близости, то само отчуждение может сослужить тебе не плохую службу.
Старатель. У тебя нет талантов? Радуйся тому, что тебе не досталось даров, что они есть у других. Но не жди с моря погоды, - не жди того, что талантливые люди поделятся плодами своих талантов с тобой, - не дождешься. Может быть даже хуже, чем тебе. Так есть такие талантливые люди, которые относятся к дарам, которыми одарены, как к тому, что им даром не нужно. Вот таким, а не тебе, на самом деле, а не понарошку, как тебе, всех хуже. Они, неблагодарные, будут прокляты. Именно о них говорил Иисус, что не будет прощен тот, кто возводит хулу на Дух, пренебрегает Его даром. У тебя тоже есть дар. Этот дар есть дар пустоты. У тебя ничего нет. Для чего? Для того, чтобы себя наполнить трудами, своим собственным старанием. И тогда ты будешь всем обязан самому себе. Само собой, то есть, в твоем случае, благодаря тебе самому, твоему старанию ты станешь чудом, даром людям. Ты достанешься им даром, ведь тебе ничего не нужно по существу твоему, по твоей природе, так как ты пуст. Старайся, тогда станешь полным, совершенным, пока сам совершаешься, становишься самим собой.
Почему доброму человеку смерть не может сделать ничего плохого. На первый взгляд, не надо было бы бояться смерти только при одном условии, - если бы ее не было. Разве можно бояться того, чего нет?! Но она есть. Если она есть для того, человека, который умирает, то он не может не бояться смерти. Правда, он может сделать вид, что не боится ее. Но это только вид, явление того, что нет страха смерти нет. Подмена явления не устраняет сущность. Но умирающий боится смерти только пока еще не умер и жив. Как только он умрет, так вместе с ним умрет и страх смерти. То есть, страх смерти не вечен, а конечен. Потом, после смерти, ничего не будет. Для всех. Сначала для всех по отдельности, пока, наконец, для всех разом, когда до последних дойдет очередь. Но к тому времени для всех, кого нет, это будет все равно. Все потеряет свой смысл. Этого всего не будет. По сравнению с тем, что человека не будет, то, что он был или есть сейчас, становится бессмысленным. Значит, что-нибудь имеет смысл только строго в рамках времени, соразмерного осмысляющему человеку. Потеря соразмерности приводит к бессмыслице. Смерть имеет смысл по отношению к жизни умирающего в качестве единственной возможности, исключающей все другие возможности. После его смерти ни она, ни жизнь не имеют смысла для усопшего. Но они имеют смысл для тех, кто его лично знал или знает то, что он оставил после себя.
Другое дело, если допускать жизнь после смерти для покойника. Причем если загробная жизнь есть жизнь в аду, где вечно страдают покойники, то им не позавидуешь. Допустим, что это так. Тогда почему это так? Конечно, представление жизни после смерти является ложным, так как строится на материале жизни до смерти. Получается, что жизнь после смерти является отражением жизни до смерти, образом действия, точнее, следствием образа жизни покойника. Ограниченное материальным миром сознание человека ищет продолжение жизни после смерти и находит возможное объяснение существования такого продолжения в причинно-следственной зависимости, предполагая наличную жизнь в качестве причины, а жизнь после смерти ее следствием.
На Востоке даже существует доктрина о перевоплощении как полного возвращения человека в тот же мир, только в другом виде. Мир остался тем же, только после смерти изменилось в нем место человека. Изменение места человека связано с прежним образом его жизни. Другой, более распространенным учением о жизни человека после смерти является учение о другой жизни в другом мире. Тот же самый человек будет расплачиваться за свою жизнь.
Выходит, в доктрине о перевоплощении смерть изменяет человека таким образом, что только для него мир изменяется. То есть, тот, кто умер, продолжает жить в том же самом мире, что и до смерти, только после смерти мир представляется ему другим, как если бы он стал другим существом.
Напротив, в доктрине авраамических религий мир меняется для всех людей, но сам человек, представляющий другой мир, не меняется, точнее, не меняется его взгляд на него.
Как в той, так и в другой доктрине, речь идет о сознании человека. Только в учении о перевоплощения оно будет пустым, беспамятным, а в учении о жизни после смерти оно будет все или почти все помнить о прошлой жизни в другой жизни. Поэтому те, кто верит в свое перевоплощение (реинкарнацию), склонны полагать жизнь после жизни без смерти, ибо развоплощение – это для сознания (души) просто сон без сновидения, который «стирает» память о прошлой жизни (воплощении). .
Верующие же на Западе верят в то, что после жизни есть смерть, которая отделяет прошлую (земную) жизнь от загробной (небесной или подземной) жизни. Другая жизнь уже не материальная, а духовная, райская для праведников или мертвая, инфернальная для грешников. Райская жизнь – это жизнь уже не в качестве человека, но ангела, которым становится праведник после смерти. Адская жизнь – жизнь живого мертвеца под землей, в стране мертвых. То есть, смерть полностью не уничтожает жизнь, оставляя «в живых» неподвластный ей дух. Дух вне телесной жизни имеет два качества: райское, ангельское и адское, демоническое. В зависимости от того, какую жизнь ведет человек в земном мире (на «этом свете») он определяется для загробной жизни либо в рай, либо в ад: праведники живут лучше на небе (в раю) в духе, чем на земле в теле, грешники живут хуже под землей (в аду) вне духа, чем в теле, ибо там у них нет для опоры не только тела, но и духа, есть только душа, которая испытывает одни душевные страдания. В аду нет ничего, кроме страданий. На самом деле, в реальности, а не в глупом представлении невежественных людей, ад не существует отдельно от рая. Рай и ад – это одно и тоже место, которому нет места в нашем мире. Это место является раем для праведников, ставших ангелами, духовными существами из света знания. Но для грешников это место является адом, ибо в нем они сгорают в демоническом темном огне. То, что является светом для ангелов, становится огнем для демонов. Что в нем сгорает? Грех, с которым сжился грешник. Ведь после смерти от грешника ничего не осталось, кроме греха. Вот порок в его лице и горит адским пламенем.
