учениками в вузе. Конечно, мы не знаем всех философов поименно, потому что многие из них как исключений из правил, из общей массы тех, кто учился, учится и будет учиться, преданы забвению. Разумеется, из учений всех тех, кого изучают на уроках философии, лишь немногие являются настоящими философами, то есть, философами в настоящем, сейчас, когда они думают. Как их выбрать из общей массы тех, кого называют философами? Нет другого критерия, кроме критерия упоминания в качестве философа теми, кого мы называем философами. Однако можно в качестве критерия выбора взять самого себя как выбирающего. Значит, ты сам философ? Ты в этом уверен, знаешь это? Как это узнать?
Узнать можно, только если у тебя самого есть собственные (присущие тебе, имманентные, а не трансцендентные тебе) мысли и идеи, понятия, с помощью которых ты можешь удостовериться в этом. Это необходимо, но не достаточно. Для чего? Не для того, чтобы быть философом, но для того, чтобы знать наверняка об этом. Достаточным условием для этого является изучение истории философии, философии всех тех, кого считают философами. Вот если у них ты найдешь нечто похожее на то, что есть у тебя, подобное твоему, то ты точно, верно философ. Но тут есть опасность в том, что в философских текстах можно встретить не только философию, но и нечто иное. Где гарантия, что ты встретил похожее на философию, а не на что-то другое? И потом похожее не означает, то же самое. Изучение истории философии тебя сделает ученым философом. Но для того, чтобы знать философию как ученому, следует уже быть самому философом.
Другими словами, научившись философии, ты можешь ей заниматься как уже ученый, чтобы не только уметь думать, но и знать, как думают другие. И только потом ты, уже будучи философом и ученым в философии, ученым философом, ты имеешь возможность учить этому, философии, других, своих учеников. Научишь ли ты их философии, как мы уже определили, зависит не только от тебя, но и от самих учеников. Ты можешь только помочь им учиться, не зная наперед и наверняка научатся ли они, нет, не самой философии, но вообще учиться на твоем примере, на примере самой философии в живом виде, в твоем лице.
Но как обстоит философское дело не в идеальном, чудесном случае, а в обычном, ординарном случае, в повседневной жизни? Философии учат те, кто не просто не умеет по-своему думать и иметь идеи, но не знает даже чужой философии, не умеет понимать в готовом виде, как думают философы, которых изучает со своими учениками. Зачастую среди тех, учения которых они изучают, нет ни одного философа.
Так же или почти так же обстоит дело и среди ученых, которые изучают философию философов. Сами то они за редким исключением не являются философами. Тогда с какой точки зрения они изучают философию? Правильно, с не философской точки зрения. При таком подходе невозможна точность имения в виду в рамках философии. Не философская точка зрения может быть научной. Кстати, такой она и является в подавляющем большинстве случаев изучения философских учений. Но тогда это будет уже не философия, а филология, история, математика, физика, химия, биология и пр. В лучшем случае, возможна только приблизительность, которая может установиться благодаря опыту чтения философских текстов. Но те ли (философские) мысли эти ученые от философии находят у философов, ведь у философов в этих текстах есть не только философские мысли, но и мысли не философские. Кстати, чем философская мысль отличается от любой другой мысли? Тем, что она держит саму себя на плаву, в движении, и есть движение не только в ином, но и в себе самой у себя и для себя. Поэтому философская мысль самостоятельна, свободна. Она делает того, кому является понятием как явление самой идеи, свободным в мысли. Тогда условием освобождения в мысли человека является понимание. Если он понимает, то умеет владеть понятием как свершением явленности идеи в мысли. В этом свершении сам понимающий становится со-участником «умного явления», творения в мысли.
В так называемых «философских текстах» можно встретить и глупость. Дело в том, что настоящий философ не всегда обладает разумом, является философом, когда пишет текст или ведет речь. Человеку, даже исключительному, гению в мысли, свойственно быть человеком не обязательно в настроении, быть расстроенным. Как можно быть настроенным на мысль, быть гармоничным в мысли, будучи даже в ней расстроенным? От такого человека можно услышать и прямо противоположный мысли вздор. Он же человек, а, следовательно, ему ничто человеческое не чуждо, когда он думает, говорит или пишет.
Как правило, ученый философ, вернее, ученый не-философ, сам, не будучи им, «защищается» у таких же «философов». И тем самым он обретает право судить и рядить философов по их текстам, выискивая в них то, что похоже на его мысли, порой даже глупости. А если их нет в этих текстах, то не редко бывает, что он вчитывает всякие благоглупости в эти тексты и пишет или говорит о том, чего там вовсе нет. Но зато они есть у него.
Так вот, у философов хоть есть что-то философское, более или менее, - более у публичных, признанных философов, вроде Платона, Аристотеля, Канта и Гегеля, или менее у частных мыслителей, еще не признанных философов. У ученого же не-философа нет и этого. И все же у него есть свое, но уже не философское. Станет ли оно известным, популярным? Может станет, но какое это имеет отношение к философии?
