следовало, забыв о благодарности подальше выбросить вон выжатый и гниющий лимон. Если верить Людендорфу, он с самого начала понял опасность, которую представляет собой зараза разложения для Германии, и в частности для немецких войск. В этом отношении потрясающее впечатление произвел на него по его словам, рассказ генерала Скоропадского о развале русской армии в 1917 году.
Гетман рассказал мне, что никогда не мог понять, каким образом вышел из повиновения тот корпус, которым он командовал во время войны. Это было делом одной минуты. Простой рассказ его произвел на меня глубокое впечатление. Ганнибал увидел отрубленную голову Гасдрубала. То моменто мори, которое для Людендорфа, как вероятно и для всякого военного человека была гибель некогда грозной русской армии, дало направление всей его политике по отношению к большевикам.
Уже к концу 1917 года он признавал (повторяю, если ему верить), что полезное с точки зрения интересов Германии роль большевиков кончена. Русская армия перестала существовать как военный фактор. Нам даже не нужно было вступать в переговоры. Мы могли просто диктовать свои условия. Теперь, по мнению Людендорфа, следовало, живо убрать большевиков. Вся брестская комедия, которую затеяли гражданские власти, была совершенно не нужна и даже вредна. У нас в Бресте не было достойного партнера, что должны были подумать о потребностях Германии в мире, Клемансо и Ллойд Джордж, когда они увидели, что немецкие министры вступили в переговоры с безоружными русскими анархистами?
Поэтому Людендорф все время требовал у канцлера скорейшего конца брестских переговоров. Когда Троцким была придумана гениальная формула "Мира не заключать, войну прекратить". Мнение Людендорфа одержало вверх. 18 февраля германская армия перешла в наступление. Троцкий немедленно заявил о своей готовности послать новых уполномоченных в Брест. Сам он больше не приезжал - добавляет с некоторой иронией Людендорф. Победа немецких военных властей над гражданскими в русском вопросе была, однако недолговременной. Большевики вновь подружились с Берлином и германское руководством иностранных дел под руководством некого директора Криге, приняло явную ориентацию на Советскую власть.
Что, по мнению Людендорфа, и было одной из причин гибели немецкого дела. Сам он требовал немедленной высылки Иоффе из Германии и полного разрыва с большевиками. Надо было идти на Москву. В этом случае - говорит Людендорф к нам, наверное, присоединился бы Краснов, а может быть и Алексеев. Мы могли бы очень быстро взять Петербург, с помощью донских казаков овладеть Москвой, свергнуть Советскую власть и уничтожить очаг заразы.
С новым русским правительством был бы заключен прочный мир на иных основах, и это было бы важным успехом для всего дела ведения войны. Между тем политика министерства иностранных дел создавала Германии на востоке только врагов и все новые опасности. Странное чувство испытываешь читая теперь эти страницы. Для всякого, кто в то время жил в Петербурге или Москве и видел своими глазами тогдашнее военное и политическое бессилие большевиков достаточно очевидно, что не было ничего легче, чем осуществить план Людендорфа.
Армия была обезвожена бешеным энтузиазмом вдруг нахлынувшей свободы, а также глупым изыманием из солдатской массы всего того лучшего и не подверженного из-за его духовной прочности - гниению.
Российскому офицерству и дворянству надо было не бояться самим в грязи испачкаться, а не ждать пока их испачкают и оплюют с головы до ног. Но эти господа так не умели, потому что были слишком горды, спесивы, уверены в своем исконном праве…»
184
Причем именно тогда, когда все и вся уж явно стало в самом-то буквальном смысле напрочь разваливаться на куски мудрейший и хитроумный тактик Корнилов, в единый миг безрассудно и порешил со скелета весьма достойной, пожалуй, что наилучшей во всем этом мире армии… содрать-таки последние куски кое-как пока удерживающегося на нем мяса.
И вот как все это сколь на редкость сметливо и живо описывает генерал Краснов в его книге «От двуглавого орла к красному знамени».
«Здесь Саблин в первый раз увидал Корниловские ударные батальоны. Это была ужасная идея: выбрать все лучшее и свести в отдельные части. Масса лишилась опоры, лишилась своего скелета и развалилась, а скелет был без мускулов и потому без силы».
Но и Краснов тоже не совсем до конца всецело ведь полностью понимает, что скелет армии - это вовсе-то не лучшие сыны России, а прежде всего всеобщее единство, поскольку даже и наиболее трусливые солдаты, включают в общий хор свое ура, когда у армии есть некий единый душевный порыв, ведущий ее в бой.
Ну а тут уж и пришли те самые «славные времена» когда весь былой боевой дух, существующий внутри всякого общества, явно оказался более чем безысходно направлен сугубо вовнутрь, а не наружно.
И это как раз-таки уж чисто, поэтому империалистическая война и перешла даже и не в стадию войны гражданской, а всецело ведь сходу она обратилась в войну братоубийственную в самом том весьма ведь многозначительно прямом смысле этого слова.
Причем во все те дико и одичало суровые дни краснознаменной революции, всякое человеческое начало никак не трансформируется, становясь совсем до чего еще откровенно полностью скотоподобным…
Но все же страшное время лихих испытаний самым неправедным образом разом плодит вот в душе всякого пустоголового обывателя несколько другое мышление, ну а оно, будучи чудовищно извне раскаленным всякими отчаянно хриплыми воззваниями и превращает же доселе так обычную общественную кухню в то сколь еще до чего только откровенно дикое побоище.
