Spoudogeloion. История Европы в романах

она себе позволила – это поцеловать мою руку и крепко прижать её к своей щеке; после чего Абелия с рыданиями убежала.
Бедная, бедная моя Абелия, – ей нужно было утешение, а найти его она могла лишь в моих объятиях!..
В ближайшие дни она упорно избегала меня и мне никак не удавалось остаться с ней наедине. В довершение всего, занимавшиеся обустройством госпиталя рыцари решили создать некое братство, наподобие монашеского, для чего проводили непрерывные советы, к участию в которых привлекли и меня. Об этом братстве я расскажу вам чуть позже, оно сыграло немалую роль в моей жизни, а пока ограничусь простым упоминанием о нём. Определенно могу сообщить вам, что я не был в числе его основателей, поскольку мои мысли в то время занимала одна лишь любовь. Я даже не помню толком, о чём говорили рыцари на советах…
Как мне было добиться встречи с моей возлюбленной? Как?.. Забавно, что именно теперь я располагал такими огромными возможностями, каких у меня не было раньше: если помните, мои попытки показать Ребекке свою любовь с помощью кошелька закончились полным истощением оного. Сейчас мне это не грозило: я мог бы нанять сотню музыкантов, певцов и поэтов, чтобы они прославляли мою дорогую Абелию; я мог бы устлать её путь роскошными коврами и лепестками роз; я мог бы устроить турнир в её честь, – однако ничего этого делать было нельзя. Я знал, что нарочитым показом своих чувств отвращу её, и без того напуганную и подавленную, от себя.
Как же мне было добиться встречи с ней? И что говорить, добившись свидания?.. Вдруг меня озарило; странно, что такое решение раньше не пришло мне на ум; я понял, что нужно делать. Выход я нашел простой и действенный: однажды вечером я подошёл к Абелии, взял её за руку и вывел во двор. Сопротивляться она, конечно же, не стала, чтобы не привлечь внимания, – на этом и строился мой расчёт. Однако я пошел с ней не к той хижине, где мы провели ночь любви, но в противоположную сторону. Видя это, Абелия несколько успокоилась, а я, не затрагивая наших отношений, говорил о разных пустяках, чтобы еще более успокоить её.
Мы вышли из города через Ворота Милосердия; стража уже готовилась закрыть их, но меня знали в лицо и выпустили без лишних вопросов, выказав лишь удивление, что я и моя дама отправляемся в ночь пешими и без охраны. Абелия вновь встревожилась, но я отвечал стражникам, что мы идем в паломничество по дороге Спасителя и Праведных Духом, поэтому не боимся беды. Это было сущей правдой и тоже входило в мой план; Абелии понравилась такая идея, что я и предполагал.  
Местность к востоку от Иерусалима на редкость унылая: пыльная высохшая степь с крошечными оазисами полей и садов. Днём смотреть на неё тоскливо, а ходить тут жарко и тяжело, – к тому же, из пустыни часто дует сухой сильный ветер, поднимающий пыль до небес: от него трудно дышать, горит кожа и слезятся глаза. Однако ночью – иное дело; жара спадает, но не настолько, чтобы хорошо одетый человек мог замерзнуть. Ветер по ночам меняет направление и дует из-за гор, от моря, напоминая наши ласковые летние ветра. Воздух над степью очищается и становится таким прозрачным, что сияние звезд отражается на земле, а небесный купол весь заполнен огнями и нет ни одного уголка на нём, который не озаряло бы какое-нибудь светило. Не нужно и глаза закрывать, чтобы представить себе, как над этим сапфировым, усыпанным бриллиантами куполом в невообразимой выси сверкает хрустальный престол Господа, а вокруг парят ангелы в белых, чистых одеждах. Да, святой отец, я полюбил ночную пустыню, – впрочем, я тоже уже об этом упоминал…
***
– Погодите, мессир рыцарь, я это запишу, – пробормотал Фредегариус, встряхивая головой. – Всё что касается местности около Иерусалима, пустыни, ночи, неба… Это должно быть отражено в хронике.
