приближается звук или удаляется, – казалось, он существует одновременно повсюду, причём просто так, сам по себе, никем и ни чем не порождаемый.
Григорий Викторович поплотнее укутался в полы плаща, ускорил и без того быстрый шаг. Под дых ударил незримый кулак беснующегося ветра, в лицо метнулись капли осенней мороси. На миг перехватило дыхание.
- Вон, оно, чего... – усмехнулся следователь и поспешил отойти в сторону.
Фонари постепенно разгорелись, в их, всё ещё близоруком свете, Григорий Викторович заприметил, как раскачиваются на креплениях и растяжках провода троллейбусной линии – именно от них и нёсся тот самый металлический шорох, что поначалу так встревожил опытного следака.
- Эх, и впрямь старею, – вздохнул Григорий Викторович, соглашаясь с недавними мыслями. – И чуйка уже не та, да и пуганый какой-то стал.
Из темноты выскочила тень, тут же принявшая очертания раскрашенного под «Мегафон» троллейбуса; Григорий Викторович насилу успел увернуться от встречного потока грязи. Дорога в этом месте была не особо широкой, так что чего-то подобного нужно было ожидать ещё изначально. Григорий Викторович пропустил бесноватую стихию и, отряхнув плащ, снова ускорился.
По молодости он работал участковым в 12-м микрорайоне города. Тот впритык подходил к пойме реки и наводнения, особенно по весенней распутице, были делом обычным. Общественный автобус, под номером одиннадцать, было не дождаться – местные даже горделиво величали старую жестянку «Летучим Голландцем», – а с мотоциклами в райотделе и вовсе царила самая настоящая дискриминация: их, как правило, выдавали либо заслуженным, либо отличившимся, либо тем, за кого просто попросили. А молоденьким лейтенантам только-только выпустившимся из академии МВД, о служебном транспорте можно было только мечтать. Что делать, приходилось идти пешком. До Бутырок ещё можно добраться на 26-м автобусе. А вот дальше только на своих двоих: мимо ГАИ – ныне уже ДПС, – по хлипкому мостику, через загаженный Трубеж, который уже в ту пору перестал замерзать на зиму, затем поворот направо, вдоль песчаного карьера, где и начинались основные неприятности...
Дорога была разбита до основания. Точнее всё это безобразие дорогой можно было назвать лишь с определённой натяжкой – так, рытвина на рытвине, или скорее даже колдобина на колдобине. И все эти колдобины да рытвины были по края заполнены талой водой, которая играла бликами на весеннем солнышке, пряча под собой липкую грязь, что при всяком удобном случае летит во все стороны из-под колёс проносящихся на огромной скорости автомобилей, так и метя в лицо.
Перемещаться приходилось кратковременными перебежками, то и дело оглядываясь по сторонам, чтобы, чего доброго, не оказаться облитым с головы до ног смрадной жижей. Иногда удавалось вовремя отбежать в податливый рыхлый снег, а иногда нет. Особенно если вдоль обочины разливалось длинное и глубокое болото.
А кто-нибудь видел поутру отстающий от графика автобус?
В тот чёрный день девятый вал накрыл Григория Викторовича с головой – точнее с фуражкой, – не оставив на теле молодого лейтенанта сухого места – сплошное серо-коричневое пятно вместо формы, а на душе неизменное оранжевое настроение! Как назло, пожаловала проверка из главка, и Григорию Викторовичу влетело по первое число за «неопрятный внешний вид» от замначальника следственного отдела.
Григорий Викторович улыбнулся – такое не забывается – и снова зашагал, стряхивая с плаща капельки серых брызг.
- Разве это обдал? – усмехнулся он. – Так, осеннее недоразумение.
Воспоминания о беспечной молодости немного приподняли настроение.
Занятый раздумьями о былом, Григорий Викторович не услышал, как за его спиной крадучись замерли протекторы дорогих шин.
9.