В каком состоянии ныне находится философия? В комическом. Если бы до сих пор существовали философы (к сожалению, их нет, - не то время), то они все были бы похожи не на Гераклита как «Плачущего философа», а на Демокрита как «Смеющегося философа» потому, что все слезы уже выплаканы, осталось только корчить обезьяньи рожи. Раз уже нет философов, то начинают философствовать все остальные. Это такая умора. Ну, просто уморительное время. От такого смеха и умереть недолго. Мысль точно уже умерла. Осталось одна лишь глупость. Вот она, когда наряжается мыслью, вызывает неподдельный смех. Но и он уже начинает терять свою естественность, становится фальшивым. Приходит пародия на смех. Пародия на пародию, искусственный, деланный смех, нечто, для чего глупость уже мысль. Какая-то бессмыслица.
Когда была марксистско-ленинская философия, в которой от самой философии осталось одно название, тогда под ее вывеской торжествовала идеологическая глупость. Была одержимость глупостью, тем, что называлось идеей. Разумеется, это была не идея, а ее труп в виде догмы. Но он хоть натурально разлагался. Теперь же даже запаха не осталось от трупа идеи. Все выветрилось, возможно, даже глупость. Глупость – это трупный запах сгнившей мысли. Что же осталось? Одна бессмыслица. Где рациональное зерно культуры? Его нет. Есть только скорлупа, шелуха от зерна. Есть общество, но нет самого человека. Трудно жить, сознавая, что ты уже не человек, а только его тень.
Толерантность как женская выдумка, подсказанная хитрым (оборотистым) мужчиной. Что такое толерантность? Это пахучая отрыжка феминизма. Трудно, ох, как трудно, перенести ее запах. Толерантность является "несвежим дыханием" западной цивилизации. В ней нет никакой летучей душевности, но есть одна только тяжелая духота жирного (фастфудного) и грязного тела. Его уже не отмыть «кокой с колой» от этой пресловутой толерантности. Кто ее выдумал? Конечно, феминистки и прочие озабоченные сексуальные меньшинства. Но кто надоумил их, навел на такую выдумку? Об этом мы узнаем в конце текста. Кто такая феминистка? Это раздраженная женщина. Чем она раздражена? Сексуальной неудовлетворенностью. Если бы ее вовремя удовлетворили, то она была бы покладистая. Но теперь поздно ее трогать. Почему? Потому что она "тронулась" от собственной неудовлетворенности и этим удовлетворилась, удовлетворилась своей неудовлетворенностью. Она научилась удовлетворяться своей неудовлетворенностью. В результате что получилось? Получилось то, что она ничем не удовлетворена. Так всегда бывает, когда человек не доволен даже собой. И то, правда, - какая польза от такого самоудовлетворения или, в случае с феминисткой, удовлетворения феминисткой, собой или другой. Одна только кратковременная разрядка, которая порождает еще большую раздражительность. Довольна? Да, я толерантна, не важно, кем удовлетворена. Почему? Потому что не вижу разницы.
Для ясности возьмем толерантность в природе. Кто толерантен в природе? Тот, кто ничего не может. Кто ничего не может? Импотент. Он так на-удовлетворялся собой, что уже ничего не может. У него нет даже напряжения, сопротивления материала в его древе жизни. Именно к этому, к тотальной апатии приводит раздражение всем. Так в разговоре с толерантными людьми, что не скажешь, то станет поводом для их толерантной раздражительности. Они начинают спорить не для дела, а для спора, цепляясь за каждое твое слово, которое не удовлетворяет их толерантность, требуя все нового и нового оправдания твоей не толерантности. Повышенное, культивированное внимание к различиям приводит в результате естественной реакции к полному безразличию. В чем проявляется повышенное внимание к различиях? Во внимании к самим себе против других, особенно прямо противоположных типов, в отчуждении от них. Естественно, это отчуждение приводит, в конце концов, к отчуждению от самих себя, ведь и то, и другое, прямо ему противоположное, существуют не сами по себе, но вместе как части в границах одного и того же целого. Отчуждаясь от другого, ты в результате получаешь отчуждение и от одного, самого себя в одиночестве.
Однако тут же появляется вторичная раздражительность уже тем, что не соблюдается полное безразличие к различиям. Чтобы подавить эту повторную раздражительность акцентуируется внимание на самом различии. Но привычная асимметрия между членами бинарной оппозиции видоизменяется путем перемены их мест: тот член, который был репрессирован, становится доминантным, и, наоборот, тот, что господствовал, теперь находится в репрессии. Так бесправные становятся правее правых, исправнее них. Что может быть правее правых? Только левые, ибо по краям противоположности переходя друг в друга.
Вот этим «качанием своих прав» неудовлетворенные женщины в качестве феминисток заразили сначала меньшинства, а потом и всех остальных, во всяком случае, многих уже из большинства. Так началась феминизация общества, которая обернулась тем, что многие мужчины стали походить на женщин, и повторно, многие женщины стали походить на мужчин. В результате обычные женщины и мужчины стали представлять крайние позиции всего спектра или диапазона различий между ними, представленного разными формами ненормативной сексуальности вплоть до «третьего пола» и сплошной унисекусальности. Унисексуальность, как обратная сторона телесной полиморфности, может существовать только в благоприятных условиях толерантности, в которой всем нет никакого дела до всех. На самом деле, в толерантном обществе, как его сейчас понимают, а не как его понимал Джон Локк как автор
