Дар Калиостро. Повести и рассказы.

секретаршу, которая, в свою очередь, льнула к нему.
Гардеробщик ринулся обслуживать важных гостей. Сначала он вынес манто даме и хотел помочь ей одеться, но активист секретаршу отбил. Затем он должен был бы принести шубу Завьялову. Но вместо этого старик вынырнул из глубины гардероба с одеждой активиста и Зурова. Лицо его выражало тревогу и испуг. Сбросив принесенное на парапет, гардеробщик метнулся назад к крючкам. Чувствуя неладное, следом устремился Зуров.
Раздевалка была пуста – все уже оделись, только в углу висело нечто куцее, песочного цвета – явно не шуба олигарха.
Когда Зуров и гардеробщик с этим нечто появились на свет, все стихли в изумленном молчании.
Сперли шубу-то! Да вроде бы еще и посмеялись, оставив взамен какой- то поддергай.
Как бы ни был пьян Завьялов, но факт исчезновения шубы стал очевиден и для него. Завьялов мгновенно отрезвел и в ярости устремил руки к гардеробщику, метя схватить того за грудки. Однако старик увернулся и, восклицая: «Спаси и сохрани!», сгинул в гардеробном мраке.
Тогда Завьялов сгреб активиста.
- Вы совсем охренели тут?! Не город, а бардак! – ревел он, тряся бедолагу, будто тот был повинен в испорченности нравов местных жителей. – Где начальство?! Где мэр этого Засранска?! Почему тебя, хрена лысого, прислали?! Не уважают?!
Молодежный лидер, также мгновенно отрезвев, нашелся с ответом:
- Борис Сергеевич, дорогой, а кто вам сказал, что шубу украли?
Завьялов остановился, не выпуская, впрочем, активиста из рук.
- Просто кто-то из гостей, из другого зала, не заметил, что ему не ту одежду выдали. Гардеробщик – старый, перепутал номерки, а гость – подвыпивший. Завтра очухается и шубу возвратит. У нас в городе, уверяю вас, честные люди живут. И искренне вас уважают…
Завьялов обвел взглядом присутствующих. Все ему одобрительно улыбались: хотелось, чтобы босс не расстраивался (а то как же: нота-то все звучит…).
Конечно, Завьялов простаком не был, но, изрядно освежившись гневом, он почувствовал вдруг прилив хорошего настроения. «Да и черт с ней, с шубой! – наверно, подумал он. – Не обеднею же я, в самом деле!»
Завьялов приподнял за вешалку вещь, лежавшую на парапете. Это было заношенное демисезонное пальтецо, которое на него просто не налезло бы.
- Ну, и в чем я поеду?
Ответ нашел Зуров, и сводился он к следующему. Кто-нибудь должен одолжить свою одежду Завьялову. Это должен быть тот, у кого наиболее подходящий размер и кто сможет задержаться в городе хотя бы на день. За это время шуба найдется, в ней этот человек прилетит в Москву, обменяется одеждой с боссом – и конец проблеме! Среди присутствующих только один такой человек – Мокеев.
Когда Зуров произнес его фамилию, Мокеев словно очнулся: он и не мыслил себя в роли спасителя олигарха, а получалось, что все, действительно, сходилось на нем.
«Вот ведь как, без Мокеева-то не обойтись!» – с подступившим к горлу комом подумал он, которому до этого не удалось ни тоста сказать, ни лично засвидетельствовать…
Мокеев подошел к Завьялову (и точно, они оказались почти одного роста), снял пехор и молча отдал его олигарху.
Сделано это было скупо, с достоинством и вынудило босса обвести Мокеева уважительным взглядом. Берестовой, Пичугин, Луцик и все остальные одобрительно зашумели. Вот она – сладкая минута торжества!
Завьялов натянул пехор (только в плечах узковат) и позвал:
- Гардеробщик! Выходи – не трону!
Старик появился бледно-серый, сливаясь лицом с усами, и застыл на солидном от парапета расстоянии.
Завьялов усмехнулся:
- Мне сказали, что шубу, которую ты, раззява, не тому выдал, завтра вернут. Так вот: эту шубу ему отдашь.
Завьялов ткнул в Мокеева пальцем.
- Запомнил?
- Так точно… Будет исполнено, – поклонился гардеробщик.