– Прошу вас, святой отец, – согласился Робер, которому начало уже казаться, что монах спит с открытыми глазами. – Мне повторить?
– Нет, я запомнил. Только подождите немного… Так, готово, записал. Можете продолжать.
– Как прикажете, – сказал Робер, усмехаясь в бороду. – Зря вы не желаете выпить красного вина, оно бодрит.
– Нет, благодарю, – отказался монах. – Вы не думайте, я не сплю. Я слушаю вас самым внимательным образом.
– Воля ваша, – мессир Робер налил себе с треть стакана и выпил мелкими глотками. – Продолжим… Абелия тоже восхищалась красотами восточной ночи, – и прибавьте сознание того, что мы ступали по земле, по которой шёл когда-то Спаситель. Надо было видеть, с каким благоговением Абелия всматривалась в дорожную пыль, будто бы надеясь найти на ней отпечатки ног Иисуса.
Наша беседа вполне соответствовала обстановке: мы говорили о пришествии Христа в Иерусалим, о том, что чувствовал Спаситель, предвидя свои крестные муки и конец своего земного существования. Абелия с волнением рассуждала о переживаниях Девы Марии, которая должна была отдать на заклание своего сына: какое горе для матери и какая высшая жертвенность с её стороны! Я слабая женщина, говорила Абелия, я бы не смогла поступить так, я бы постаралась спасти моё дитя, я бы не отдала его на мучения и смерть.
Я понял, что наступил подходящий момент для объяснения.
«– Абелия, не вини себя в том, что ты не делала! – вскричал я, сжав её руки в своих  ладонях. – Ты грешна, быть может, в помыслах, но не в поступках. Нет, нет, не перебивай меня! Твой грех – это мой грех; не ты сотворила его, но я склонил тебя к греху… Но послушай, что я предлагаю. Ты раскаиваешься в своем поступке, ты страдаешь от того, что совершила. Скажи же мне, как на духу: если бы мы обвенчались, ты стала бы думать, что избавилась от греха прелюбодеяния, – или, по крайней мере, уменьшила его?
– Обвенчались… – отвечала мне Абелия с призрачной улыбкой. – Это невозможно.
– Возможно, – сказал я. – Я слышал, что в Иерусалиме есть каноник, который наизусть знает Священное Писание и Священное Предание, и Учение отцов Церкви, и Установления святых соборов, и Послания святейших пап. Я обращусь к нему, он  найдет правило, по которому жена считается свободной от мужа, если о нём достаточно долго нет вестей.
– Может ли быть такое правило? – с большим сомнением возразила Абелия.
– Должно быть! – ответил я. – Сколько мужей пропадает без вести! Я уверен, что в святых книгах даётся разъяснение, как быть жене в таком случае…»
Под Фредегариусом скрипнуло кресло.
– Вы действительно хотели жениться на Абелии? – спросил монах. – И действительно не знали, есть ли закон, разрешающий женщине вторично выходить замуж в случае пропажи её первого мужа?
– Увы, святой отец, на исповеди нельзя обманывать, – горестно вздохнул Робер. – Я был убежден, что подобного закона не существует и, стало быть, жениться на Абелии я не смогу. Разве я не сказал вам об этом в самом начале? Однако мы часто лжём во благо, ибо ложь сладка, а правда горька. Можно ли обойтись без лживых слов в нашей жизни, как вы считаете?
– К этому надо стремиться. Жизнь – это не лакомство, которое надо подслащивать для лучшего вкуса, – решительно произнес монах. – Не важно, горька правда или сладка, – важно, что она правда.
– О, да, лекари тоже твердят нам, что чем горше лекарство, тем оно полезнее! – воскликнул Робер. – Но есть такие неприятные явления, что проходят сами собой, – зачем же человеку знать о них и вкушать их горечь, которая со временем выветрилась бы? Другое дело, когда лгут со злым умыслом или корыстью, тут уж не может быть оправданий.
