потом ещё стыдило! Да разве можно такое существо назвать братом?!
Стоп. О покойнике нельзя так говорить, каких бы глупостей тот не наделал при жизни. Но полгода назад Сергей был ещё жив, и Глеб с трудом сдержался, чтобы не придушить братца собственными руками. Нет, он не стал устраивать истерик в Маринкином духе. Молча развернулся и ушёл. Как ему показалось, в момент расставания Сергей был как никогда близок к тому, чтобы открыть карты. Но так и не открыл. А Глеб по пути домой чуть было не расшиб к чертям многострадальную «десятку»!
«А ведь не психани я тогда, всего этого могло бы и не случиться. Сергей хотел открыться. Просто я никудышный психолог. Вообще никакой. Но ведь я и не психолог вовсе! Всё равно это моя вина. Я ответственен за то, что родной брат лежит сейчас под пластами сырой земли и... разлагается. Я и никто другой!»
Глеб вздрогнул и залпом осушил стакан.
- Придурок! Ты чего делаешь?! – тут же отреагировала Марина и залепила мужу такую оплеуху, что тот даже не нашёлся, что ответить.
В ушах звенело, Глеб глупо вращал помутневшими глазами.
- Я... Сам не понимаю...
- Нам же назад ещё ехать. У тебя дети одни дома! Забыл?
Над столом народился шорох: он вылез из-под скатерти, расправил замшелые крылышки и, окинув фасеточными глазами комнату, порхнул в сумрак. Тут же отскочил от потолка, принялся расти, занимая всё большее пространство над головами людей.
- Мариночка, так это сто грамм всего. Даже алкатестер не покажет.
- Ага, не покажет! – Марина гневно посмотрела на говорившего Зимина, которого она и не знала толком. Затем принялась озлобленно трясти отбитой кистью.
«Тоже мне, философ, хренов, выискался! – думала она, обводя сидящих злобным взором. – Советчик недоделанный, блин!»
- Господи, дай мне сил... – проскулила из своего угла мама Глеба, отчего Марина аж вздрогнула: сердце сытым филином свалилось в пятки, а в руках поселилась нервная дрожь; кончики пальцев несильно покалывало.
...Маринина бабка тогда причитала точно так же: «Господи, дай мне сил! Господи, дай сил МНЕ!» – И на ей по губам. На! Чтобы невольно было всуе всякую околесицу в доме про нечистых нести. Да-да, именно так! Что б враз всех мертвяков из башки повыбить. Дед Поникар, напоминавший беспокойного рака-отшельника, суетился рядом и тоже бубнил невесть что, на счёт мародёрства и «нынешнего оголтелого поколения никчёмышей, за которыми только глаз, да глаз нужен, иначе они ещё и не такого навертят».
Марина ничего не понимала и лишь беспомощно щурилась всякий раз, как костлявая рука старухи хлёстко била её по губам. В голове царила настоящая вакханалия, а за её медным звоном всё явственнее ощущалось стремительное наступление ЧЕГО-ТО извне. Это было оно – БЕЗУМИЕ; мягкие шажки лапок с крошечными подушечками – так подкрадывается хищник, маскируясь под шорох травы. Затем с Мариной случилась истерика, и больше из событий того ужасного дня она ничего не запомнила.
- По мне, так можешь и вовсе нажраться, – прошипела Марина. – На такси уеду, – она встала из-за стола и направилась к выходу.
- Марина! – Глеб хотел было поймать жену за руку... но это оказалась лишь тень; эфемерная подделка под плоть извернулась, окатила флюидами ненависти и просто растворилась.
- Оставь ты. Это нервы всё. Пускай «перекурит» малость – сейчас всем не по себе, – Славин смотрел мимо Глеба, потом спохватился и махнул очередную стопку. Из всех, присутствующих за столом, он был самым близким другом Сергея – ещё с тех незапамятных времен, когда они вместе пропадали за гаражами.
- Да уж, сегодня и впрямь денёк не из лёгких, – выдохнул Зимин, размышляя о чём-то своём.
