же уменьшилось раза в три.
Трое сотских переведенных в хорунжие, Быстрян, Кривонос и Борть, рьяно занимались подготовкой своих хоругвей, удивляясь при этом, что князь не уделяет никакого внимания предстоящему походу и не говорит, кому оставаться дома.
– А чего тут много думать, – отвечал им Рыбья Кровь. – Выйдем и все решим. Кому идти, а кому оставаться.
Его загадочные слова прояснились, когда одним солнечным утром стан на левобережье был разбужен звуком трубы, и вместо боевых занятий все двенадцать сотен ратников переправились на правый берег Липы, подхватили там тридцать повозок и двадцать колесниц и двинулись с ними по южной дороге. Заполошно скакали вдоль колонны гонцы и вожаки, стремясь никого и ничего не забыть, дерганно вышагивали пешцы, не входя еще в неторопливый, сберегающий силы ритм движения, не держали строя всадники на беспокойных от общей сумятицы конях, наезжали друг на друга повозки и колесницы.
– Так мы уже в походе или нет? – не могли взять в толк сотские.
– В походе, – успокаивал их Рыбья Кровь, проезжая вдоль колонны туда и обратно, иногда спешивался и на своих длинных ногах легко обгонял медленно двигающееся войско, словно для него это являлось увеселительной прогулкой и только. Внезапный ливень еще больше раззадорил его. Побеждать стихию и собственную усталость – что может быть приятней? Глядя на бодрость военачальника, веселее шагали пешцы, выпрямлялись всадники, молодцевато подбоченивались колесничие и возницы.
Шли в доспехах, с мечами и клевцами за поясом. Щитникам разрешено было лишь положить на повозки щиты, а лучникам – боевые цепы и двуручные секиры. Еще не успели достигнуть полуденной стоянки, как увидели, нагоняющие их с попутным ветром 10 липовских лодий, везущих военные припасы: разобранные пращницы, ящики с подковами и наконечниками стрел, запасное оружие, а также харчи: сухари, крупы, копчености. В Южном Булгаре к ним присоединились прибывшие из Перегуда 4 ладьи и 2 дракара. Уставшие с непривычки ополченцы провожали флотилию завидными глазами.
Несмотря на заранее подготовленые стоянки, к исходу второго дня, преодолев восемьдесят верст, новобранцы оказались изрядно вымотанными. Пришлось объявить день отдыха, во время которого сотня гридей готовила двадцать больших плотов, а Дарник произвел большой смотр всему войску и две сотни ополченцев выбраковал: отправил их под началом Лисича в Липов прокладывать наземную дорогу на Северск. Но за счет ополченцев-гребцов из Перегуда общее число войска почти не уменьшилось.
Затем две сотни ратников посадили на ладьи, еще две сотни погрузили на плоты, привязанные к ладьям, остальным шести сотням пешцев, конников и камнеметчиков со повозками и колесницами предстояло двигаться берегом. После расправы с вожаками бойников никто не решался спрашивать у князя, куда именно они идут, да он и сам толком не знал. Если бы об этом его спросили прямо, он скорее всего ответил:
– Идем туда, где нас попытаются остановить силой.
Сам князь поплыл на дракаре норков, который был почти вдвое длиннее привычных словенских судов и засчет своих 30 весел двигался заметно быстрей. Поначалу плыли с криками и улюлюканьем, даже устраивали между собой гонки, поднимая тучи брызг. Особенное веселье царило на плотах, где сталкивали в воду зазевавшегося ополченца и бросали ему конец веревки, или на ходу пытались ловить рыбу удочками. Себя Дарник тоже не забывал потешать – по свитку, полученному от Фемела, поднимал на мачте дракара три разноцветных тряпки в разном сочетании, посылая нужные сигналы на берег и задние лодии, и требуя, чтобы эти сигналы понимались и исполнялись. Часто останавливались, поджидая береговой отряд, иногда приходилось даже помогать им с переправой через неширокие, но труднопроходимые речные притоки. На ночевках обносили стан легкой изгородью из жердей с натянутым между ними полотнами. Из-за жары палатки ставили лишь хорунжие и сотские, да и Дарник положения ради ночевал в просторном шатре Завилы, рядовые воины устраивались прямо на земле, завернувшись в плащи. Мамки в войске тоже были. Рыбья Кровь согласился их взять, потому что зимний поход показал, как угнетающе действует присутствие вокруг одних мужчин. Родившая дочь Саженка осталась в Воеводине.