И есть ведь при всем том кто-то, так и раздувающий мехи людских страстей и главной его задачей при этом является именно что явное создание условий, дабы в кузнице, в которой весьма спешно и деловито ныне плавится все, то прежнее - неизменно еще и вправду была бы вполне вот подходящая адова температура.
Причем в точности тот же прежний пыл свято направленный во имя защиты родины никак при всем том явно не угас, да только ныне не оказалось в нем той ранее существовавшей в нем души, как о том некогда светло и мужественно пелось в песне до чего крепко любимой автором группы Любе…
«Мертвые с косами сбросили царя…»
185
Да только весь тот до чего уж мелкотравчатый люд он разве что лишь зерна между жерновами, а воду на мельницу революции лили люди довольно-таки высокого ума.
И это как раз в их душах и было удивительно ведь много от всего того на редкость до чего бесспорно донельзя же заклятого конформизма, а еще они и впрямь-то явно путали светлое понятие родины с пошлым, а подчас и гадким понятием нынешней власти.
Причем тот самый невообразимо глубокий внутренний разрыв между совсем этак однозначно существенным пониманием всего того тяжкого бремени общественного долга и единовременно с этим никак неутомимого желания сколь же надежно срастить душой и телом со всеми реалиями века лишь значительнее усугубился в эпоху засилья браво оседлавшего серые массы - революционного энтузиазма.
А вот и впрямь хоть сколько-то всячески отвоевывать обратно у серой толпы светлые завоевания славного прошлого было, собственно, так почти ведь вовсе уж некому.
Чертова мельница голозадо-краснопузого большевизма перемалывала кости минувшего жерновами террора, только лишь усиливая и усиливая мощь своих оборотов.
И уж попросту не было в том сентябрьском выступлении (в 1917 году) Корнилова никакой, собственно, силы, а одна ярчайшая ее демонстрация, несомненно, призванная расшевелить всю мощь реакции, да и заставить ее представителей разом примкнуть к тем, кто и возвратит России где-то явно, что второпях вовсе ненароком посеянный ею разум.
Но зверь, вкусивший крови не может сам остановиться, да точно так и дурак, неврастеник и клоун никак не сможет вдруг ни с того ни сего обратиться в умного и прагматичного политического деятеля.
Как сказал в свое время философ Сократ: «если осла избрать лошадью, он от этого лошадью не станет».
Эти его слова, сколь еще негодующе обращенные против афинской охлократии, великолепно же подходят и ко всему тому Временно Просиживающему Штаны правительству.
186
Керенский, был и впрямь до чего только самоуверенным актером погорелого театра на тот самый момент полностью этак чисто уж навеки безнадежно прежней великой государственности.
Да и мало того в его прямо надо бы сказать чертовски мутноватые адвокатские мозги еще и крепко-накрепко засела шальная мысль, о том, что это как раз именно он и есть, тем наивысшим перстом уж свыше всей ведь России и предначертанное, истинно наивысшее новое социалистическое благородие.
А генералу Корнилову на редкость многозначительно захотелось на самую скорую руку весьма беспардонно дать ему на редкость увесистого пинка под зад, а как раз потому глава временного правительства Керенский, и подсуетился, дабы сходу нивелировать Корнилова до врага всего своего отечества, а не только лишь своего, собственного, единоличного.
Причем ругань подобного рода промеж хоть сколько-то умеренных сил до чего неизбежно вскоре еще приведет именно же к тому, что безграмотный, однако при всем том подчас вовсе-то никак не безмолвный народ, уж вскоре разом так станет никак не согласен сразу со всем и со всеми.
Даже и близко при всем том, вовсе этак явно совсем не вдаваясь в какие-либо те или иные подробности их отнюдь ведь не столь и противоположных позиций.
И вот как описывает сам процесс этой более чем безотрадной борьбы генерал Краснов в его книге «От двуглавого орла к красному знамени».
«Сейчас только, - сказал Самойлов, - Корнилов в широко опубликованном приказе объявил Керенского изменником, готовящим гибель России.
- Слава Богу! - воскликнул Саблин.
- Погодите славословить. Керенский объявил в свою очередь Корнилова изменником, контрреволюционером, стремящимся к реакции и идущим против всех завоеваний революции. Оба кричат, что они демократы.
- Ну и что же? - сказал Саблин.
Самойлов внимательно, умными глазами посмотрел на Саблина.
- Вижу, что затуманились богатырские очи.
Правильно, Александр Николаевич, понимать дело изволите. На чьей стороне правда?
- Ну, конечно, на стороне Корнилова.
- Правильно, ваше превосходительство. А сила? Толпа, масса вся за Керенского. К нему примкнули все те прохвосты и негодяи, которых иначе ожидает расстрел. А солдаты, продающие обмундирование на Александровском рынке, а почетный орден дезертиров - все это за Керенского. Он адвокат всякой подлости, он укрыватель палачей, казнивших генералов и офицеров, он защитник немецких шпионов, и вся эта пакость за него.
- Но ведь все это разлетится от одного хорошего выстрела.
- Но кто будет стрелять? Корнилов, понимаете ли, младший, а по нашему генерально-штабному обычаю не принято раньше батьки в петлю лезть. В Пскове сидит Главкосев Клембовский - с кем он пойдет, а?
На кого карту поставит? Пойдет с Корниловым и прогорит - петля, пойдет с Керенским и прогорит - расстрел? А? Какова комбинация. А не умоет ли он руки, не созовет ли совет, не забронируется ли комиссарами и сделает, как они прикажут? Там