- Ну, ну, – сверкнул взглядом Завьялов, – Зуров! Проводи!

Очутившись на морозе, Мокееву показалось, что с него содрали кожу, а было на нем это куцее пальтишко или нет – значения не имело.
Той высокой ноты он больше не слышал. Мокеев несся вприпрыжку, и в ушах звучало только, как хрустит снег на скаку. Разумеется, гостиницы он достиг раньше других. Мокеев забрался с головой под одеяло и сразу уснул. «Угораздило же…» – бормотал он во сне и высунул голову наружу только под утро.
А утро было безрадостное. Коллеги еще до пробуждения Мокеева укатили в аэропорт, ему же предстояло наведаться в ресторан. Взглянув в скованное морозом окно, он содрогнулся, но разве был у него выбор?
В чемодане, к счастью, отыскалась пара свитеров. Утеплившись и натянув ненавистное пальто, Мокеев двинулся в путь. Только за ночь температура упала и вышло тож на тож: против его свитеров – градус! И все, как вчера…
А в ресторане выяснилось, что ни о какой шубе никому ничего неизвестно.
- Как же так, – возмущенно удивлялся Мокеев. – Спросите хотя бы своего напарника. Где он, кстати?
- Кириллыч-то – нахмурился гардеробщик – жилистый, широкой кости мужчина лет шестидесяти пяти. – Так он в больнице. Утром увезли с подозрением на инфаркт. А я вот вместо него, сегодня не моя смена.
- Ну, а директор? Где у вас директор?
- Директор только к вечеру появится.
- А этот… ну, как его… метрдотель?
- Да сегодня другая смена, что толку людей дергать? Говорю же вам, если б что было, я бы знал.
- Что же получается: я вру?
- Ну, почему… Может шуба и в самом деле пропала…
Гардеробщик доверительно понизил голос:
- Только никто ничего не вернет. Потому что ее украли. Раз и навсегда. И не стройте иллюзий,  – предстал он в неожиданном свете. – Особенно, если рассчитываете, что этот факт признает кто-нибудь из администрации. Пострадавший ведь никаких официальных бумаг не писал.
Гардеробщик был убийственно прав.
Мокеев в растерянности умолк. Потом встрепенулся:
- Вчера на банкете один товарищ был… лидер молодежного движения…
- А… Это Баландин. Пьянь и бабник. Лидером его в мэрии назначили. Потому что никакого движения у нас нет. Баландиным бреши закрывают на, так сказать, представительском фронте.
- Ну, вот… Человек из мэрии, с возможностями…
- Да он вас даже не признает! Как и то, что шуба пропала. Он, наверно, уже перед мэром отчитался: банкет прошёл на высшем уровне.
- Что же делать?
- За здоровьем следить. Что-то вы не по погоде одеты…
Мокеев молча махнул рукой и направился к выходу.

Плохо, когда человек остается без божьего пригляда, а именно это с Мокеевым и случилось.
Московский рейс, конечно же, задержали, после прилета в багаже не обнаружилось мокеевского чемодана, и его искали минут сорок, а потом еще по пути из Домодедова автобус сломался… В общем, на пороге дома Мокеев объявился в начале одиннадцатого вечера 1 января. Как раз зять Гена доедал последнюю ложку любимого салата Мокеева «Мимоза», который жена традиционно готовила на Новый год.
О том, что к встрече Нового года он не успеет, Мокеев сообщил Галине сразу, как только объявили о задержке рейса из-за погодных условий.
- Все у тебя не слава богу! – устало сказала жена и положила трубку.
Так что к опозданию Мокеева все были готовы, но вот к его наряду…
- Тебя по пути еще и раздели?! – схватилась за сердце жена.
Недоуменно, круглыми глазами смотрели на него дочь и внучка, плавала тень улыбки по лицу зятя-паразита.
- С Новым годом! – приветствовал Мокеев семью.
На кухне, под пару рюмок молдавского коньяка и остатки тушеного кролика (и тут зять постарался) он рассказал все как было.
- Теперь вам, Николай Евгеньевич, за ваш геройский поступок должны выйти от олигарха большие преференции, – заявил Гена, любивший выразиться так, что не поймешь: издевается он или говорит всерьез.
И все пошли спать.
