Храм Солнца. А Ленин в Шалаше и в Мавзолее — это Ночное Солнце. И он сражается под землёй с Чёрным Солнцем, которое есть фашизм. А фашизм — это неизбежное буржуазное порождение. Порождение Капитала.
И Новый Человек — родился именно из Шалаша. А Мавзолей — это Мировая Гора. Ленин проснётся — когда Мировая Гора превратится в вулкан и начнётся извержение. Тогда произойдёт революция. А потом будет Город Солнца...
…
Анфиса думала про себя, что и ей надо будет обязательно сделать для себя шалаш — и залезть в него, чтобы родиться, как Ленин. Она уже пробовала делать небольшие шалаши из веток...
Она уже почти заснула, несмотря на тряску. Как вдруг — машина резко затормозила и остановилась. Гриша и Фрося крепко удержали Анфису от выпрыгивания. А кукла Пандора выпрыгнула из рук Анфисы — и оказалась на переднем сидении в руках у отца. Или Анфисе это уже так приснилось.
Было уже заметно темно — и Анфиса с некоторым трудом соображала, что же случилось.
Дядя Гена выскочил из машины — и вытащил из большой грязной лужи на дороге — перед самой машиной — маленькую девочку, меньше Анфисы.
Девочка эта была вся в грязи, с ног до головы. Она так там и сидела, в этой грязи, когда дядя Гена её вытащил. Он её вытащил — и стал оттирать от всей этой налипшей на неё глины и жижи...
Отец тоже быстро вышел из машины с куклой Пандорой, чтобы идти к девочке. Но потом повернулся, посадил куклу Пандору на капот машины, а сам пошёл и стал энергично помогать дяде Гене очищать девочку от грязи.
Вышли из машины и Гриша, и Фрося с Анфисой, и тоже подошли к остальным.
Фрося сразу воскликнула:
«Да её помыть нужно!..»
Река Сестра была совсем рядом от дороги. Фрося взяла девочку из рук мужчин — и повела её мыть в речке.
Анфиса забрала с машины куклу Пандору — и пошла помогать Фросе приводить девочку в порядок.
Вечер был очень тёплый, и вода в реке была не холодной. Девочка была почти голой, в одних лишь грязных трусиках. Фрося очень быстро и ловко, сняв с неё эти трусики, вымыла её всю целиком в быстрой проточной воде, в том числе и голову. Девочка в её добрых и умелых руках быстро стала чистой, как заново родившейся.
Анфиса, тем временем (посадив куклу Пандору на прибрежный круглый камень), начисто выполоскала и выжала её трусики.
Анфиса уже успела перед возвращением из Разлива переодеться из платья в свой любимый тренировочный костюмчик — и предложила сейчас подошедшему отцу:
«Давай дадим ей моё платье!»
Тот согласился, что это будет правильно.
Фрося, уже вытерев девочку насухо своим большим головным платком, быстро облачила её в платье Анфисы.
Девочка была, примерно, ровесницей Анфисы, или, может быть, чуть-чуть помладше. Она не отвечала ни на какие вопросы. И все, не сговариваясь, старались и не донимать её никакими лишними расспросами, видя, что девочка от них лишь смущается.
Мужчины обсуждали, откуда же эта девочка может быть. И — поглядывали на ближайший дом...
Дом этот был на небольшом пригорке, в некотором небольшом отдалении от дороги и от реки, за старым, совершенно почерневшем, выщербленным забором, небольшой, одноэтажный, деревянный, приземистый, тоже очень старый, почерневший, явно довоенный, а, может быть, даже и дореволюционный.
В доме этом тускло светились, явно давно не мытые, с местами треснувшими стёклами, окна. И из глубины этого жилища доносились довольно громкие, и сильно не трезвые, мужские и женские голоса, иногда громкие пьяные споры и не здоровый смех...
Отец, ещё раз, попытался что-то выведать у этой девочки насчёт её самой, и, наклонившись поближе к девочке, осторожно её спросил:
«Твои родители там, в этом доме? Ты там живёшь?»