– Оправдания найдутся всегда, – упрямо сказал монах. – Истинная сущность наших поступков, так же как их последствия, известны одному Господу. Он видит всё до самых глубин и для него нет пелены времени, однако мы не способны проникнуть своим слабым взором в такие дали. Сверяться с Богом в каждом слове – единственный способ избежать лжи и не допустить зла, вызываемого ложью.
– Если бы Бог прямо указывал нам, как поступать, как он указывал Моисею, Аврааму и пророкам, мы бы не совершали ошибок, – Робер искоса взглянул на отца Фредегариуса. – Но нам приходится полагаться на свой слабый разум.
– Прежде всего, на веру, – возразил монах.
– Да, вы правы, на веру, однако мы с вами толковали о том, что и здесь можно ошибиться: принять за откровение веры свои личные чувства и переживания. Боже, как сложен наш внутренний мир, – Робер покачал головой. –  Иногда хочется, чтобы он был попроще.
– Как у животных? – спросил монах с долей иронии. – Не забывайте, что мы подобие Господа и можем сами совершать свой выбор. Не вы ли, мессир, насмехались над теми людьми, что живут животной жизнью?
– Опять вы правы, – кивнул Робер. – Не принимайте всерьез то, что я сейчас вам наговорил. Просто Абелия – вечный укор мне перед Господом. Послушайте же, что было дальше, какое зло я ей причинил…
После этого разговора моя милая возлюбленная приободрилась и повеселела, на прощание мне даже удалось сорвать поцелуй с её губ. А наутро она сама пришла ко мне, – да, да, сама! – и осталась жить в моём доме. В этом скромном домике я провёл счастливейшие дни в моей жизни. Мы были неразлучны с Абелией, лишь изредка посещая наш госпиталь. Раненых там оставалось  немного и заботы о них она перепоручила своей компаньонке, а я сказался больным, чтобы не присутствовать на заседаниях нашего госпитального капитула. О нас с Абелией пошли сначала разговоры, но они стихли, когда выяснилось, что она не принимала монашеский обет, – а о том, что у неё был муж, вообще никому не было известно. Повторяю, после взятия Иерусалима тамошнее общество было снисходительно к людским слабостям и легко прощало любовные увлечения.
Мы жили с Абелией как супруги: я пошил для неё выходные платья, купил драгоценности; у неё был собственный портшез, слуги в ярких одеждах и прекрасная гнедая кобыла. Мы принимали гостей и сами бывали в гостях; однажды нам даже выпала честь быть приглашенными во дворец к королю Готфриду. Нас всюду встречали и провожали с почётом, мы были отличной парой, – об этом говорили все. Мы были счастливы вместе, – но счастье наше было недолгим…
Робер замолчал и сидел неподвижно, глядя на всполохи пламени в камине.
– Чем же закончилась эта история? – осторожно спросил монах.
– Чем она могла закончиться? – печально проговорил Робер. – Горем и страданием. Да, Абелия была счастлива со мной, но она не могла жить в грехе. Время от времени она напоминала о моем обещании найти каноника, знающего все законы о браке. В конце концов, я уже не мог дольше тянуть и отправился на розыски. Мне удалось найти такого каноника в церкви Святого Кирилла. Беседу с ним я начал издалека, с вопросов благочестия, а потом незаметно подвёл его к нужной мне теме. К моему великому удивлению, каноник сразу же привел соответствующее правило. Оно гласило: «Брак, если к заключению его не было безусловных препятствий, и он свершился по всем законам Церкви, не может быть расторгнут. Но Церковь допускает, по особому приговору, разлучение супругов (separatio a mensa et thoro) навсегда или на время. Первое может быть по причине нарушения супружеской верности или по взаимному согласию на принятие монашества. Поводом ко второму могут быть: опасность для жизни, здоровья, чести одного из супругов, исходящая от другого, ненависть, жестокое обращение,