слышал этого разговора.
«Как же она его защищает!», - думала Джейн, подсмеиваясь над немолодой женщиной, влюблённой в корабельного повара.
Пока пассажирки совершали свою прогулку, миссис Барлоу подошла к запертой двери профессорской каюты.
- Господин профессор! – позвала она.
Дэвид Фэрфакс только после третьего оклика осознал, что он вместе с прочими посвящёнными не подготавливает к бальзамированию тело номарха эпохи среднего царства, а сидит за столом в самой прозаической обстановке и произнести должен не ритуальные слова, а ответ надоедливой горничной.
- Что вы хотели, миссис Барлоу? Я очень занят.
- Господин профессор, мне так жаль вас огорчать!
Дэвид почувствовал, что пришёл конец его душевному покою, а главное, работе.
- А в чём дело? – спросил он.
- Ваша сестра. Вчера она долго расспрашивала меня о нашем коке, мистере Линче.
- Не беда, - откликнулся уже не обеспокоенный, а, наоборот, успокоившийся брат.
- Но мистер Линч – такой мужчина! Он и мне вскружил голову. Но я-то простая горничная, а вашей сестрице не подобает водить с ним знакомство. Я… Простите меня, господин профессор, но я ревную его к мисс Фэрфакс.
- Так он же сошёл со шхуны, - с легкомысленной улыбкой напомнил учёный.
- Нет, господин профессор. Оказывается, пока ещё не сошёл. Вот я и переживаю из-за этого. Боюсь, что он остался из-за вашей сестрицы. А она ещё водит юных мисс к камбузу.
Профессор чуть не застонал от отчаяния.
- Спасибо, что предупредили меня, миссис Барлоу, - поблагодарил он. – Я прослежу за этим.
Салли ушёл чрезвычайно довольный тем, что вновь растревожил брата отбросившей всякую осторожность бабёнки. Этот увалень находится у неё в подчинении, но всякому терпению когда-нибудь приходит конец. Он просто обязан прекратить эти любовные встречи. Салли не было бы до этого дела, если бы мисс Фэрфакс любила кого-нибудь другого, но он не мог допустить, что капитан Линч, сломавший ему челюсть, без помех видится со своей любовницей, пусть и в присутствии третьих лиц.
Профессор терзался сомнениями. Он должен был остановить сестру и не дать развиться такому нелепому роману, но стоило ему только вспомнить, в чём она его обвинила, и его сразу покидала решимость. Услышав, что в замке поворачивается ключ и сестра, освободив его из заточения, собирается, не входя, удалиться, он позвал:
- Заходи, Эстер. Мне надо сказать тебе два слова.
Мисс Фэрфакс вошла. По её оживлённому лицу он понял, что ей доставила удовольствие встреча с коком.
- Я хотел спросить тебя: это правда, что наш кок остался на шхуне?
- Неужели это Себек, Зелёный Крокодил Солнца, сообщил тебе эту новость, Дэви? – осведомилась сестра.
- Может, Себек, а может, кто-то другой. Так это правда?
- Правда. Так что радуйся братец: мы будем продолжать лакомиться его чудесными пирогами. Себек… или кто-то другой напомнил тебе о пирогах?
Брат и сестра посмотрели друг другу в глаза, без слов понимая, что каждый мог бы сказать, но не сказал, и профессор отступил.
- А родственник нашей мумии случайно не вернулся? – поинтересовался он.
- Случайно вернулся, - ответила Эстер напряжённым голосом. – Почему ты о нём спросил?
- Мне жаль его, очень жаль. Трудно представить, в каком аду он очутился, когда, очнувшись, не знал, кто он такой.
- Мне делается страшно, как только я об этом подумаю, - согласилась сестра. – Не знаешь, что хуже: потерять руку или ногу или потерять память.
- Хуже всего – потерять голову, - двусмысленно ответил профессор. – Ты добрая женщина, Эстер, поэтому тебе будет нетрудно проявить к нему немного сочувствия. Может, если представится такая возможность, тебе следует почаще беседовать с ним, попытаться наводить его на какие-нибудь воспоминания?
