чёрт-те-что.
- Мозгами пораскинь, если ничего не читал про взбесившихся собак, – направо и налево беспечных хозяев грызут!
Славин нервно почесался.
- Ну, сам подумай, – снова зашептал он, – у тебя семья... Жена, дети – оно тебе надо? Я бы на твоём месте, даже думать не стал на этот счёт!
На Глеба будто ушат ледяной воды вылили: он вскочил и принялся ходить из угла в угол, цепляя невидимые во тьме предметы.
- Ты чего? – насторожился Славин. – Ну не хочешь продавать, так одолжи на время!
Глеб вдруг замер.
- Ты ведь спьяну это всё выдумал, верно? – Он быстро подошёл к испуганному собеседнику и присел на колено, силясь вглядеться в его расширенные зрачки. – Чтобы цену сбить, так?
- Чего?
- Ты придумал всё это! Про собак... и остальную хрень!
- Да какой, придумал! – Славин оттолкнул нависшего Глеба и тоже вскочил. – Ты журналист, или кто?! В городе целую банду накрыли, которая этим промышляла, а ты как влюблённая школьница в розовых снах – ах, как всё прекрасно благоухает... чтоб им всем обосраться и не встать!
- То, просто живодёры были. Там не было никаких наркотиков, которые собакам кололи!
- Ага, как же... – Славин недобро усмехнулся. – Не было. Хм... Или ты думаешь, тебе всё так на блюдечке и преподнесут с голубой каёмочкой – кушайте, не обляпайтесь! Да эту гадость через пятые-десятые руки перепродавали! И без всякой гарантии!
- Да ну! – Глеб немного отступил, но продолжил зло напирать: – А вы все, можно подумать, доверчивые такие!..
- Будешь тут доверчивым... особенно когда деньги позарез нужны, – Славин злобно засопел, громыхнул пустым стаканом по столу. – Всё через Интернет делалось. Тебе сообщают счёт, на который необходимо перевести деньги. Без всяких гарантий: хочешь – верь, не хочешь – не верь! И только потом, через месяц, а то и два сообщали, где можно это забрать.
Глеб снова сжал кулаки.
- Ты сам-то в это веришь?
- Я тебе рассказываю лишь то, что знаю сам: а уж верить мне или нет – это сугубо твоё личное дело. Да и смысл мне врать? Денег у меня уйма – сам погляди! – и поверь, я тебе даю за пса реальную цену. Столько в этом городе за него никто не заплатит. Особенно после всей этой кутерьмы с живодёрами.
Глеб почувствовал в груди, слева, неприятный укол и тут же осел на опрокинутый табурет.
- Эй, ты чего это?.. – Славин наклонился к собеседнику. – Ты в норме?
Глеб помотал головой.
- Нормально всё. Воды дай.
Славин отреагировал практически мгновенно и уже спустя пару секунд протянул Глебу прохладный стакан.
- Ты извини, если что не так... – бубнил он, шаря по стене в поисках выключателя. – Я ж не думал, что тебе настолько жалко этого чёртового пса! Я вообще другое собирался сказать. Про Сергея. А не мериться тут с тобой, сам знаешь чем...
- И что же? – Глеб осушил стакан, попытался собрать мысли в кучу.
- Он связался с теми торгашами, а потом-то всё и случилось, – Славин помолчал, словно предлагая Глебу вставить реплику, но так и не дождавшись реакции собеседника, продолжил: – Их вроде бы там всех переловили – иначе я не стал бы затевать этот разговор. Всё очень серьёзно и в твоих же интересах избавиться от собаки как можно скорее! Понимаешь, если в открытую ничего не говорят – значит, дело и впрямь дрянь!
- Дрянь? – Глеб вздрогнул.
- Да, дрянь! Ты слушаешь меня, вообще, или как? – Славин выглядел уже абсолютно трезвым, будто и не было этих четырёх стопок. – Сергей явно во что-то впутался. Причём очень основательно, если никому так ничего и не сказал. Так что если ты не хочешь дополнительных проблем, лучше сделай то, о чём я тебя прошу.
