его шофёр Геннадий, осторожно так будит его, и повторяет:
«Дочка у вас, дочка!.. И Спутник полетел!..»
Вот, (слышит Анфиса), вот так ты и произошла...
Ты освободишь Прометея!
Отец действительно, так, глубоко-глубоко, вздохнул, и сказал ей:
«Вот так ты и произошла... И Спутник мы запустили...»
Его рассказ о происхождении её и Спутника был закончен.
Отец замолчал. И о чём-то сильно задумался...
…
Анфиса понемногу стала приходить в себя...
Она была потрясена! Хотя и почти ничего не понятно — но, всё таки, это как-то очень здорово, и загадочно: раз — и дочка! Раз — и дочка!..
Отец сидел на скамейке за их садовым столиком, подперев кулаком щёку, и глубоко задумавшись...
Она тихо подошла к нему, и осторожно, с заботливостью, спросила:
«А у тебя голова — не улетела? Он её поймал?»
Отец от этого её вопроса как-то переменился в лице. Он машинально взял с тарелки оставшееся яблоко, повертел его перед собой, но, как бы, не видя. Глаза его как-то странно расширились, будто он видел что-то невидимое...
Он положил назад яблоко, и очень тихо, как бы почти про себя, очень задумчиво, произнёс:
«Если бы ты знала, сколько голов отлетело — чтобы мог полететь Спутник!..»
Отец взглянул на неё глазами, в которых блеснули неожиданные слёзы, и дрогнувшим голосом добавил:
«И чтобы могла родиться ты!..»
Анфиса поняла, что отцу сейчас нельзя задавать лишних вопросов. Ей очень хотелось спросить про отрубленные головы, и было страшно. Но она чувствовала, что про это спрашивать сейчас нельзя.
И было ещё столько вопросов! Но она совершенно не знала, как об этом спросить. А спросить так хотелось!..
И она, всё-таки, очень-очень тихо, и осторожно, спросила у отца:
«А голова у тебя до сих пор болит?»
Отец вдруг рассмеялся, откинулся назад, и воскликнул:
«Анюточка, цветочек! Да у меня — как я такое услышал от Геннадия — голова тогда мгновенно прошла!.. Я вскочил с постели — как мячик! Забыв про все свои хворости! Стал тормошить и обнимать его, и требовать подробностей — и о тебе, и о Спутнике!..
А как узнал, что ты такая здоровенькая, и что все, слава богу, живы и здоровы, и что со Спутником всё идёт по плану, то я — просто в пляс пустился!.. А ты говоришь: голова!.. В голове у меня тогда было — одно сплошное ликование и восторг!..»
Анфиса не могла понять: как может быть сплошное ликование и восторг в голове — если её до этого только что отрубили?..
Но отцу она полностью верила! И она чувствовала — что отец бесконечно, бесконечно счастлив за неё, что она вот так возникла, так загадочно и по-коммунистически, как советский Спутник!..
Ей вдруг так захотелось броситься к отцу — и обнять его!.. Но она чувствовала — что с отцом сейчас происходит что-то особенное и важное. Что в этом загадочном и непонятном сне, и во всём рассказе отца — есть что-то глубоко и глубоко важное. Что вообще — всё это очень, очень важно!..
Анфиса спросила:
«А тот Восставший Раб — он освободился?»
Отец посмотрел на неё так серьёзно — как, наверное, ещё не смотрел никогда в жизни. Таким глубоким, и таким всё видящим насквозь взглядом!..
Анфиса вдруг почувствовала, что её ноги сейчас — почти отделяются от земли! Что она сейчас — вот-вот взлетит! И что она уже — почти в Коммунизме!..
И отец сказал — и в его голосе была необыкновенная уверенность, и твёрдость:
«Этого Восставшего Раба — этого Пролетария-Прометея — освободишь ты!..»
Анфиса была настолько ошеломлена — что не знала: понимает она сейчас что-нибудь или нет...