Светка поубавила огонь на плите и теперь неумолимо поглядывала на вздыхающего Юрку; малыш нехотя трамбовал за щёку манную кашу, всем своим видом демонстрируя высшую степень
недовольства. Щёки постепенно раздувались, отчего мальчик всё больше походил на измученного хомячка, вынужденного через не хочу, повинуясь лишь опостылевшим животным инстинктам, запасаться провиантом на долгую зиму.
«Вот лопну, – думал Юрка, – будет тогда знать! Хотя только мама с папой расстроятся, а эта уж точно плакать не будет».
Юрка снова вздохнул; манки во рту скопилась уже столько, что густая масса полетела во все стороны.
- Ты специально? – тут же накинулась Светка, протягивая к лицу брата полотенце. – Будешь выдуриваться – рот завяжу. Пока не проглотишь.
Юрка вздрогнул и враз проглотил все запасы.
Девочка довольно кивнула.
- Значит, есть всё же можно.
- Можно, – малыш всё же решился на просьбу о помиловании: – Я просто ещё не голоден. А?..
Светка вытерла дрожащие губы брата полотенцем и забрала тарелку.
- Ладно, живи, салага, – кивнула она. – Но, вот, молоко точно выпьешь.
- Тёплое? – проскулил Юрка, готовясь к очередной пытке.
- Нет, холодное! Размечтался.
Светка выключила плиту, ловко вылила из ковшика в стакан разогретое молоко. Она искоса посмотрела на дремлющего у раковины Умку и машинально поправила свободной рукой съехавшие джинсы. Не сказать, чтобы она уж так сильно испугалась случившегося казуса... Однако когда кровотечение только началось, а пёс принялся так тщательно её обнюхивать, невольно сделалось не по себе.
А что если зверь и впрямь понимает, что именно с ней происходит?
- Там пенка, – Юрка наморщился.
Светка вздрогнула, подошла к столу, старательно выловила сгусток.
- Что-нибудь ещё?.. – Она уселась напротив, принялась буравить брата пристальным взглядом. – Пей, давай, – спасения ждать не откуда.
Юрка вздохнул и принялся пить. Он знал, что когда чего-то очень сильно не хочется, следует, перво-наперво, зажмуриться, а затем попытаться проглотить всё залпом, чтобы попросту не распробовать вкуса. Однако тёплая жидкость отдавала каким-то сладковатым привкусом, от ощущения которого в голове тут же всплыл обеденный инцидент в садике... а от этого желудок резко уменьшился в размерах, стараясь вытолкнуть столь усердно проглоченное обратно. Юрка давился, кривился, пыхтел, но всё же продолжал бороться с молоком, изредка отрываясь от столь нелёгкого занятия, чтобы перевести дух и поёжиться в фокусе пристального взора сестры.
Когда с молоком всё же было покончено, Юрка отодвинул стакан, словно тот был наполнен эссенцией и, выпятив нижнюю губу, принялся рассматривать её сведёнными у переносицы глазами.
- Молодец! – похвалила Светка, высматривая что-то невидимое за Юркиной спиной.
Малыш снова поёжился, невольно покосился в тот угол, где дремал насытившийся пёс.
- Меня вырвало сегодня в садике, – непонятно зачем сказал Юрка и робко глянул на сестру.
Светка вздрогнула.
- Фу, гадость, какая! – Она схватила стакан и решительно направилась к раковине. – Вот, Марина приедет, обязательно ей расскажи. Она точно оценит.
- Почему ты такая? – спросил Юрка.
Светка резко обернулась.
- Какая?
- Злая, – Юрка поёжился, но усидел на месте.
Девочка задумалась, однако лишь на пару секунд, после чего быстро вернулась за стол.
- Злая... – шёпотом повторила она. – А мама твоя, можно подумать, добрая.
- Почему ты её так называешь?
- А как мне её называть?!
Юрка шмыгнул носом, пожал печами.
- Она ведь и твоя мама тоже. Тем более, она взрослая. Она больше тебя живёт, а значит умнее, – Юрка усиленно вспоминал слова Лены, но мысли непослушно скакали в пустой голове, из которой, такое ощущение, разбежалось всё разумное.
- Чего это ты такое сочиняешь? – удивилась Светка, посматривая на брата с неподдельным любопытством.