По тому, как девочка в ответ стыдливо потупилась и опустила голову, можно было догадаться, что, видимо, так оно и есть.
Все взрослые стали активно обсуждать, не надо ли постучаться сейчас в этот дом, чтобы спросить насчёт девочки.
А Анфиса, взяв на руки куклу Пандору, стояла напротив девочки и думала, не стоит ли предложить ей какую-нибудь небольшую игру, чтобы девочка почувствовала к себе их общее дружественное участие.
А девочка, тем временем, во все глаза смотрела на куклу Пандору в руках Анфисы — и Анфиса не могла этого не заметить.
Она спросила девочку:
«Тебе нравится эта кукла?»
Девочка в ответ лишь опять как-то горестно потупилась.
Анфиса спросила её:
«А у тебя есть куклы?»
Девочка, не поднимая глаз, отрицательно покачала головой.
Анфиса спросила:
«Нет ни одной, ни одной?»
Девочка всё так же отрицательно покачала головой — и, решившись оторвать от земли глаза, опять во все глаза, с трудно скрываемым удивлением и восхищением, уставилась на куклу Пандору...
Подошли взрослые, решив, что надо, всё-таки, идти с девочкой к этому дому, выяснять её судьбу.
И Анфиса — преодолев внутреннее колебание — предложила девочке:
«Хочешь, я подарю тебе эту куклу?»
На лице у девочки изобразилось такое радостное изумление, такое ещё неверие во внезапно свалившееся на неё счастье, что Анфиса уже не сомневалась в правильности своего решения, своего предложения.
Но девочка явно не решалась как-либо ответить утвердительно на это предложение Анфисы...
Гриша наклонился к самому уху девочки — и стал шептать ей что-то ободряющее, показывая на куклу...
Девочка, наконец, решилась взглянуть в глаза Анфисе — и кивнула ей утвердительно на её предложение.
Анфиса завернула свою любимую куклу в ещё немного влажные трусы девочки — и вручила ей её, сказав:
«Эту куклу зовут Пандора! Ты не думай, она всё понимает! С ней можно разговаривать! Она будет тебе как настоящая, самая настоящая подруга!»
Девочка приняла в свои руки куклу Пандору — как самое величайшее, живое и хрупкое сокровище...
Взрослые, тем временем, и хотели идти с девочкой к этому не очень симпатичному дому — и опасались за неё...
Анфиса, всё-таки, решилась спросить её:
«А как тебя зовут?»
На лице девочки опять изобразились смущение и нерешительность...
Гриша опять наклонился к самому уху девочки — и, снова показывая на куклу, опять стал ей что-то шептать...
У Анфисы был очень чуткий слух, и она могла его настраивать, когда нужно, как её учил отец, и как делают разведчики...
И — она услышала, как Гриша шепчет девочке:
«Скажи, что меня теперь будут звать, как эту куклу!..»
Девочка заметно колебалась с ответом — хотя и было видно, что она хочет, так или иначе, что-то ответить Анфисе...
И в этот момент — дверь веранды (или кухни?) в выше описанном доме с резким скрипом и шумом открылась — и из неё высунулась заметно растрёпанная голова не очень молодой и не трезвой женщины, которая низким и сипловатым голосом громко позвала:
«Лариска! Лариска! Где тебя черти носят? Опять тебя надо искать!..»
И, не дожидаясь ответа, женщина громко захлопнула дверь — и вернулась куда-то в шум и табачный чад пьяного застолья...
Девочка вся встрепенулась, хотела бежать к дому, но — остановилась, взявшись одной рукой за подол подаренного Анфисой платья, будто не знала, то ли ей оставаться в нём — то ли его надо снять...
Анфиса — увидев это её движение — тут же заверила её со всей возможной убедительностью:
«Это платье — теперь тоже, тоже твоё! Оно мне совершенно не нужно, совершенно! Иди, иди, если тебя зовут!»
Девочка опять хотела, было, бежать — но снова остановилась, глядя на взрослых, как бы спрашивая их взглядом, подтверждают ли они слова Анфисы, и можно ли это всё взять себе.
