моральный ущерб денег надаю!
П е т р о в и ч [всхлипывающе из-за шкафа с одновременным отторгающим взмахом руки оттуда же.]:
– Д-да н-ну-у(!) тя...
И в а н А л ю м и н ь е в и ч [заискивающе.]:
– А хочешь ежовой колбасы?!.. У меня есть! Почти без иголок!
П е т р о в и ч [все еще с обидинкой, но уже помягче.]:
– Да ну-у тя-я...
[Молчун напяливает на Володю и шнурует огромные глянцево-синие боксерские перчатки.]
Ч у г у н е е в и ч [ворчливо; густо надымив паяльником, засунутым в ухо дискомфортно морщащегося Саломаслова; выпрямляясь в рост, откладывая пинцет и отводя зеркало из глазного фокуса.]:
– И что за блажь(?!): колбасу из ежиков производить... Ну... су-уп – я еще понимаю, но... фи-и(!)нский сервела-а(!)т... Сто-о(!)лько ежиков губить... Хотя и какое нынче мясо в колбасе? Галимая галлюцинация...
А еще... Ну рукавицы для альпинистов и следственных комитетчиков из ежиного меха еще куда ни шло. Но-о... пило-о(!)тки и полоте-е(!)нца для подводников из этакой материи... Маразм... [пытливо взирая на саломасловское ухо, покумекав с межпальцевым зажатием подбородка, бодрехонько в полный голос.]: – Иван Алюминьевич! Готово!
И в а н А л ю м и н ь е в и ч [восхищенно, восторженно взглянув на Саломаслова.]:
– Молодца-а, Чугунеич! Шусте-е(!)р, академик, пелеменей те ванну орально... Сейчас-сейчас проверю твой узел связи в вовкином ухе... [выходя в предупредительно открытую японцем-секьюрити дверь и указуя Чугунеевичу пальцем на Саломаслова.]: – Губами займись. У тебя красивше всех получается...
[Всхлипывающий Петрович из-за шкафа дразняще показывает язык в спину выходящему Ивану Алюминьевичу.]
Ч у г у н е е в и ч [ворчливо-передразнивающе, роясь в ворохе синих губных помад.]:
– «Красивше всех... получается»... [желчно, с издевкой.]: – Красивше всех колбаса-а из е-ежиков!.. Дурдом... Колбаса, видите ли, из ежиков, торты из свинины.., сахар из мочи, я-я(!)йца с голубы-ы(!)ми желтками.., танки резиновые.., депутаты из клоунов, клоуны из депутатов... [потрясая толстенной губной помадой.]: – Пома-а-а(!)да из отрыжки заполярного сизоноса, стратеги-и(!)ческие бомбардировщики из старых сковородок и ржавых гвоздей, шампанское из керосина, бананы из морковки.., а... А морковка из бананов.., а шашлыки из мармелада.., а мужики из баб, а бабы из мужиков.., а трусы-ы из флагов, а фла-аги из трусов... Дурдо-о-ом...
[Считанные секунды, и бригада вновь в полном составе: Молчун, дошнуровав перчатки, расчесывает волосы дремлющего Саломаслова; Чугунеевич малюет его губы; Петрович, всхлипывая в паузах вдруг обуявшей икоты, обмакивает половую тряпку в таз со спиртом и усердно протирает ею кожу единоборца, досуха выжимая над тазом.]...
С Ц Е Н А В Т О Р А Я:
А л ю м и н ь е в и ч [деловито вышагивая по коридору с крупным радиомикрофоном в руке, пытается связаться с Саломасловым.]:
– Раз-раз-раз!.. Дважды два! Семью восемь – сто двенадцать! Раз-раз!.. Вова, Вовчик, Салома-а(!!!)слов, логарифм те в амплитуду, пестицид те в желатин, пирожок в духовку... Сыно-ок! Слы-ышишь меня-я(?!!), бригадир контуженых. Сынок! Чего молчишь(?!), малахольный...
[Мимо Алюминьевича по коридору бредет непременно невысокий незамысловатый и крайне озабоченный личиной небритый мужичок с парой двадцатилитровых стальных канистр образца периода развитого социализма. Ходок в засаленном ватнике, в камуфлированных грязью пимах и в шапке-ушанке – типичный колхозный тракторист второй половины двадцатого века.
Канистры: одна – голубая, другая – красная; обе обшарпанные, неряшливо заплаточно подкрашенные без подбора колера и тонированные потеками горюче-смазочных жидкостей.]
Т р а к т о р и с т [тормознув под неприветливым взглядом Алюминьевича и вытирая обшлагом ватника подносье.]:
– Привет, дядя.
А л ю м и н ь е в и ч [удивленно вытаращившись на новоявленного.]:
– Приве-е-ет... Тракторист(?)., что ли...