Глеб резко выпрямился.
- Мне нужно вернуться в город!
- Сейчас?!
- Да, сейчас.
Славин замер у стола совершенно сбитый с толку.
- Ну, как знаешь... Можно на него хоть посмотреть? Где ты его держишь?
- Кого?
- Пса.
Глеб снова замер.
- Я за весь день его так ни разу и не увидел. С ним всё в норме?
- Да. Просто Умка в городе. В квартире... С детьми.
Только сейчас Глеб окончательно осознал весь ужас сложившегося положения; он отшвырнул валявшуюся под ногами табуретку и стремительно выбежал в коридор.
Славин сел за стол, залпом допил оставшуюся водку. Затем сложил в сумку деньги и незаметно вышел во двор. Больше его никто не видел.
5.
Герман Полиграфович и впрямь не на шутку испугался, заслышав, как в остановившемся за спиной лифте кто-то осторожно зашевелился.
Всю вторую половину дня он был вынужден торчать у двери опостылевшей квартиры по приказанию Аллы Борисовны. Нет, конечно, Герман Полиграфович мог отказаться, но какой-то невнятный, еле различимый голос, возникший в глубинах подсознания уже здесь, на лестничной клетке, упорно советовал воздержаться от неповиновения – престарелый музыкант не хотел портить отношений с Аллой Борисовной, а потому молча терпел все её абсурдные прихоти.
Герман Полиграфович познакомился с Аллой Борисовной совсем недавно – как только переехал на новую квартиру. Вообще эти переезды случались довольно часто и, как правило, знаменовали собой не совсем приятные жизненные периоды. По своей натуре – натуре личности творческой (а Герман Полиграфович считал себя именно таким), причём несправедливо обделённой мирским вниманием, – музыкант был социально неприспособленным: всё что угодно могло запросто поставить ему предательскую ножку, надолго выбив из колеи. А в этом случае, как правило, случался продолжительный кризис. Причём не только творческий, но и бытовой.
Герман Полиграфович предпочитал не вспоминать сопутствующий кошмар: дурные мысли в голове, исчезновение и без того немногочисленных друзей, постоянные пересчёты стремительно сокращающейся наличности, которая всё чаще расходуется не на что-то необходимое, а на такую задушевную водочку, что напрочь растворяет проблемы в пьяном угаре. По вечерам в душе играла музыка... а просыпаться по утрам, как правило, не хотелось, хоть волком вой.
Когда всё же удавалось подняться, приходилось на протяжении бесконечного дня бесцельно слоняться по пустой квартире и прислушиваться к тому, как сегодня поскрипывают половицы под ногами: если как и вчера – то надежды нет; если иначе – то возможно всякое...
Затем как-то незаметно подкрадывался вечер, и, прикрываясь обязательной прогулкой, без которой вряд ли удастся заснуть, Герман Полиграфович облачался в свой традиционный плащ, приводил в порядок седые кудряшки на голове и незримой тенью спускался во двор. Ноги, точно голодные волки, неизменно выходили на знакомый маршрут, заканчивающийся у порога какой-нибудь забегаловки.
Не сказать, чтобы подобное существование уж очень нравилось Герману Полиграфовичу, да и прожить без алкоголя на сон грядущий он, скорее всего, смог бы – по крайней мере, так казалось на первый взгляд. Он не считал себя хроническим алкоголиком и мысленно верил, что как только кризис отпустит, все эти забегаловки, думы относительно неопределённого будущего, хлорированная вода из-под кухонного крана на завтрак, обед и ужин, да и всё прочее, что так и норовит сломить – незамедлительно отстанет. Но для этого нужна мотивация. Например, новая работа – именно так, ведь алкашом Герман Полиграфович себя не считал и мог бросить пить не только потому, что ему завтра на работу, а от того, что эта данность вообще существует. Попутно необходимо сменить жильё – оставаться в прежней халупе отчего-то не хотелось. В старой норе с хлоркой, скрипами и отчаянием, которая к тому же проведала про все его страхи, – элементарно не выжить! Даже не смотря на новый расклад, что подкидывает судьба.
