выкуривала за день, в особенности после смерти мужа, то на что-то другое рассчитывать просто не приходилось. Врачи с каждым днём отмечали постепенное ухудшение общего состояния пациентки, ожидая скорого кризиса, но последний всё не наступал. Казалось, всевышний настолько устал от повседневных хлопот, что попросту забыл передвинуть нужный рычажок на новую позицию, чем невольно даровал старушке второй шанс. Тем не менее, оставаться в городе врачи категорически запретили и на деньги, которые Сергей регулярно высылал из Москвы, Глеб купил этот коттедж. Скрепя сердцем, перевёз сюда престарелую маму доживать последние деньки на белом свете. Однако старушка всё не спешила на ту сторону, так что уже пережила мужа и одного из своих сыновей.
Марина не могла сказать с уверенностью, какие чувства у неё вызвала гибель Сергея. Сочувствие?.. Утрата?.. Боль?.. Нет, ничего этого не было и в помине!
«Хотя, по идее, я должна благодарить Сергея остаток всей своей жизни: ведь не купи он давным-давно «Мерседес» престижной серии SL, они с Глебом никогда бы не завалились в Мытищи, где я училась в кооперативном техникуме на Третьей Крестьянской улице, дом номер семнадцать, и не тормознули бы на автобусной остановке, чтобы спросить у незнакомой девушки, поедавшей шоколадные батончики, как им снова выбраться на федеральную трассу М-8».
Тем вечером Марина поджидала подружку из парикмахерской, потому что той кто-то из знакомых девчонок-подмастерий обещался бесплатно сделать модную стрижку. Глеб потом всё долго шутил по этому поводу, цитируя слова из песни некоего Жака Бреля, которую Марина, как ни желала послушать, так до сих пор и не послушала.
- Да, не будь Сергея, много чего бы сейчас не было. А то, что есть... – Марина вздрогнула, страшась звука собственного голоса. – Надолго ли оно?
Отчего-то Марине показалось, что именно сегодня всё изменится. Причём кардинально. Так что былого порядка уже не вернуть. Ей безумно захотелось обратно домой! Или хотя бы позвонить детям. Последний раз Светка не взяла трубку – наверное, до сих пор дуется. Однако мобильник остался у Глеба.
Марина легко вспорхнула, пробежалась по скрипящим ступенькам и скользнула в дом. Она быстро прошла на кухню, схватила нож и принялась нервно нарезать салат. Женщина в который раз пыталась вспомнить, куда она могла засунуть тот другой нож, бесследно исчезнувший из ящика кухонного стола новой квартиры. Однако память упорно сопротивлялась.
5.
Подружка щурилась от яркого света и всё тревожнее посматривала на Марину. Казалось, она хочет что-то сказать, но никак не решится на столь откровенный шаг. Девочки продолжали лакомиться спелой вишней, изредка оглядываясь по сторонам, словно опасаясь быть застигнутыми за подобным бесстыдством. Поблизости никого не было, да и по законам жанра, не могло быть на многие километры вокруг!
Внутри периметра кладбища реальная жизнь исказилась, будто в грани кривого зеркала, отчего лицо подружки принялось вытягиваться, выворачиваться наизнанку, обнажая алую плоть и белки глаз.
Марина не сразу поняла, что именно происходит с её спутницей; она продолжала жевать сладкие ягоды, пачкая ладони и щёки красным соком. Затем во рту вспыхнула адская боль – незамеченная косточка под зубом! – Марина вскрикнула и внезапно догадалась, что с подружкой и впрямь происходит что-то неладное; недоеденные ягоды посыпались из её трясущихся пальцев, раскатились по сырой глине. Сердце в груди отчаянно колотилось, а сознание отказывалось верить в происходящее. Окружающие предметы – могилы, кресты, оградки, лавочки, обелиски – всё перемешалось и скакало вокруг опешившей Марины, взгляд которой был устремлён в одну точку.