Селища и городища попадались редко, да и те, стоило флотилии приблизиться, тут же пустели, женщины и старики угоняла скот в леса, оставляя на берегу конные ватаги вооруженных парней, готовых обстрелять незваных пришельцев из луков и тоже ускакать в лесную чащу. Многолюдные ладьи с верховий Липы пока еще означали для них лишь набег хищных арсов. Дарник все селения наносил на карту, отмечая наиболее подходящие места для будущих торговых селищ.
Когда через несколько дней выбрались на Танаис, селений на берегах стало больше, и их жители уже никуда не прятались, словно каждый год здесь проходило тысячное войско и никого не трогало. Когда с рыбачьих лодок и с берега кричали: куда войско плывет, ратники со смехом отвечали:
– В Царьград на службу к базилевсу!
Князь приходил во все большую растерянность. Его расчет на то, что явятся какие-либо переговорщики и направят его против каких-то своих врагов никак не желал сбываться. А что же тогда? Второй поход без хорошей добычи зачеркнет все его былые подвиги. Нападать и грабить по своей воле совсем не хотелось. Повернуть и сказать, что он только хотел захватить Липу на всем ее протяжении и возвести на ней с полдюжины селищ? В общем положение складывалось вполне безвыходным и каждый мог обозвать его, Дарника, глупым мальчишкой.
Когда миновали реку Остерицу, в чьем верховье находился Остёр, все поняли, что цель похода не итильский Казгар, а Хазария, может, даже ромейские города на Сурожском или Русском море.
8
Следующий левый приток Танаиса, река Ловля отделяла хазарские земли от земель русов. Чуть ниже ее впадения в Танаис стояла хазарская пограничная крепость Турус. В задачу ее гарнизона входило следить за плывущими с верховьев русских рек судами и выяснять, куда и зачем они идут. О караване липовских судов с плотами и береговой конницей здесь уже знали, но полагали, что это войско движется по тайной договоренности с калачским тудуном, о чем им просто не сочли нужным сообщить.
Крепость была совсем невзрачная с небольшим валом поверх которого шел саженный глинобитный дувал. Но гарнизон крепости все равно чувствовал себя вполне спокойно, зная, что ему всегда готово прийти на выручку из недалекого Калача большое хазарское войско.
Не дойдя до крепости полутора стрелищ, Дарник велел сушить весла, лихорадочно думая, как быть дальше, если ладьи еще можно было остановить, то плоты необходимо было причаливать к берегу, но к какому? На правой стороне были словенские земли, на левом – начинались хазарские. Высадиться на правом означало превратить поход в некий пустяк, на левом – почти объявление войны Хазарии, ломиться дальше по течению – уже точно войну, причем без всякого сочувствия и помощи от русских княжеств: сам, дурачина, нарвался.
– Туда, – указал он кормчему дракара на стык Ловли с Танаисом в едва приметный в густых камышах затон.
По вывешенному на мачте сигналу туда же последовали и остальные ладьи с плотами. Быстро возникло целое столпотворение.
– Здесь дневка или большой стан? – спрашивали у князя сотские.
– Делайте как большой, – отвечал он.
Пока суть да дело снова поднялся на дракар и отплыл к правому берегу Танаиса, куда уже прибыли передовые дозоры берегового отряда. Дождавшись Быстряна, Дарник объяснил ему свой замысел. Сотню конников и десять колесниц перегнать к судовому отряду, остальным устраивать стан на правом берегу. Вместе проехались на лошадях по берегу, подыскали подходящий причал для судов на случай если придется отступать с левого хазарского берега.
Их внимание привлекло селище бродников в полутора верстах ниже по течению реки: серые глинобитные домики с садами, хлевами и огородами за невысоким плетнем. Захватив с собой две ватаги жураньцев, поехали познакомиться поближе. Однако стоило их отряду приблизиться, как селище тут же опустело, даже скотины не стало, только заполошные куры и несколько разгуливающих на свободе свиней. Дрожащие верхушки камышей ясно указывали путь, по которому уходили легкие лодки бродников. Дарника разбирало любопытство: неужели они и коров в свои лодки взяли? Позже он узнал, что коров просто