Старушка в уголке снова заплакала.
- Тут такие дела... – отрешённо произнёс молчавший до сих пор Стасюлевич.
Его Глеб не знал совсем.
«Наверняка один из последних Сергеевых дружков, которых почему-то оказалось намного меньше, чем вроде бы должно было быть на деле».
Хотя, по любому, прийти, проститься с другом, по известным причинам, отважились не все.
- Что-нибудь серьёзное? – отрывисто бросил Зимин и тут же замолчал, поняв, насколько по-идиотски звучит сегодня данная фраза.
- Серьёзное, – выдохнул Славин, машинально «обновляя» стаканы.
Глеб ничего не сказал; он продолжал смотреть в одну точку, желая, чтобы вся эта сцена показной скорби поскорее закончилась.
- Ко мне тут следователь на днях приходил, – вздохнул Стасюлевич. – Расспрашивал всё...
- О чём? – спросил Зимин.
- Обо всём.
- Но ведь дело вроде как закрыто уже, – занервничал Зимин.
- Вот именно: вроде как... – Стасюлевич исподлобья посмотрел на Глеба – хотя посмотрели, скорее всего, все; просто Стасюлевич сидел ближе всех и единственный попадал в область периферического зрения.
- Ты ничего не знаешь? – спросил Славин.
Глеб неопределённо пожал плечами.
- Он ведь брат твой, как-никак, – зачем-то добавил Зимин.
Глебу захотелось просто наподдать по этой наглой роже, решившей так некстати поумничать; однако он быстро осознал, что мордобой сегодня тоже совсем не к месту и мысленно заставил себя не кипятиться почём зря.
- Брат, – Глеб усмехнулся. – Да любой из вас о Сергее побольше моего знает, потому что вместе делишки свои и прокручивали. Или вы тоже водителями были?.. – Глеб почувствовал, что хмелеет, однако о сказанном ничуть не жалел – давно пора уделать этих ХИТРОЖОПЫХ придурков, возомнивших себя Спинозами.
Славин дёрнулся, но тут же взял себя в руки, и лишь мельком глянул на старушку в углу.
- Давай выйдем, – предложил он. – А парни тут о своём пока потолкуют.
- Нет, а что следователь-то хотел? – не унимался Зимин.
- А то ты не знаешь... – растянуто произнёс Стасюлевич, попутно «опрокидывая» очередную стопку.
Глеб поднялся, посмотрел на мать.
«Интересно, – подумал он, – а вправе ли я сегодня вообще уезжать?..»
Славин подцепил Глеба за руку. Вдвоём они вышли на кухню, не обращая внимания на ожившие под ногами скрипы.
8.
Светка не шла, а буквально летела. Кругом грустила осень – всеобщее увядание, угасание, умирание, – а в душе наконец-то наступила оттепель. Долгожданная весна, и к чертям, что календарь свидетельствует об обратном!
«Это всего лишь мелованная бумага, типографская краска и вера людей... в то, что всё действительно так, а не иначе. Но бывает и наоборот. Достаточно лишь заставить сознание поверить в чудо».
Светка шагала уже практически вприпрыжку, отчего Юрка неизбежно отставал, не в силах совладать со своим тяжеленным «скафандром». Дождик закончился, но легче от этого не стало: выпавшая влага превратилась в сгустки тумана и теперь медленно ползла вверх по зданиям в виде удушливых испарений.
Юрка не понимал, почему всё именно так. По идее, после дождя должно непременно похолодать – так было всегда, – но сегодня почему-то этот закон не действовал, а вниз по спине, тем временем, текли полноводные ручьи. Юрка отдувался из последних сил, но предпочитал молча сносить муки, не заостряя лишний раз внимание сестры на своей персоне: сегодня и без того будет время насладиться обществом друг друга.
Они спустились вниз по Братиславской и теперь шли мимо ЦПКиО. Юрке не очень нравился этот маршрут, потому что где-то рядом располагался канализационный слив, отчего воздух был сдобно пропитан нечистотами. С мамой он здесь никогда не ходил – та словно чего-то опасалась, – а вот Светка, как нарочно повела столь дурно пахнущей тропой.
