Spoudogeloion. История Европы в романах

жене, что те, кто его хулят, сами не способны заработать ни гроша; они бездельники, лентяи и прощелыги, которые норовят прожить за чужой счёт.   Всемилостивый Господь, шептал Пьетро, оделяет талантами всех людей, но одни пускают свои таланты в дело, а другие без толку держат их при себе или растрачивают впустую. Господь награждает тех, кто пустил свои таланты в дело, а кто втоптал в грязь, – достойны наказания. Вот и пусть живут в бедности и лопаются от зависти!
Жена слушала эти речи с испугом: Пьетро впал в гордыню, думала она, но перечить не смела, ибо признавала его усилия по обустройству семейного очага и чувствовала свою слабость перед мужем во всех практических вопросах.
Не слыша от жены возражений, но и не добившись одобрения, Пьетро отворачивался от неё и засыпал. Что поделаешь, его жена не отличалась умом,  – но, с другой стороны, разве от женщины требуется ум? Женский ум мелок и тесен, – горе тому, кто измеряет им мир!  Да, Джованна глупа, – ну и слава Богу! Он взял её с хорошим приданым, у неё влиятельные родственники, большие связи; она отличается богобоязненностью и целомудрием, – такая жена не наставит своему мужу рога, пока он ездит по свету и зарабатывает деньги. Правда, она долго не могла забеременеть, однако, в конце концов, одарила мужа сыновьями.
Пьетро всегда с гордостью и удовольствием вспоминал о том, что, не считая его усилий в постели, стало причиной этого. Вначале он обратился к врачам: вызвал одного за другим семь известнейших по всей Умбрии лекарей. В итоге, он отдал им бешеные деньги за то, чтобы услышать пустые советы, не принесшие никакой пользы. Первый врач сказал, что нужно лечить Джованну «священной травой» – шалфеем. Мол, ещё Гиппократ считал его особенно полезным при женском бесплодии. А если к настою семян шалфея добавить липу и лимон, то женщина не только сможет зачать ребёнка в самое короткое время, но и бурными ласками докажет мужу свою любовь. Пьетро немедленно заставил жену пить такой настой и она пила его полгода, но ребёнка не зачала, да и в постели была не слишком отзывчивой.
Второй врач сказал, что надо пить заваренные семена подорожника, но результат этого лечения был не лучше предыдущего. Третий врач советовал перед обедом жевать лук-порей и поджаренные с солью семена конопли, а также пить свежий сок зерен пшеницы молочно-восковой спелости. Ничего не помогло! Четвёртый прописал Джованне «с чистым сердцем» пить сок айвы и вдыхать дым от сожженного зверобоя – и это не помогло.
Пятый лекарь велел употреблять в пищу мясо наиболее плодовитых животных или птиц, у которых преобладает влечение к любви. Не подействовало! Шестой сказал, что Джованна должна носить на шее шарик из порошка оленьего рога, а в доме повесить пучок вербы, – также не подействовало.
Наконец, седьмой врач посоветовал поставить в доме фиговое дерево, за которым следовало ухаживать с такой же нежностью и любовью, с какой женщина ухаживает за своим дитём. Врач заверял, что если это будет соблюдено, то не пройдёт и года, как в доме раздастся плач новорождённого. Дерево было поставлено и Джованна принялась ухаживать за ним со вниманием и лаской. Недели шли за неделями, но зачатия не происходило, однако через какое-то время Пьетро стал замечать за женой странности: она часами сидела под фиговым деревом, рассказывала ему всякие истории, смеялась, будто услышав ответный смех, и часто ласкала и гладила фиговые листочки. Пьетро не на шутку испугался и, когда жена ушла в церковь, приказал слугам отвезти фиговое дерево за город  и там выбросить.
Горю Джованны не было предела, когда вернувшись из церкви, она не нашла своего любимого дерева; она даже осмелилась впервые упрекнуть мужа и повысила на него голос. Пьетро, впрочем, быстро унял её, – отчаянно ругая про себя всех докторов на свете.