Т р а к т о р и с т [обрадованно.]:
– Ага! Он самый! Иль сам догадалса, иль хто подсказал?
А л ю м и н ь е в и ч [раздраженно.]:
– На роже у тебя по-китайски кривыми японскими буквами намалевано!
Т р а к т о р и с т [поставив одну из канистр, вынув задрипанное карманное зеркальце и посредством его пристально рассматривая свою личину.]:
– Ничево тама не намалевано. Шутканул(?)., дядя...
Я вот чево хотел спросить... Вот чево... А че-ем это я хотел у тя поинтересова-аться-то-о-о?!..
О! Бензинчиком не бога-ат?! Нацедишь?
А л ю м и н ь е в и ч [раздраженно.]:
– Боженька нацедит! Да отвали! А?! Отвали, пови-идло тебе в анус!
Т р а к т о р и с т [удаляясь в печали.]:
– Ну на-а нос, так на-а нос. Вам-та, грамотеям, лучшее известно, куды повидлу применять. А нам-та без разнитцы... Хе, тож мне, пови-идлу на-а нос...
А л ю м и н ь е в и ч [напутственно.]:
– Катись колобком, убогий.
С а л о м а с л о в [обрадованно через радиоэфир, очнувшись от вдруг обуявшей легкой дремы.]:
– Дя-я(!!!)дя Ва-а(!!)н-ня-я! Это ну.., твои слова б да богу в перепонки!
А л ю м и н ь е в и ч [менторски.]:
– В чьи перепонки мои слова, я лучше знаю!.. Я ору-у-у(!!!), а ты, кокос те в ухо, кирпичем прикинулся! Чего молчи-ишь(?!), роди-имый.
С а л о м а с л о в [повинно, как и прежде, через радиосвязь.]:
– Прости-те, это ну.., мой самый лучший тренер дядя Ваня! Паров спиртовых, это ну.., видать.., надышался да и подугарел малеха, да й... Туго-натуго, это ну.., закемарил! Вот и не ответил!.. И нашиша, это ну.., обязательно кожу спиртом обезжиривать?
А л ю м и н ь е в и ч [раздраженно перебивая.]:
– Бросай, сынок, мне в уши трамбовать мякину и... нормы спортивной гигиены охаивать!.. Отвечай: слы-ы-ышишь(?!!) меня, перпендикуляр тебе по центру биссектрисы.
С а л о м а с л о в [рьяно.]:
– Да слышу-слышу! Как из пушки!!! Это ну.., а разговаривал бы я с вами(?!), если бы, это ну... Говорил бы(?!!), это ну.., коли б не слыхал(!).. вас... Это ж проще пареной репы...
А л ю м и н ь е в и ч [стушевавшись, перебивает.]:
– Не у-умничай... Не ко-о(!)рчи из себя экстрасенсора, родимый. Кончай подкалывать, сынок, клизму йогурта те в крематорий...
Ну и... заволновался я, и... мозгою не допетрил, болт мне в чернильницу... С кем не бывает?..
С Ц Е Н А Т Р Е Т Ь Я:
[Тем временем в комнате назревает конфликт между Петровичем и Чугунеевичем. Первый, всхлипывая и вытирая пот с лица, груди и шеи сдернутым с манекена бюстгальтером, понуро бродит по комнате. Второй же крупнющей фанерной лопаткой лакомится из трехлитрового вафельного ведерка богатырской порцией мороженого...]
П е т р о в и ч [голодающе облизываясь и сглатывая слюну, желчно Чугунеевичу.]:
– Вот все пресмыкаес-ся и пресмыкаес-ся перед тренером аки кобыла пред мерином. Дармовые моро-оженки жрешь...
Ч у г у н е е в и ч [с укором.]:
– Сызнова на скандал растащило?..
П е т р о в и ч [чуть оправдываясь.]:
– Даж пусть и так...
Ч у г у н е е в и ч [к Молчуну с тем же укором.]:
– Ты погляди на него, Молчун... Чудо-юдо в перьях, чугун ему в золото...
М о л ч у н [меланхолично, уперев бессмысленный взгляд в Петровича.]:
– Гляжу, Чугунеевич...
Ч у г у н е е в и ч [гневно, эпотажно кивнув на Петровича накануне входа в комнату Алюминьевича.]:
– Ирод! И все ему не так, и все ему не этак! Сморчок в цел-лофане! Чмо натуральное!! И откуда только такие долбокваки рожаются?!..
П е т р о в и ч [на паузе подловив Чугунеевича, узревшего появление Алюминьевича.]:
– Ну чего замолчал? Продолжай! По заглаза-то мы все горазды. [кивая на Алюминьевича.]: – А ты ему в глаза попробуй вылепить! Слабо?!
Ч у г у н е е в и ч [недоуменно-испуганно, рыская ошарашенным взглядом меж Петровичем и Алюминьевичем.]:
– Кому... чего... вы-ле-пить?..
