«дохтур», а вслух объявил: - На три дня освобождение от караульной службы, физических работ, и нарядов, - наложил на бедро тугую давящую повязку. - Неплохо было бы холодный компресс на ногу, да где его взять этот холод в начале сентября в херсонской области»? – написал освобождение и отдал его больному.
Солдат поблагодарил и так же прихрамывая, вышел из кабинета.
Приближалось время обеда, и Алексей пошел проверять состояние пи-
щеблока и провести опробование пищи. Шел неохотно – очень уж не хотелось ему повстречать командира. Подполковника там, слава Богу, не оказалось, но вместо старшего лейтенанта, пробу снимал капитан. Представившись, Алексей надел на себя белую курточку, прошел в посудомойку, там все было в порядке. Подойдя к плите, зачерпнул на кончик ложки жарящуюся подливу, попробовав ее, почувствовав в ней вкус муки, повернулся к повару: - Вы что в подливу добавляете муку? – спросил он повара.
- Конечно, - ответил тот, - а что?
- Я не хочу вас ничему учить, - сказал Алексей, - приготовлено вкусно, и очень умело, но в полку был семинар, на котором нас очень строго предупредили о том, что муку в подливу, ни в коем случае добавлять нельзя. Мука и этот, комбий жир, который вы добавляете в подливу, при жарке, вырабатывают вещества способствующие заболеванию гастритом и образованию язвы желудка. Так что имейте это в виду, и муку в подливу больше не добавляйте, хоп? – спросил он повара.
-Хорошо, - охотно согласился тот, - мне, как-то все равно - что скажут, то и сделаю. Только вот, не вкусно будет.
- А вы подумайте, может, что нибудь другое добавите? Вы же хороший по-
вар, я утром пробовал вашу кашу – она была необыкновенно вкусной, объедение, а не каша.
Зардевшись от похвалы, повар смущенно заулыбался: - Ладно, земеля, что-нибудь придумаем.
- А что старшего лейтенанта нет? – кивнул Алексей в сторону помещения для снятия пробы.
Повар испытывающее посмотрел на Алексея и, решив, что фельдшеру можно довериться, заговорщицки, полушепотом сказал: - Связисты говорили, что старлей звонил командиру полка и просил принять его, и тот разрешил ему приехать. Так что – офицер рванул в Херсон. Что из этого получится я, конечно, и представить себе не могу, но что-то, чувствует мое сердце, непременно случится.
- А что, командир полка такой же, как наш подполковник?
- Нет, ты что! Комполка – хороший мужик. Очень внимательный, к солдатам. Его, все служивые, батей зовут. А ты что, с Перепелкиным одного призыва? – переключился повар на Черкасова.
Алексей кивнул головой.
- Да-а, - посочувствовал фельдшерам повар, - что-то рано вас призвали. А Перепелкин, скажу я тебе - заносчивый парнишка. Не понравился он нашим солдатикам. Смотрю – ты, как будто бы, другой. Во всяком случае, по первому впечатлению, а оно меня подводит редко, ой…! – принюхался он, - У меня, что-то горит! – и бросился к плите.
После обеда Алексей опять вернулся в санчасть. Сортируя лекарствен-
ные средства, почувствовал, что дверь открылась; оглянувшись, увидел дежурного капитана.
- Доктор, вы, почему освободили от службы Имамбаева? – строго спросил он Черкасова.
- Так болен он, товарищ гвардии капитан, - предчувствуя недоброе, отвечал Алексей.
- Кто болен?! – возмутился капитан, - Имамбаев болен?! Да вы посмотрите в окно - он там во всю футбол гоняет, а вы говорите - болен! Отмените освобождение, – строго потребовал он.
Алексей подошел к окну, посмотрел во двор, где солдаты, улучив свободную минуту, азартно гоняли мяч; среди играющих, он увидел и Имамбаева.
- Товарищ гвардии капитан, прикажите вызвать его в санчасть, - густо покраснев, попросил фельдшер.
Капитан подошел к двери и приказал дневальному: - Имамбаева ко мне в санчасть….