Стены давили, точно тиски, потолок опускался всякий раз, как ложишься в постель, шорохи обоев не позволяли заснуть, скрип половиц населял комнату бесплотными тенями. В какой-то момент становилось окончательно не по себе, так что Герман Полиграфович невольно начинал задумываться на счёт того, что его организм всё же дал сбой, оказавшись во власти зелёного змия. Спасали настенные часы, размеренный ход которых отгонял совсем уж дурные мысли.
Однако, как только Герман Полиграфович менял место жительства, всё моментально прекращалось, будто данная закономерность была прописана в некоем таинственном алгоритме чередования событий в природе, изменить который не могли даже происки пресловутых сил тьмы.
И так, возвращаясь к Алле Борисовне. Порой Герману Полиграфовичу казалось, что престарелая консьержка чем-то похожа на него самого. Точнее не она сама, а тот событийный круг, внутри которого она существует. Только в отличие от Германа Полиграфовича, умевшего всякий раз прорывать окружность кольца, начиная жизнь заново, Алла Борисовна накрепко увязла внутри бесцветной сферы своего собственного мирка, подобно тому, как пчела застывает в куске янтаря. Все эти бредовые газетёнки, слухи на уровне «сарафанного радио», не прекращающиеся сплетни – отгораживали недальновидную консьержку всё дальше и дальше от реальности, заключая где-то на уровне больного подсознания, которое всё чаще разрождалось очередными сумасбродными бесами. Алле Борисовне было плевать на мир, что окружает её тело, – куда в большей мере старушку беспокоили собственные догмы, которые и впрямь не требовали никаких сторонних доказательств, потому что не имели никакого смысла. А раз в жизни человека нет смысла – что можно спросить с такого индивида? Правильно, ничего. Да и индивид ли это уже?.. Скорее оболочка начинённая невесть чем.
«Это маразм, – думал Герман Полиграфович, переминаясь с ноги на ногу. – Да-да, самый настоящий маразм, только неимоверно завуалированный на фоне напускной стервозности. Старуха просто рехнулась, уверовав в собственную значимость, хотя на деле её и всерьёз-то никто не воспринимает – просто связываться не хотят. Как и я, вот».
Алла Борисовна приказала ему оставаться у дверей квартиры и никого даже близко не подпускать – она, видите ли, чего-то там вычитала такого, в своих газетёнках, отчего всем жильцам дома грозит смертельная опасность. Консьержка поднялась к Герману Полиграфовичу, якобы, за советом, но, не тратя времени на объяснения, выволокла музыканта из квартиры и насильно приволокла на наблюдательный пост. Проведя краткий целевой инструктаж на тему, кто имеет права доступа к охраняемому объекту, а кто – нет, Алла Борисовна отлучилась по оперативному заданию, так же полученному от себя же самой, для вызова подкрепления.
Герман Полиграфович так и не понял, о каком подкреплении шла речь: милиция, военные, МЧС? Или и вовсе спецназ?.. Так или иначе, но он по-прежнему оставался на своём посту: сторожил осточертевшую железную дверь, а попутно изнывал под ворохом непутёвых мыслей. В придачу, перед самым «отбытием» Аллы Борисовны, Герман Полиграфович зачем-то ляпнул, будто у него есть какие-никакие связи в прокуратуре (через знакомого конферансье) и если где бы то ни было, «данный инцидент» посчитают дурацким розыгрышем, то можно припугнуть этими самыми связями. Хотя кого именно пугать, да и зачем, Герман Полиграфович понятия не имел.
Алла Борисовна, раскрасневшись от осознания всемогущества, ушла звонить, и до сих пор не вернулась – будто канула в пучину своего же собственного безумия.
Герман Полиграфович медленно обернулся, чувствуя, как трясутся коленки, а в животе от неприятных эмоций нарождается