П е т р о в и ч [с явным превосходством.]:
– Так ему-у-у!.. А кому ж еще? Про него-о-о(!!) же только что похабно распинался!
Ч у г у н е е в и ч [крайне растерянно.]:
– Про кого?
П е т р о в и ч [эйфорически.]:
– Про кого-о-о-о-о?! [кивая на Алюминьевича с интриганским выражением физиономии.]: – Да про него – всеми нами всеобще обожаемого продюсера и тренера!
Ч у г у н е е в и ч [оторопев до панической неадекватности мимики.]:
– Да ты чего-о-о(?!!), совесть те в бессовесть(!), осень те в весну...
П е т р о в и ч [торжествующе поедая взглядом Алюминьевича и кивая на Чугунеевича.]:
– От. Только что срамил тебя от пят до маковки. А теперича взад пятки-и... О-от лю-юди... Пригрел же ты на своих спортивных грудях змеюкино отродье...
А л ю м и н ь е в и ч [угрожающе играя мышцами с поеданием взглядом Чугунеевича.]:
– Ты эт... Чего городишь(?!!), вошь те в шерсть!
Ч у г у н е е в и ч [на надрыве эмоций.]:
– Да ты чего-о-о(?!!), Алюми-иньевич!.. Да чтоб я про тебя дурной звук!.. Да не в жисть! Да если брешу.., наплюй мне в рожу куриным пометом!!..
А л ю м и н ь е в и ч [недоуменно с оборотом лица к Петровичу.]:
– Опять дуру гонишь?!!
П е т р о в и ч [где-то куражисто и вместе с тем отчасти правдоподобно.]:
– Я-я-я(?!!) ее – дуру – гоню?!.. Да наплюй мне в рот соплями пьяной проститутки(!!!), ежели гоню... [с кивком на Чугунеевича.]: – О-о-о(!!)н всякую гнусную мерзость в твой адрес городит.., а я виноватый?!
А л ю м и н ь е в и ч [компромиссно.]:
– Все-все-все... После схватки разберемся и... воздадим всем по заслугам! Глохните. Не до вас(!) на данный момент, цыплят вам в яица...
Ч у г у н е е в и ч [озлобленно-шипяще, испепеляя Петровича раскаленным взглядом.]:
– Мудрило! Еще попро-о(!)сишь у меня стольник до зарплаты...
П е т р о в и ч [наивно-покаянно.]:
– А я чего? Я ж без умысла. Само собою по ходу сценария вырвалось...
[Спустя некое время Алюминьевич, развалясь под вдруг без постороннего вмешательства замигавшей елкой, забавляется раскрашенным под хохлому кальяном. Трое ассистентов, тщательно в шесть рук отжав досуха тряпку в таз, оборудуют на сдвинутых табуретах примитивную трапезную площадку (газеты, стаканы и бокалы, огуречно-хлебно-сальная закусь, водный запивон и даже рулон туалетной бумаги). Саломаслов же, тренировочно пританцовывая, то лупцует боксерскую грушу; то, заламывая манекены в умопомрачительные позы, нацеловывает их, оставляя на покровах следы синей спецпомады.]
А л ю м и н ь е в и ч [добродушно, накурившись кальяном, прямо с фантиками нажевавшись сорванными с елки конфетами и поотплевывавшись по ошибке с хрустом раскушенными стеклянными елочными украшениями.]:
– Вова, ну-к еще разок. Пробегись-ка, банан тебе в стакан, по заповедям.
С а л о м а с л о в [утомленно релаксируя вниз пузом на кушетке.]:
– Это ну.., инициатор поцелуя губы в губы получает техническое поражение с дисквалификацией до тридцать третьего со дня схватки понедельника... Поцелуй, это ну, самого себя в десятиочковку – турнирный суицид; целующий ринг автоматически теряет по пять очков за отпечаток; это ну-у-у.., засос органов зрения может привести к слепоте... Это ну, лобызание пахового бандажа соперника – признание, это ну-у.., собственного поражения и... И намек на досрочное прекращение поединка...
А л ю м и н ь е в и ч [расплываясь в довольнющей улыбке.]:
– Молодца-а-а(!), газетку те в котлетку. Смышле-е-е(!)н, чертяка.
[Мужики тем временем (за исключением секьюрити, Саломаслова и Алюминьевича) пьянствуют зачерпываемым из таза бэушным обтирочным спиртом: залихватски крякают, занюхивают рукавами, запивают, закусывают... Раздухарившийся Петрович шаловливо стреляется из рогатки в японцев-секьюрити солидными жеванками от возлежащего на столе рулона туалетной бумаги. Те вроде и невозмутимы, но и явно, судя по глазной мимике, раздражены меткими попаданиями, скупо отмахиваясь от пулек аки от назойливых мух...]
Ч у г у н е е в и ч [гурмански