Под ногами затаились приоткрытые канализационные люки, в чёрных зевах которых бурлила смрадная жидкость. Она силилась пробиться ещё глубже, туда, где не бывал ни один живой человек на планете Земля. Юрка во все глаза смотрел под ноги, силясь случайно не повалиться в такой вот лаз, в извечную темень, где даже дружелюбный Сверчок окажется не в силах помочь!
Однако Светка, словно разгадав тревожные мысли брата, свернула напрямки, а когда Юрка в нерешительности замер на последних сантиметрах асфальтовой дорожки, только хмыкнула и направилась дальше.
Юрка вздыхал и плёлся следом.
Их окружил яблоневый сад: светлый и, такое ощущение, необъятный. Опрятные деревца держались обособленно друг от друга, и именно из-за этого сам сад разрастался на глазах, увеличивался в размерах, заставляя сознание уноситься за пределы доступных пониманию границ. Город отступил, позволив детям хотя бы на миг окунуться во что-то восторженное и прекрасное. В незримую страну-фантазию, коей лишён чёрствый мир обыденности. Однако налетевший непонятно откуда ветерок тут же приволок за собой облезлый хвост: канализационные нечистоты, запах выхлопов и аэрозоли грязных улиц – воссоединившись, злокачественное марево водрузило реальность на законное место. Деревца лишь содрогнулись, принялись недовольно покачивать голыми ветвями, силясь отмахнуться от зловещей реальности. Но тщетно. Та не желала больше терпеть потустороннего присутствия.
Почва под ногами пружинила, а шагать – как это ни странно – сделалось заметно легче, даже не смотря на спутанные вихры догнивающей травы, коричневую листву и покрытые плесенью плоды.
Юрка терпеливо выгреб из общей коричневой массы более-менее твёрдое яблоко и принялся пинать плод перед собой, точно футбольный мяч. Обычно подобным образом он «издевался» над каштанами, когда ходил с мамой по Полетаева. Особенно спускаясь в сторону дома: можно было двинуть по ореху ещё от детской поликлиники, и восторженно наблюдать за тем, как тот летит по инерции до следующего перекрёстка, подпрыгивая, словно толстенный кот на мокрых лапах, и распугивая редких прохожих.
В яблоневом саду проделать нечто подобное, естественно, не получится: и почва под ногами – не гладенький тротуар, да и гнилое яблоко – не прыгучий орех. Юрка старался бить вскользь, чтобы сохранить округлую форму снаряда как можно дольше, однако тот после каждого очередного пинка, вырывающего из его боков зловонные клочки коричневой плоти, худел буквально на глазах, превращаясь во что-то омерзительное, что оседало серой кашицей на носах ботинок.
- От Марины не влетит? – спросила Светка, поджидая брата, и, кивком головы, указала на заляпанную обувь.
Юрка засопел похлеще паровоза, что лезет в гору; чего уж там, расстаться с яблоком не так-то просто, да и о мамочке забывать не следует. Однако сад закончился так же быстро, как и начался, оставив горести и невзгоды заключёнными внутри рамок своего периметра.
За садом начинался пустырь, расчищенный огромными бульдозерами для возведения очередных многоэтажек. Местность больше походила на лунный ландшафт или на засекреченный военный полигон, где взрывают страшные бомбы. Вырытый котлован под соседнюю высотку напоминал кратер. Разрекламированной «зелёной зоной» пока не пахло и в помине.
Юрка весь сжался, любуясь отходами повседневной строительной деятельности: пустые глазницы окон, торчащая из бетона арматура, вогнанные в плоть земли сваи. Малыш зажмурился, запрокинул голову, открыл глаза, в попытке отыскать родные окна.
Их десятиэтажка высилась над всем этим унылым скоплением, точно космический посланец, занесённый безудержной волной человеческого прогресса в совершенно незнакомый мир, условия быта которого и сама суть существования были далеки от понимания, как Альдебаран далёк от Солнечной системы...
Юрка