Начиная уже терять надежду обзавестись наследником, он решил испробовать последнее средство: совершить с женой паломничество по святым местам и помолиться о даровании сына. Известно, что чем выше святость места, тем больше возможность того, что молитвы будут услышаны, поэтому Пьетро повёз жену не куда-нибудь, а в Святую землю. Это было безумно дорого, так как помимо расходов на дорогу, надо было нанять надёжную охрану, ибо такое путешествие было опасным, а ещё нужно было взять с собой изрядные деньги на питание, проживание и прочее, что понадобится в пути (правда, во время этого путешествия Пьетро надеялся провернуть кое-какие торговые сделки, что сулило немалые барыши, – не упускать же такую возможность, коли он всё равно едет туда!).
Когда они достигли Палестины, Джованна молилась у Гроба Господня и в Вифлееме, в той пещере, где произошло рождение Христа, – Пьетро же успешно занимался своими  делами. Эти усилия увенчались успехом во всех отношениях: Пьетро вернулся домой, преумножив свои богатства, а Джованна почувствовала, как у неё под сердцем бьётся ребёнок. Правда, когда ей пришло время родить, Пьеро не было дома, ибо он снова был в отъезде. Увы, женщину нельзя оставлять одну в такие ответственные моменты, – кто бы мог подумать, что Джованне придёт в голову блажь рожать по образу и подобию Божьей матери!  Она приказала служанкам постлать ей ложе в нижней части дома, где Пьетро обыкновенно ставил лошадей, и попросила, чтобы туда привели вола и осла, – там она и разрешилась от бремени.
В городе это происшествие вызвало немалый шум, прихоть Джованны обсуждалась на всех углах. Мало того, Джованна сама рассказывала каждому встречному и поперечному,  как она рожала, и настолько надоела своей болтовнёй горожанам, что они прозвали её «сорокой». Это прозвище накрепко прилипло к ней, отныне никто в Ассизи иначе как «Сорокой» её не звал, а Пьетро стали звать «мужем Сороки». Это было обидно, потому что он привык гордиться своим именем, и называться просто «мужем Сороки» ему вовсе не хотелось.
Но и это было ещё не всё: крестив ребёнка, Джованна дала ему имя Джованни – в честь своего верховного покровителя Иоанна Крестителя (а также в честь себя, как втайне думал Пьетро). В Умбрии, да и во всей Италии, были тысячи и тысячи людей с именем Джованни, – спрашивается, мог ли Иоанн Креститель быть покровителем каждого из них? Мог ли он заботиться о каждом Джованни, когда их было больше, чем мух знойным летом? Имей жена хоть чуточку мозгов, она должна была бы выбрать для сына другое имя, с которым он мог бы рассчитывать на помощь святого покровителя, не столь обременённого заботами о своих земных тёзках.
Вернувшись домой, Пьетро решил исправить ошибку жены: он назвал своего сына Франческо. Всем известно, что в Умбрии именем Франческо, «Французом», называли  Мартина Турского, столпа христианской веры, сильного и могущественного святого. Таким образом, имя «Франческо» обеспечивало мальчику покровительство этого святого,  выделяя, в то же время, из числа тех, кто был назван просто Мартином.
Было ещё одно обстоятельство, которое имело значение при выборе имени: Пьетро, торговавший во Франции и восхищавшийся этой страной, надеялся, что его сын со временем откроет собственную контору в Париже, – а имя «Франческо» (на французский лад «Франциск») было родным для французов, оно звучало для них привычнее, чем Джованни.