- Ничего я не собираю, – обиделся Юрка. – Почему ты так ко всем относишься?
- Как?
- Как будто нас уже нет. Словно мы где-то далеко, или, наоборот, ты на необитаемом острове, а мы тут, дома. Вот ты и злишься от безысходности, потому что не знаешь, как быть дальше, или просто завидуешь.
Светка открыла рот, да так и застыла с гримасой ужаса на лице, не в силах что-либо сказать. Лампы под потолком хищно мигнули, наполнив кухню алыми всполохами срабатывающих стартеров. В ушах застучали керамические палочки разгоняемых в люминесцентных трубках фотонов. Затем свет снова выровнялся и, напоследок полоснув неприятным гулом по барабанным перепонкам, принялся распространяться, как и прежде.
Светка вздрогнула, а Юрка просто нервно сглотнул. В своём углу приоткрыл глаза Умка; он поднял голову и грозно зарычал в потолок.
- Чего это? – прошептал перепуганный малыш, скача взором то на потолок, то на пса, то на сестру.
Светка опомнилась, попыталась взять себя в руки, привстала.
- В щитке на площадке, наверное, снова искрит.
- И чего теперь будет? – Юрка был готов в этот вечер к чему угодно, но только не к полнейшему мраку в компании одомашненных монстров.
- Вроде наладилось всё, – Светка шагнула к настенному шкафу. – Надо бы свечки поискать, а то мало ли что...
Юрка притих, будто пойманная мышь, понимая, что самое страшное ещё впереди.
Светка пододвинула к плите табурет, встала на него обеими ногами и внимательно изучала содержимое развешанных вдоль стены шкафов.
«Она тоже чего-то боится!»
- Ага, вот! – весело сказала Светка, легко спрыгнув с табурета; девочка положила на стол перед братом две розовые свечки и, обхватив себя руками за плечи, снова о чём-то задумалась.
- Чего?.. – не понял Юрка, ощущая, как по спине пробегают редкие мурашки.
- Ничего, – покачала головой Светка, усаживаясь напротив брата. – Чего тебя стошнило-то? Опять кормили насильно? – Девочка машинально взяла одну из свечек и принялась просто так вертеть в пальцах, царапая ногтями податливый парафин.
- А ты откуда знаешь, что так бывает? – спросил Юрка, продолжая боязливо коситься на сестру.
- Помню.
Юрка вздохнул.
- Нет, – прошептал он на пороге слышимости. – В это раз я сам виноват.
- Да ну...
- Я просто на руки воспитательницы посмотрел... – Юрка что есть сил сглотнул взбунтовавшийся молочный сгусток; немного подождал и лишь затем продолжил: – Я на её руки посмотрел... а не надо было. Они такие... Такие...
- Какие?
Юрка притих, закатил глаза, будто к чему-то прислушиваясь.
Гул под потолком снова резко возрос. Светка не удержалась и задрала голову. Яркий свет от вспыхивающих ламп озлобленно полосонул по сетчатке, оставив после себя медленно гаснущие кляксы. Девочка болезненно поморщилась, снова уставилась на брата.
У того не было туловища; Светка отчётливо видела запрокинутую голову с блестящими белками глаз, а вот ниже шеи дрожало коричневатое гало, которое становилось всё темнее и больше, раздуваясь на вроде фурункула. Внезапно аномалия принялась пульсировать, словно внутри Юрки забилось дополнительное сердце.
«Господи! – пронеслось в голове девочки. – А что если внутри него и впрямь что-то сидит! С самого рождения. Вполне возможно, это часть Марины. Только, вот, непонятно какая: светлая или тёмная?»
Светка зажмурилась, а когда заново открыла глаза, световой ожог окончательно «зарубцевался». Напротив, за столом, ёрзал мелкий Юрка. Он был снова обычным мальчиком с одним единственным сердцем.
Юрка жалобно посмотрел на сестру.
- Только обещай, что смеяться не будешь и обзываться.
- Не буду, – пообещала Светка, силясь унять разошедшееся сердце.
- У неё