- Постараюсь, Дэви, - согласилась она, пожав плечами. – Жаль, что я ничего не понимаю в таком заболевании.
Она была очень довольна неожиданным поворотом беседы. Мало того что брат не стал говорить ей об интересе, который она испытывает к коку, так ещё сам посоветовал разговаривать с несчастным мистером Бартеном, а она так боялась, что Дэвид будет подозревать её во влюблённости ещё и в этого одноглазого матроса.
Профессор тоже радовался тому, что так ловко подтолкнул сестру к благотворительной деятельности. Чем больше она будет думать о том, как помочь несчастному, тем меньше внимания будет уделять ненавистному ему коку.
Эстер ушла от брата, улыбаясь, но у себя в каюте, разложив перед собой на столе бумаги, она подумала о мистере Митчелле и вдруг почувствовала холодок в груди, как от предчувствия чего-то дурного.
«Ушёл мой поклонник, и я раскисла», - подбодрила она себя шуткой и углубилась в работу.
Глава 39
Радости и огорчения одноглазого моряка
Матросы встретили возвращение Мулата весело, Мартин и Мореход – ласково (как с самого начала было принято обращаться с потерявшим память моряком, и что легко было осуществлять при его беззлобном характере), Рыжий – стеная и кляня собственную судьбу (а способность к последнему говорила о том, что его состояние не было критическим), Френк – дружеским кивком, а капитан – почти спокойно. По всем правилам, следовало опасаться именно реакции капитана, как человека, облечённого почти неограниченной властью, но Мулат привык видеть в нём лишь фигуру, подпирающую борт и ни на что другое не годную, и совсем не думал о том, что эта фигура способна выразить недовольство. Зато Хьюго, называющий себя его другом, вместо сердечной радости, поведал ему, при каких обстоятельствах бил его в последний раз. Такое признание могло бы обескуражить любого человека, но на Мулата оказало противоположное действие: он буквально расцвёл от этой чисто домашней подробности, составившей резкий контраст с приветливостью и постоянными уверениями в дружбе других его друзей. Теперь его тянуло к коку ещё больше, и он не понимал, почему Тигр боялся оказаться с ним вечером наедине. Неужели парень не видит, что Хьюго рад его возвращению, но старается это скрыть? Конечно, раз он капитан, то ему положено наказывать за непослушание, но всё равно он славный человек и если даже и наградит Дика оплеухой, то тому можно принять её с лёгким сердцем.
Мулат с удовольствием (как и другие матросы) понаблюдал за прогулкой пассажирок, но, в отличие от приятелей, смотрел в основном на мисс Фэрфакс, которая проявила к нему большое участие. Она не видела его, а если и видела, то издали, и не могла с ним заговорить, но он надеялся, что в следующий раз ему повезёт больше. Сам бы он не решился к ней обратиться, но если удачно попасться ей на пути, то милая женщина обязательно скажет ему несколько добрых слов.
- Красавица, правда? – спросил Дик, любуясь грациозной сестрой.
- Может, не такая уж красавица, но очень славная, - ответил Мулат, думая о старшей леди.
- Да куда лучше? – удивился молодой матрос.
- С возрастом понимаешь, что в человеке главное – не внешность, а доброта, - назидательно проговорил пожилой человек.
Дик был удивлён тем, что Мулат обнаружил в Джейн доброту. Каким образом она проявилась? К брату гордая девушка не проявляла симпатии и, если проходила мимо, надменно задирала нос. Но ещё он подумал о странной способности Мулата опираться в своих суждениях на жизненный опыт, ничего не помня из прошлого.
- Капитан, то есть мистер Линч, тоже говорит, что главное – доброта и ум, поэтому считает, что ей повезло с подругой. Но рядом с красотой эти ум и доброта не замечаются.
- Что ты имеешь в виду? – озадаченно спросил Мулат.