Когда солдат, доложившись по всей форме капитану, прихрамывая, подошел к Алексею, тот сказал ему, что он обнаружил в шкафчике хорошую мазь, очень помогающую при растяжениях, и попросил снять брюки.
Повязки на ноге, конечно, не было и в помине.
- Повязка где? – спросил фельдшер.
- Упадался повязка, дохтур, сапсем упадался.
Доктор, усмехнувшись, обмакнул тампон во флакончик с пастой Розенталя, и спросил: - Какая, говоришь, нога болит?
- Этат ноги сильно болит, - показал солдат на этот раз на правую ногу.
Алексей, вместо того, чтобы нанести пасту широкими клетками, (сеткой) щедро и от души смазал ею все бедро: - Втирай, - сказал он солдату.
Имамбаев начал старательно растирать ногу.
- Постой, - остановил его Алексей, - ты же говорил, что болит левая.
- Да, да, - «вспомнил» солдат, - левий ноги болит и правий ноги тоже болит немножко, - с хитрецой в голосе заявил он.
- Давай разотрем и левую, - сказал Алексей, нанося пасту и на левое бедро.
Втерев пасту, солдат выпрямился, и тут брови его удивленно полезли вверх.
- Э-эй, дохтур! Дохтур, что-то сапсем сильный стал запечет! - проговорил Имамбаев. О- о-о-ой, как сильный печет! – прокричал он и рванул вон из кабинета.
- Что это с ним? – спросил капитан.
- Поучим немного сачка, - хмуро буркнул возмущенный обманом солдата Алексей.
Через пару минут солдат вернулся: - Дохтур! Очень силный запечет! Помоги, я больше никогда не буду обмануть на тибе! – прокричал он и опять
рванул в умывальник.
Солдат в спущенных брюках, неподпоясаной гимнастерке, несущийся по коридору в умывальник и обратно, выглядел очень уморительно. Эта картина
заставило капитана согнуться от смеха. Смеялись и солдаты, находившиеся в казарме, глядя на галопирующего по казарме Имамбаева.
- Дохтур! Ой, силный запечет! Очень сильный запечет! – вопил солдат.
Алексей, подозвал его к себе, смыл пасту спиртом и положил на бедро широкую салфетку, смоченную холодной водой: «Справку - сюда», - потребовал он от солдата.
Имамбаев полез в карман и отдал справку. Смазав его, покрасневшие от пасты, бедра вазелином, Алексей повернулся к капитану: «Товарищ гвардии капитан, рядовой Имамбаев к несению службы готов, – доложил он.
- Марш отдыхать! – приказал капитан Имамбаеву, - Влепить бы тебе пяток, другой нарядов, да ты уже достаточно наказан.
Солдат надел брюки, откозырял капитану и вышел из санчасти.
- Да-а, - хохотнул капитан, - наказали вы его как следует.
- Не жестоко ли? – расстроено спросил Алексей, явно пожалевший о содеянном.
- В самый раз. Не расстраивайтесь – этот солдат - сачок первой гильдии, сколько раз он дурил вашего коллегу и не счесть! Вы же не сделали ему ничего страшного. Ну, покраснела кожа, как от загара, так – пройдет же. Поверьте, ничего страшного не случилось. И успокойтесь - теперь он уже, точно не подойдет к вам за освобождением на пушечный выстрел, да и другие поостерегутся.
Капитан вышел, а Алексея обуяла раздвоенность чувств: «Да, - размышлял он, - с одной стороны Имамбаев обманул меня и чуть не испортил всю мою репутацию, (которой он дорожил, как всякий уважающий себя медик) – это раз. Подставлял во внеочередной наряд, вместо себя кого-то другого – это уже - два. А с другой - не слишком ли жестоко я проучил его…? Успокойся, скорее всего – не слишком, потому что это не по-товари-щески вместо себя заставлять что-то делать другого, а самому тем временем нагло и бессовестно развлекаться. Успокоиться посоветовал и капитан. Он же сказал, что Имамбаев первостатейный сачок. Тебе этого мало!? И все же надо было действовать, как-то, по-другому. Но как…? И Имамбаев тоже хорош, как здрасьте! Получил освобождение и пошел играть в футбол! Кто же так делает?! Ну не Фрося с мыльного завода? Нет, не Фрося, а Керим, так, кажется, его зовут. Да ладно, хватит тебе заниматься самобичеванием - в конце концов, я ему ничего страшного не сделал – легкое покраснение и все. Я же во время смыл пасту, – убеждал себя Алексей. - И все же - ему ведь было больно…».