Поэтому не следует бояться смерти только тому, кто не совершает грехи в жизни. Догорает в аду только греховная жизнь, которая лежит во зле. Праведная жизнь сияет в раю светом знания добра без зла. Смерть разделяет добро и зло, свет и тьму, правду и ложь. В обычной жизни на миру они находятся в смешанном состоянии. Поэтому человек должен дорожить доброй жизнью. Она вернется ему сторицей в раю без всякой примеси. Тот, кто не дорожит жизнью в добре, тот получит зло после смерти, то есть, смерть обернется для него злом. Доброму человеку не следует бояться смерти, ибо она обернется для него лишь добром, то есть, тем, чем он жил, по преимуществу, в этой жизни.
Культурный дикарь. Николай Александрович Бердяев в своей «Философской автобиографии» сравнил русского интеллигента, который в его лице натурализовался сначала в Германии, а потом во Франции, с европейским интеллектуалом не в пользу последнего. Будучи сам только наполовину русским по отцу, конкретнее говоря, родом из знатных казаков с татарскими корнями, он наполовину, по матери, был французом. Причем, каким еще французом: из аристократов. Но даже он чувствовал себя дикарем в мыслях, ибо думал так, как думал сам и так же говорил, как думал. Цивилизованные французы и англичане уже не умели думать так, чтобы думать, невзирая на других, но думали обязательно так, как думали авторитеты мысли и выражали авторитетные мысли как если бы они были отзвуками, резонаторами мудрых мыслей великих людей. То есть, они уже не умели думать сами, а только рефлексировали относительно того, как это сказано у классиков мысли, в культурном (вареном), а не сыром виде прямо из головы. Из головы не прямо, но обязательно через инстанцию слова с чужого голоса. Последним из европейцев, кто имел дерзость, просто наглость думать, как взбредет в голову, был немецкий варвар Фридрих Ницше.
Маркс, Энгельс, Ленин. Если Маркс еще сам занимался философией, имея перед собой младогегельянцев и Фейербаха, которым своеобразно подражал, выворачивая шиворот навыворот философию их патрона (Гегеля), то Энгельс имел более широкий круг общения с философской братией. Однако в философии он остался подражателем Маркса. Его «философия» не самостоятельна. Он стал первым эпигоном Маркса, наиболее близким ему, его зеркальной копией, вещью не творящей, но сотворенной гением Маркса. Тогда как Ленин уже был даже не подражателем Маркса, но его эпизодическим учеником в философии. Ленин понял, что без философии Гегеля, его Логики ему не понять политическую экономию Маркса, изложенную в «Капитале». Поэтому Ленина можно назвать не учителем философии для пролетариата, каким был Маркс, которому было чему учить своего подражателя Энгельса, но его своенравным учеником, совершившим ревизию марксизма Энгельса. О самой политической экономии Маркса говорить не приходится.
Философия и мистика. То, что мистика схватывает непосредственно, прямо из самого источника откровения, для чего у мистика есть бессознательное, то философия извлекает из философа, из его сознания как отражение, спекуляцию, идею откровения. Эта идея узнается, опознается философом как мысль, которой ему является идея. То есть, откровение духа истолковывается философом опосредствованно через его мысль, которой он понимает идею. Дух является в мысли мыслителя как идея. Но он опознается, узнается философом, тогда как мистик прямо слышит звон духа в своих ушах и отвечает ему вибрацией своего тела. Он слышит звон, да не знает, где он, ибо звон звучит везде, расширяя сознание мистика до размеров бессознательного, в котором теряется.
И все же в философии можно найти мистику, тайну. Только это будет мистика, тайна не бессознательного, но самого сознания, того, что можно назвать тайной мышления, тайной мысли. Для людей, не ведающих философию, такой тайно может быть тайна мысли в мысли, в самой себя для себя, для самосознания, ибо они ведают только мысли о чем угодно, но только не о них самих. Но что может быть неведомым, немыслимым в мысли для мыслящего человека? Может ли для мыслящего субъекта то, что он мыслит осмысленным, быть, тем не менее, неведомым, незнаемым, непознанным и даже непознаваемым? Может, при условии, что он полагает мыслящим себя и в том, что он знает, и в том, что он не знает. Помимо этого тайной может быть и то, что все может быть осмысленно, даже незнаемое. Именно эта несообразность мысли знанию, явная бессмыслица в самой мысли может быть тайной. В самом деле, как можно осмысленным образом думать о том, что не знаешь? Тайна приоткроется, если уточниться, что именно является незнаемым, непознанным или непознаваемым. Ведь осмысленным является вопрос о том, что мы не знаем. Не знаем чего? Например,