Марина не видела, как подружка повалилась, сражённая приступом эпилепсии; она услышала лишь пронзительный свист вырывающегося из лёгких воздуха. Кому именно принадлежал возглас Марина не знала... но, скорее всего, не ей, потому что её рот оставался набит кроваво-красной плотью вишни, которая, казалось, ещё не определилась окончательно в какую сторону двигаться: внутрь трепещущего тела ребёнка или наружу, к необъятному ужасу. Свистопляска теней продолжилась, а Марина нерешительно отступала назад, втаптывая раскатившиеся ягоды в рыжеватую глину.
Подружке не повезло самую малость; девочка стояла слишком близко от острых шпилей металлической оградки вокруг могилки какого-то очень мрачного дядечки. В момент приступа, её колени подкосились, отчего тело стремительно осело на торчавший из ограды пруток. Острый конус вошёл в голову в районе подбородка, вспоров все возможные артерии, и вышел в основании черепа, не дав девочке ни единого шанса на спасение.
Марина смотрела на поникшее тело подружки, на её еле заметно дрыгающие ноги, – и постепенно сходила с ума от вида огромной лужи крови, растекающейся по молчаливому погосту.
Марина не понимала, как подобный ужас сумел вырваться из ночной тьмы и объявиться в реальном мире, к тому же средь бела дня. Такое было возможно только во сне! В сюрреалистичном кошмаре, от которого стынет кровь в жилах и хочется сначала проснуться, а потом поскорее забыть только что увиденное!
Марина продолжала машинально пятиться и жутко таращить глаза, в душе надеясь, что, вот, сейчас она проснётся в своей кроватке и всё непременно закончится. Однако ангелов на небесах в тот день не было. Либо они просто никогда не заглядывали на территорию мёртвых, уверенные, что тут и так всё ясно: лежащие в могилах – счастливы, а ходящие по земной поверхности – скорбят, и им не стоит мешать.
Кошмар не прекращался, а от вида крови Марину вырвало спелой вишней... От вида спелой вишни её продолжило тошнить и дальше. В носоглотку проник медный запах чего-то дурманящего, перемешанный со сладким ароматом ягод, и тут же засел тугим комком в горле, отчего дыхание просто перехватило. Сознание медленно угасало. Вокруг царила страна-фантазия; она влекла и не отпускала.
Марина очнулась в луже собственной рвоты; она долго смотрела на кровавую массу, испытывая букет всевозможных эмоций. Затем медленно поднялась с колен и нерешительно направилась в сторону притихшей подружки. Марина знала, что та просто так дурачится и попытается напугать, как только она осмелится подойти ближе.
Марина сошла с вишни и теперь осторожно ступала по стремительно остывающей крови. Из лужи под ногами поднимался пар. Колени напоминали несмазанные шарниры: они пощёлкивали на каждом шагу. Складывалось ощущение, что под чашечками перекатываются маленькие шарики, чиня массу неприятных ощущений.
Марина замерла в нескольких шагах от тела подружки, протянула трясущуюся руку. Она сама не понимала, что хочет достичь этим своим жестом. Скорее всего, откинуть со лба замершей подружки окровавленную чёлку, чтобы увидеть, как та улыбнется, обозначив конец игре и царящему повсюду ужасу. Однако Марина так и не успела воплотить в жизнь выдуманный буквально из ничего план.
Сверху раздался клокочущий шум, и на поникшую голову подружки спустился Он.
Марина застыла в оцепенении, одними губами прошептала: «Кыш...» Но Он не послушался и закричал в лицо шарахнувшейся в сторону девочки. В нос ударил спёртый запах гнили, словно Его внутренности данным давно разложились, а в ушах ещё долго звенело эхо зловещего крика. Хотя Марина снова не понимала, чей именно это был крик: её или Его. Она продолжала отступать, не обращая внимания на то, что царит под ногами... А под ногами была размокшая от дождей глина.