Терзаемый сомнениями, он прошел в казарму с целью найти Керима и
извиниться перед ним.
Подходя к кубрику, где должен был быть Имамбаев с заступающей в кара-
ул сменой, Черкасов услышал приглушенный смех отдыхающих солдат: - …и что дальше? – прозвучал чей-то вопрос.
- Чито дальше?- послышался голос Имамбаева. – А дальше я думать сам себе понемножку: «И-ех, какой умный и хытрый Керим, дохтура он обманил и в футбол играть хадил».
- Ну, ты пенек! Кто ж так делает? Дали освобождение, так иди, отдыхай – сам себя подсунул под пресс! – смеясь, сказал кто-то из солдат. - Я бы, так, с большим удовольствием повалялся бы пару – тройку дней.
- Твоя пиравду скажит, даже не пенек, а целый дров! Нет, не один дров, а целый три охапка дровы.
Ребята прыснули от смеха. Громче всех слышен был смех самого Керима: - А какой красивий он меня наказал! Я уже хочется, чтоб был сдохнить от такой сильный горячо! Все, болше сачковить с этот дохтур, ни, ни, ни, - сказал он со смехом и вдруг запел: - Туррум бала, туррум бала! - Кто там идет? - Керим бала! – Зачем хромает? - Горячо! Хотеться я играть с мячом, но дохтур хитры попадал - меня горячий наказал! Туррум бала, туррум бала – идет в наряд Керим бала! - закончил он и заразительно засмеялся.
Ребята дружно захохотали и, тут же раздался голос дежурного офицера: - Отдыхающей смене прекратить смех, и спать! - ребята затихли, а Алексей, никем не замеченный, давясь от смеха, покинул жилой отсек казармы. От сердца отлегло – Керим на него не обижается и даже чувствует себя виноватым, это явственно слышалось в его голосе, скрываемом бравадой. Может даже хорошо, что так получилось? Наверное, хорошо - заработал себе авторитет как грамотный медик; ребята не будут без уважительной причины досаждать просьбами об освобождении от нарядов.
В сентябре по дивизиону прошел слух, что в полк прибыли новобранцы.
Старики задрали нос, выше некуда. Некоторые из них даже написали на картонных табличках: «Не кантовать, при пожаре выносить первым!» - и повесили их на спинках кроватей, впрочем, утром дежурный офицер сорвал таблички и, погрозив «старикам» кулаком, произнес: «Парни, на днях прибудет молодое пополнение – будьте осторожны! Чтоб было все без «присяги» и других не положенных уставом, фокусов! Очень чревато! Как задержат дембель до тридцать первого декабря…, тогда попляшете».
Алексей, грустный и, как сказал бы его давний приятель болгарин Ванчо: «Посмотри на “Я”, какой миня потушенный», шел с позиции, где присутствовал на заправке изделия топливом. «Потушенность» его объяснялась все тем же отсутствием писем от Галины. Он всем нутром чувствовал, что в их отношениях произошло, что-то не поддающееся пока объяснению, но уже пробежавшее между ними легким, «зябким» холодным ветерком. Еще тогда,
при встрече на вокзале в Ширяево, ему почувствовалась какая-то отчужден-
ность, отдаляющая их друг от друга. Хоть и харахорился, и убеждал он себя, что у них будет все хорошо, но сомнения, все чаще и чаще грызли ему душу.
Письма, вначале бывшие длинными и частыми, становились все короче и короче, а получение их, на данный момент, резко сократилась до одного раза в полтора-два месяца. И это, безусловно, не укрепляло его в итак поколебавшейся вере в любимую.
«Неужели все?! Неужели разлюбила?! – задавался он старым, как мир вопросом. А