- Дурак ты у меня, Коля, – сказала жена, расстилая постель. – Хотя бы соврал тогда в ресторане, что температуришь, простыл… Оно тебе надо было? «Ну, да, не надо было, – мысленно согласился он, – только всего не объяснишь словами…»
- И что теперь делать? – продолжала Галина, – вон какие холода в Москве установились! Еще, и в правду, заболеешь…
- Что делать – что делать… – рассердился то ли на себя, то ли на жену Мокеев. – Вот праздники закончатся – пойду к Завьялову и заберу свой пехор.
Галина недоверчиво покачала головой:
- Как же… Учти, новый пехор нам покупать не на что!
Да Мокеев и сам знал об этом. В сущности, он один содержал семейство. Галина – по хозяйству, да с внучкой, дочь – молодая учительница, а зять… Гена после «сокращения» уже год как не работал.
Морозы, действительно, установились нешуточные, так что новогодние каникулы Мокеев провел у телевизора.
Как, впрочем, и основная масса обывателей. Те тоже все «ящик» смотрят. А еще водку пьют – надрывно, тяжко, до белой горячки и поножовщины. Страна потом содрогается, подводя итоги затяжных праздников.
Досадно, конечно… Ведь по нынешним временам ничего не стоит вырваться из зимней унылости – поезжай хоть в Египет, хоть на Багамы. Были бы средства. (И они у них есть – у тех, кто каникулы эти придумал, и они туда ездят…)
Зуров, понятное дело, праздники провел дома. Лицо его было опухшим, и он тяжело соображал.
- Какая шуба? Какой пехор? Шутишь, Мокеев? И так первый рабочий день, как снег на голову, а тут еще грузят черт знает чем!..
И, разобиженный, двинулся дальше по коридору.
- Ты его не трогай, – посоветовал Луцик. – Ему сейчас не до чего: он же в предвыборном штабе Завьялова.
- В каком штабе?
- Очнулся, Николай! Выборы на носу! Завьялов в Думу баллотируется!
- Ну, а мне-то как быть?
- А что случилось?
- Забыл что ли? Я же Завьялову пехор свой отдал в Задвинске!
- Да? – Луцик поморщил лоб. – Ну, что-то такое припоминаю… Да, да, да… – И, приблизившись, огорошил:
- Зря ты ему свой пехор отдал! Ничего бы с ним не случилось!
- Да вы же все меня тогда поддержали! – изумился Мокеев.
- Ну, насчет всех ты, точно, ошибаешься. Я, например, не одобрил.
- Луцик! Петр Богданыч! – в коридор высунулась женская головка. – К телефону!
Луцик убежал, а Мокеев прикусил губу от досады: хотел он разрешить проблему поделикатнее, через Зурова (который эту кашу и заварил), а ничего не вышло. Оставалось идти к Завьялову самому.
Увидев в его приемной ту самую – с банкета – секретаршу Мокеев ободрился.
- Совсем недавно мы в Задвинске встречались… – начал он с улыбкой.
Секретарша надменно на него посмотрела.
- Вы за мной ухаживать собрались?
- Да нет, – покраснел Мокеев, – я не в этом смысле… Я в смысле банкета…
Теперь покраснела секретарша. Мокеев явно натолкнул даму на какие-то гнетущие воспоминания, отчего сделался ей окончательно несимпатичен.
- Что вам нужно? – разделяя слова, спросила секретарша.
- Я тогда, ну, после банкета отдал Борису Сергеевичу свой пехор, потому что его шуба пропала… Помните?
- И что? – секретарша смотрела на Мокеева ледяными глазами. – Вы же должны были эту шубу привезти. Где она?
- Шуба не нашлась.
- Что же вы хотите?
- Хочу пехор. Мне, извините, ходить не в чем…
- А, может быть, все-таки есть? – вскинула бровь секретарша. – Например, в шубе Бориса Сергеевича. Вдруг она на самом деле нашлась?!
- Да как вам такое в голову пришло?!
От возмущения Мокеев вспотел.
- Поражаюсь я вам, – спокойно продолжала секретарша. – У Бориса Сергеевича предвыборная кампания в разгаре, а вы лезете с какой-то чепухой. Как ваша фамилия?
- Мокеев.
- Можете идти, господин Мокеев. По возможности, я доложу Борису