Огромный ворон крикнул ещё пару раз и, удостоверившись, что Марина никоим образом не претендует на его добычу, принялся основательно переминаться на голове мёртвой девочки. Острый клюв застучал по черепу и после нескольких неудачных попыток полоснул по закатившемуся глазу... Марина поперхнулась в очередном рвотном позыве и именно в этот момент поняла: что-то крепко держит её за ногу!
Тем летом постоянно шли дожди и скопившаяся в глиняных пластах вода, усердно размывала верхние слои рыхлой почвы, в особенности свежих могил. Холмики проседали, отчего их постоянно приходилось поправлять, дабы в земле не образовывались уродливые дыры с осыпающимися краями.
Марине не повезло – хотя и не так, как не повезло её подружке, – сама того не желая, она медленно, но верно отступала как раз к такому размытому холмику. Сапожки увязли в глине, а от опрометчивых движений, направленных на скорейшее высвобождение, земля дрогнула под ногами и расступилась как в детской сказке, приняв ополоумевшую от страха девочку в свои сырые объятия.
6.
Юрка сидел в раздевалке и грустно рассматривал собственные кеды. Остальных малышей разобрали по домам родители, а за ним всё никто не шёл. Юрка не знал, стоит ли ему радоваться по этому поводу или, наоборот, грустить. Ему совсем не хотелось сидеть с сестрой в пустынной многоэтажке на отшибе города и выслушивать то, как она его любит. Хотя, с другой стороны, если Светка за ним не придет, Зинаида Прокопьевна непременно нажалуется маме, и что тогда случится с сестрой страшно даже подумать! Ничего хорошего – это в лучшем случае.
А крайним снова окажется он.
Юрка грустно вздохнул, нерешительно потянул за шнурок, наблюдая, как красивый бантик, так похожий на замершего мотылька, заново превращается в уродливую гусеницу.
«Вот бы и мне поскорее научиться завязывать такие красивые бантики!» – подумал Юрка, теребя за матерчатое крылышко второго мотылька. К сожалению, на данном этапе сознательной жизни более-менее сносно у него получалось этих мотыльков лишь обескрыливать. Да и то, если те не свернутся в противный клубок, силясь ускользнуть от настырных пальчиков.
В раздевалку заглянула Зинаида Прокопьевна, осмотрела с ног до головы насупившегося Юрку, вздохнула не без сожаления.
- Ох, бедолага, ты мой, горемычный! Где же эта сестра твоя непутёвая бродит?.. – Воспитательница степенно проследовала к Юркиному шкафчику, вынула уличные ботинки и принялась профессионально переобувать сконфуженного малыша.
Юрка покорно терпел насилие, безуспешно стараясь уследить взглядом за ловко снующими пальцами Зинаиды Прокопьевны – пара неуловимых движений, и вот они, два миловидных мотылька, словно и не превращались в гадких гусениц, а незаметно для глаза перепорхнули с кед на ботинки.
Юрка с трудом оторвал восторженный взор от обуви, посмотрел на раскрасневшуюся от неудобной позы Зинаиду Прокопьевну.
- Вы только маме не говорите, что сестра опоздала, – прошептал он. – А то она её ругать будет.
- Да её не ругать, а воспитывать надо, как следует!
Юрка вздрогнул; в голове отчего-то снова всплыл образ Целовальникова-старшего, навеянный жуткой жутью.
- Это надо подумать: у неё брат тут никому не нужный сидит, – а она где-то там шляется после уроков!
Зинаида Прокопьевна всплеснула руками, шумно вышла из раздевалки, гремя дверными ручками.
- Как только объявится, обязательно меня позови! – крикнула она из соседней группы. – Я проведу с ней воспитательную беседу, раз родителям несподручно!
«Ну вот, – подумал Юрка, заламывая пальцы, – хотел как лучше, а только заново всё испортил. Теперь Светке сначала от Зинаиды Прокопьевны влетит, затем от мамы... а потом и я своё огребу –