- Кто заметит Розу, когда рядом Джейн?
- Так ты говоришь о детях!
- Они уже не дети, - возразил Дик. – Девушки совсем молоденькие, почти девочки, но уже не дети. А о ком говорил ты? Неужели о мисс Фэрфакс?
- Она удивительная женщина, Тигр, - сообщил Мулат. – Я никогда таких не встречал… То есть… Как странно, что я это сказал. Я не помню, с какими женщинами был знаком, но почему-то убеждён, что среди них не было ни одной, похожей на неё. Она разговаривает так просто, искренне и не подчёркивает, что она леди, а я простой матрос.
«Уж не влюбился ли он?» - подумал Дик, но решил, что настрадавшийся человек просто благодарен ей за чуткость, недаром он подчёркивает её доброту.
Настроение Мулата недолго оставалось лучезарным, потому что его испортил Френк. Сначала тот пришёл в отчаяние от возвращения забот, с которыми уже с радостью распростился, но он обладал трезвым умом и железной волей. Сожаления, сетования – это были эмоции, делающие человека слабым и мешающими идти вперёд, поэтому он очень быстро отбросил их и сосредоточился на необходимости поддерживать в капитане еле теплящуюся жизнь и избавиться от Линча и Тигра мирным способом, не взволновав больного. Ещё недавно он поздравлял себя с тем, что мистер Митчелл остался на берегу и остаётся управиться лишь с двумя лишними людьми, но теперь он ловил себя на мысли, что был бы не против, если бы помощник капитана вернулся. Идея была нелепая и опасная, потому что подчинить его своей воле было бы невероятно трудно, почти невозможно, а при этом нужно ещё держать в повиновении припадочного, так и норовящего причинить им вред, и, кроме того, насильно высадить в шлюпку двух сильных мужчин, но эта идея возникала всё чаще. С грубыми, невежественными, тупыми, ленивыми, распущенными и к тому же плохо знающими своё дело матросами кое-как справлялся только решительный мистер Митчелл, а капитана они не воспринимали и даже с Френком предпочитали пререкаться. Если бы Френк, сугубо земной человек, мог если не понять, то хотя бы запомнить и верно передать команды, было бы ещё полбеды, но он на это оказался неспособен, а у капитана не было ни сил громко произносить их, ни желания оторваться от борта и подойти к матросам, выпустив из поля зрения камбуз. Френк подзывал тех, кто казался ему поумнее в этом стаде, и поручал выслушать Акселя и распорядиться работами, но результат оказывался неудовлетворительным. Если бы налетел шторм и под угрозой оказалась бы не только шхуна, но и их собственные жизни, то люди сразу бы зашевелились и стали жадно ловить каждое слово единственного человека, способного спасти их от гибели, но при относительно слабом ветре и сравнительно небольшом волнении эти заботливо отобранные Френком человеческие отбросы доказывали своему нанимателю, что он не ошибся в выборе. Если бы Мартин и Мореход могли выйти из кубрика, стало бы намного проще. Они всё-таки были моряками и понимали бы, чего именно надо добиваться от матросов.
- Френк, скомандуйте…
После нескольких слов, которые капитан сказал тихим голосом, главарь преступной шайки запутался.
«Какая же воля у этого припадочного! – подумал он. – Видно, что он очень ослаб от напряжения первого перехода, но ведь заставляет себя держаться на ногах. Я здоров и менялся с Рыжим для отдыха, однако и меня чуть не доконали последние бессонные и бессменные дни. Как же он не падает? Сейчас его невозможно увести в каюту, но потом, когда здесь не будет Линча и Тигра, я заставлю его отдыхать. Может, тогда к нему придут силы? Ему надо дожить до конца плавания… А что я должен передать матросам? Я уже забыл, что надо тянуть, брать, переставлять».
Френк посмотрел на Дика, опасливо взирающего на камбуз, желая, но боясь туда войти. Можно было бы привлечь его к передаче