Все взрослые спутники Анфисы, видя это, стали в один голос говорить девочке, что это теперь действительно всё её — и платье, и кукла — и чтобы она шла домой, или, там, к маме, к родителям, кто там её ждёт, и чтобы ни о чём не волновалась.
Девочка, кажется, ещё хотела — то ли поблагодарить всех, то ли ещё что-то сказать — но в этот момент опять резко распахнулась та же дверь на покосившемся крыльце, и — та же женщина, появившись, резко, громко, сердито и недовольно выкрикнула не трезвым голосом в сгущающуюся вечернюю темноту:
«Лариска, дрянь ты этакая! Долго тебя ждать? Иди домой, поздно уже!..»
И — женщина снова, не дожидаясь никакого ответа, скрылась в глубине дома, оставив на этот раз дверь слегка приоткрытой...
Девочка — уже не оборачиваясь — быстро, прижимая к себе куклу, бросилась бежать к этому не очень приветливому дому. Добежав — открыла выше упомянутую дверь, и — исчезла за ней...
В доме всё так же — в табачно-перегарном чаду — продолжали звучать всё те же пьяные крики, споры и женский смех. И не было слышно — чтобы на приход девочки там кто-то как-то отреагировал...
+ + +
Прошло уже очень много времени, и это было уже совсем другое лето, когда Анфиса решила найти этот дом и проведать эту девочку и свою куклу Пандору.
Она нашла это место. Она была в точности уверена, что это было именно то самое место — она вполне узнала и то место на дороге, где они останавливались, и то место на речке, где они с Фросей мыли девочку, и даже ту самую лужу на дороге.
Но — остатки сгнившего забора ещё валялись кое-где на земле, а на месте того дома — было какое-то очень и очень старое пожарище, сырое, очень неприятное, с покрытыми зелёным мхом чёрными головешками, и совершенно заросшее разной сорной и ядовитой травой. И лишь с большим трудом можно было различить на нём чёрные, совершенно обуглившиеся остатки деревянных бревенчатых стен...
Глава 11: СВЕТ БУДУЩЕГО
«Программы КПСС можно сравнить с трехступенчатой ракетой. Первая ступень вырвала нашу страну из капиталистического мира, вторая – подняла ее к социализму, а третья – призвана вывести на орбиту коммунизма. Это замечательная ракета, товарищи».
(Из речи Н.С.Хрущёва на 22-м съезде КПСС)
«Готов ли ты жить при коммунизме?»
Весь 1961-й год — и до полёта Гагарина, и после него — и дома у Анфисы, и на даче, и где угодно — говорили и спорили о грядущем коммунизме.
Собственно, о коммунизме у них в доме всё время говорили и раньше, и позже. Но ведь 1961-й год здесь был исключительный. И стоит об этом сказать особо...
…
17-31 октября 1961 года в Москве, в только что выстроенном роскошном Кремлевском Дворце Съездов, проходил знаменитый 22-й съезд КПСС, на котором была принята Программа КПСС — 3-я по счёту программа российской партии коммунистов.
И именно на этом знаменательном съезде, и в этой исторической программе было официально и во всеуслышание заявлено, что к 1980-му году в Советском Союзе будет (в основном) построен коммунизм.
Текст программы так и заканчивался этим историческим, и в высшей степени оптимистическим, заявлением:
«Партия торжественно провозглашает: нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме!»
Но ещё задолго до съезда — 30 июля 1961 года текст проекта Программы был опубликован в газетах «Правда» и «Известия» для всенародного обсуждения.
Там же был опубликован для общего обсуждения и «Моральный кодекс строителя коммунизма», вызвавший не меньше горячих диспутов и споров, чем сама программа.
Обсуждения, диспуты, споры и разговоры о неминуемо и скоро грядущем коммунистическом обществе — шли по всей стране!
В ДК типографии «Красный пролетарий» в Москве (бывший клуб «Рот фронт») тогда прошёл, нашумевший на всю страну, диспут: «Готов ли ты жить при