Отец, кажется, видел сейчас в ней — каким-то своим совершенно особым зрением — нечто настолько огромное, настолько бесконечно огромное!.. Наверное — думала она — весь-весь наступающий на земле Коммунизм!..
Он сказал — будто бесконечно любуясь ею уже, вот, прямо сейчас:
«Ты станешь великой, прекрасной, замечательной, несгибаемой коммунисткой и революционеркой! Умной и отважной, сильной, мужественной и решительной, с ясным взглядом и горячим сердцем! Быстрой, как молодой ветер! Проницательной и чистой, как луч весеннего Солнца! Видящей насквозь всё сокровенное!.. Разведчицей и революционеркой — смелой и прекрасной — не боящейся никаких препятствий, и никаких преград! Освободительницей от всякой лжи и невежества — всего Человечества!..
И ты — освободишь его! Освободишь пленённого Прометея — от всех цепей капитала!..»
У Анфисы перехватило дыхание! И удивление от слов отца, и восторг, и ужас — переполнили её одновременно... И — какое-то новое внезапное Понимание, какого у неё ещё не было до этого никогда...
А отец продолжал говорить, с горящими необыкновенным огнём глазами, и всё так же прямо и открыто глядя ей в глаза:
«Этого Восставшего Раба — всех восставших рабов на Земле — всех угнетённых и восставших за свободу всего человечества — должно освободить ваше поколение!
Мы — наше поколение, прошедшее минувшую Великую Войну — самую великую и страшную войну во всей Мировой Истории — и победившие в ней! — победившие самого дьявола! — должны вырастить из вас таких замечательных людей — каких ещё не было никогда на Земле! Настоящих борцов, настоящих коммунистов, и настоящих революционеров! Коммунаров — штурмующих Небо! И таких настоящих товарищей друг другу — что вас не сможет оторвать друг от друга и одолеть никакая сила! И вместе — вы сможете сотворить любые чудеса!..
Наверное, вам будет тяжелее, чем нашему поколению. И даже тяжелее, чем поколению первых большевиков, чем поколению Ленина и Дзержинского. Быть может — даже гораздо тяжелее, по очень многим причинам...
Но вы — будете летать в Космос! И обретёте там такие знания, такую свободу, такую силу — что Царство Капитала рухнет от тех молний, что вы на него обрушите!..
Вы будете настолько прекрасны — что всё человечество, все, в ком есть хоть что-то по-настоящему живое и честное, захотят быть такими же как вы — прекраснее всех богов, и могущественнее всех титанов, когда-либо живших на Земле!
И вы построите, все вместе, настолько прекрасный мир — что все мечты о Рае, когда-либо лелеемые человечеством, покажутся лишь бледной тенью, по сравнению с тем волшебным, чудесным, фантастическим и бесконечно прекрасным миром, который построите вы!
Вы будете умнее самых гениальных людей, когда-либо раньше живших на Земле! Потому что вы — будете непрерывно и всему учиться и непрерывно работать над собой, над своим развитием! Вы обретёте такие великие знания, и разовьёте в себе такие могущественные способности и силы — что все капиталисты мира, со всей их ложью, со всеми их несметными деньгами, со всей их чудовищной техникой, со всеми их атомными бомбами, и даже если они призовут себе на помощь все силы ада — ничего не смогут сделать против вас, чтобы вас одолеть!
Вы победите любое зло, какое есть на Земле! Вы победите любую косность, любое невежество, любой эгоизм! Вы победите все болезни — и физические, и нравственные, и социальные! Вы победите время и пространство! Вы победите — саму смерть!..»
Так как же я, всё-таки, возникла?
У отца зазвонил радиотелефон... Он должен был срочно куда-то уходить.
На прощанье он сказал Анфисе:
«Ешь яблоко!..»
И быстро пошёл по направлению к гаражу...
Анфиса ещё какое-то время стояла, оглушённая обрушившимся на неё Знанием. Потом села на скамейку, на которой только что сидел отец, и крепко-крепко задумалась...