К сожалению, перекрестить ребёнка было нельзя (Пьетро предлагал священнику хорошие деньги за это, но тот упёрся, как осёл), однако в кругу семьи, а затем и в городе мальчика стали звать Франческо – а об имени «Джованни» забыли. Труднее всего было справиться с Джованной, – она нипочём не хотела называть малыша по-новому и приводила кучу возражений на сей счёт (вот уж, поистине, сорока!), – но потом и она привыкла, ласково зовя сына «Франчо». Зато когда родился второй ребёнок, Джованна проявила больше изобретательности и выбрала для него имя Анджело, обеспечив ему, тем самым, покровительство всех ангелов Господних. Пьетро не возражал: ангелов у Господа было столько, что с лихвой хватило бы для покровительства всем Анджело на свете. К тому же, старший сын делал такие удивительные успехи, что Пьетро считал именно его своим преемником, а младший сын и по рождению и по способностям занимал лишь второе место.
***
В своём новом доме – в том самом, который вызывал такую зависть жителей Ассизи, – Пьетро отвёл для Франческо целых три большие комнаты на первом этаже. Франческо уже исполнилось двадцать лет и он был лучшим из блистательных молодых людей города. Редкая пирушка обходилась без него; он был весел, умён, в меру развязан, прекрасно пел и танцевал. Друзья боготворили Франческо, а девушки сходили от него с ума, да и он отдавал девушкам должное. Пьетро снисходительно относился к этим забавам, ибо Франческо никогда не забывал за весельем о делах и был отличным помощником отцу.
– Ты должен наставить его на путь истинный, – как-то чудесным летним утром говорила Джованна мужу. – Наш Франчо от рук отбился, – смотри, чтобы нам не пришлось после плакать! Где он теперь, ты можешь мне сказать? Я зашла в его комнаты, – они пусты. То ли он ещё не вернулся со вчерашнего дня, то ли спозаранку опять ушёл к друзьям.
– Вернётся, – коротко отвечал Пьетро, с удовольствием умываясь холодной водой и растирая губкой своё ещё крепкое тело. – Он молод: когда же и погулять, как не в молодости? А голова у парня на месте; он не свихнётся и не пропадёт, можешь быть спокойна.
Джованна уселась на постели, запахнувшись одеялом.
– Я верю, что он, несмотря ни на что, станет сыном Божиим, – сказала она с вызовом, заранее зная, что эти слова вызовут недовольство мужа.
– Он и так сын Божий, – буркнул Пьетро. – Все мы Божьи дети.
– Я не об этом. Я верю, что наш Франчо станет Божьим слугой, свободным от мирских помыслов, – упрямо продолжала Джованна.
– Вот ещё! – пробурчал Пьетро, одеваясь. Он всегда одевался сам, без помощи слуг.
– Служба Господу – это так хорошо, это так благостно, – голос Джованны задрожал. – Посмотри на священников и монахов, – как они счастливы в своём рвении к Богу. Как они забывают обо всём ради служения ему!
– Чего мне смотреть? Нагляделся достаточно, – грубовато ответил Пьетро. – Забывают обо всём? Ха-ха! Да они купаются в богатстве и утопают в роскоши, хотя ни черта не делают и ничего не умеют, как только бормотать свои молитвы.
– Господи помилуй! – испуганно перекрестилась Джованна. – Покайся немедленно! Большой грех так говорить!
– Покаюсь, – кивнул Пьетро, натягивая сапоги. – Вот пойду в воскресенье в церковь, – и покаюсь.
– Кто мы по сравнению со слугами Божьими? – со слезами спросила Джованна. – Мы ничто, мы пыль и грязь под их ногами. Мы, грешные и слабые, не стоим мизинца этих святых людей.
– Ну, Пьетро Бернардоне, положим, кое-чего стоит на этом свете, – возразил Пьетро. Он подпоясался, затем прикрепил к ремню кошелёк и кинжал, который всегда носил с собой.
– Ах, нет! Мы – ничто. Мы пропадём без святых отцов, без их молитв, без заботы о наших душах. Без них Бог отвернётся от нас, и мы погибнем. Они просят его за нас; они – наша защита и наше спасение; они, не помня себя, заботятся о нас. Господи, я так их люблю и мне их так жалко! – Джованна заплакала.
– Началось, – проворчал Пьетро и направился к двери.
– Выслушай меня хотя бы раз! –