Бабушка Рая, при всём при том, что была крупной партработницей и считала себя глубоко идейной коммунисткой, всё-таки, не раз выговаривала отцу, что ребёнку нельзя так рано и так сразу говорить про такие сложные и серьёзные вещи, в которых и взрослые-то ещё как следует не разобрались и продолжают спорить между собою...
Но отец возражал ей (и Анфиса это как-то раз слышала):
«Обязательно надо говорить! Что не поймёт сейчас умом — должна почувствовать сердцем! А времени у нас мало! Мы совершенно неправильно учим и воспитываем наших детей! Мы относимся к нашим детям — как к каким-то заведомо неполноценным существам, почти ни на что не способным. А всё потому — что, по существу, мы не верим в самого Человека!
Если мы не верим в Человека — в его великое космическое предназначение — то мы не будем верить и в наших детей! Как наши дети поверят в себя — если мы не будем верить в них? А если мы действительно хотим верить в Человека — в его неисчерпаемые титанические силы и возможности — то мы должны верить и в наших детей, что они всё поймут, и всё смогут, и нас превзойдут тысячекратно, и ещё раз, и ещё раз тысячекратно!..»
Теперь Анфиса должна была как-то хорошенько обдумать открывшуюся ей тайну её возникновения. Да, и её предназначения! Это что-то невообразимо огромное — как сразу весь Коммунизм! Как Космос, где был Прометей, прежде чем его так коварно приковали. И где невидимо летает её сгоревший в небесах, ради всего человечества, Спутник. И будет всё время теперь так летать — потому что стал бессмертным!..
Это надо всё обдумать!..
Но в голове у Анфисы сейчас была — такая огромная-огромная, бурно кипящая в огромном-преогромном котле, каша!..
Отец всё время говорит, что самые страшные цепи — это цепи невежества. А она даже опять не может вспомнить и пересказать самой себе толком: как же она, всё-таки, возникла? Как говорит отец: сформулировать.
Чего-то она, всё-таки, из рассказа отца, недопоняла...
Что-то она действительно должна сейчас вспомнить очень важное про саму себя...
Или она уже была когда-то раньше?..
Надо съесть яблоко!
Взгляд Анфисы упал на дожидающееся её на тарелке яблоко...
Она так и не может понять: как отрубленная во сне голова отца вдруг стала Спутником, а Спутник... Это он родился — или она?.. И причём тут — яблоко?.. Или всё наоборот?.. Сплошные загадки кругом! И никак их не понять!..
И почему, вообще, она — это именно она? А не Ника, например? Или какой-нибудь негр в Африке?.. Как это, вообще, можно понять?..
Грустно... И понимание не приходит...
Вот, и её кукла Пандора тоже сидит всё такая же грустная... А Пандора должна быть гораздо умнее её. Потому что и всю войну на себе испытала, и в Будущем побывала, где уже давно коммунизм. И глупых людей там быть не должно.
Надо умнеть...
Отец сказал, что для этого — надо съесть яблоко. И она станет умной.
Хм! И она действительно всё сразу вспомнит, и узнает — кто она, и откуда взялась?
Вот просто так: взять его — и съесть?
Нет, так только дураки делают!..
Анфиса осторожно взяла с тарелки большое, красивое, красное яблоко, оставленное ей отцом. Подумала. Поставила его на тарелке набок, «на ребро», осторожно придерживая пальцами, взяла нож и стала его медленно пилить, ровно посередине румяного бочка...
Как и все любознательные дети, Анфиса тоже ломала игрушки и самые разные вещи, и стремилась вскрыть и исследовать внутренность вещей, но делала это всегда очень аккуратно и последовательно...
Её кукла Пандора терпеливо сидела тут же на столе и молча наблюдала за этим исследовательским процессом...
Анфиса, занимаясь физическим трудом, считала себя обязанной вести параллельно, для своих кукол, по возможности, и просветительно-воспитательную работу. Ну, или что-то в этом роде. Пандора, вообще-то, наверное, и сама знает про марксизм не хуже её...
Продолжая осторожно и аккуратно разрезать
