обычно, неторопливо потягивает свой "Беломор".
Баташов спешит на электричку. Зачем-то он приезжал в Москву (не помнит, да и не важно), а теперь возвращается на дачу, где летом живут все – бабушка, родители (к сердцу подступает теплая волна).
В пути Баташов наслаждается Временем. Окружавшим его, давно ушедшим Временем, в самом воздухе которого витает покой.
Вагон электрички заполнен, но давки нет. Кто-то включил транзисторный приемник, и зазвучала песенка «С добрым утром!», предварявшая передачу с тем же названием. «Значит сегодня воскресенье, девять пятнадцать утра», – сразу вспомнил Баташов. Мужчина напротив достал журнал «Огонек». На обложке яркая фотография: еще не старый Брежнев, всего с двумя звездами Героя, из открытой машины приветствует ликующий народ. Судя по бело-красным флажкам в толпе, народ это польский. Ну да, внизу страницы текст – «Социалистической Польше 30 лет».
У станции Лосиноостровская состав делает первую остановку (Точно! Было такое! Утренние воскресные электрички пролетали почти через всю Москву не останавливаясь!) В окна вплывает душный смолистый запах распаренных на солнце шпал. Он вызывает в Баташове память о детстве, первых после каждой зимы поездах на дачу.
Обычно они выбирались туда с бабушкой в конце апреля.
Солнечный погожий денек, вокруг – подготовка к празднику. Развешивают транспаранты, ленты, флаги – повсюду плещется кумачовое море. И на каждом шагу портреты Ленина и руководителей страны («начальства», как говорила бабушка).
Каких только Ильичей не повидал Баташов! Портреты бывали большие, огромные и гигантские, в полный рост, по пояс и по галстучный узел. Особенно поражали узкие, вытянутые во всю высоту здания, детально прорисованные. Чего стоили одни только облитые глянцем черные ботинки вождя!
А потом, когда все это движение – и предмайская суета, и бег электрички – оставалось позади, и Баташов оказывался на обметанной прелым листом дороге, его обступала тишина, какая-то очень уютная в своих простых звуках: то звякнет где-то ручка от ведра, то тявкнет чей-то тузик, то, копая землю, кто-то лязгнет лопатой о подвернувшийся камешек.
Дачный дом встречал радостно, залитый солнцем, но внутри него царило безмолвие, которое не торопилось уходить даже после того, как раздвигались занавески и открывались окна. Оно таилось по углам и пахло сыростью.
А сад стоял с голыми ветвями, притихший, словно все еще вспоминая зимнее ненастье и не решаясь покрыться листвой.
Да только раздумьям этим оставалось не больше пары-тройки дней, а там – зазеленеет каждый кустик, каждое дерево, и раскинется травяной ковер, в котором зажгутся первые одуванчики – чистое напастье для всех дачников!..
Электричка отъезжает от станции, быстро набирает скорость. Баташов сидит лицом против движения. За его спиной вырастают ели и тотчас бросаются вдогонку поезду, бегут, падают в перелесках и снова бегут, пока не натыкаются на озерцо.
Путь электрички отклоняется вправо, и солнце начинает светить в самое окно. Баташов закрывает глаза. Мерно стучат колеса, плавно покачивается вагон…
5
– Молодой человек… – кто-то трогает Баташова за плечо. Он открывает глаза. Перед ним – мужчина, засовывающий в сумку журнал «Огонек».
– Приехали, конечная, – говорит он и идет к выходу.
«Надо же, заснул, – удивляется Баташов. – Никогда раньше в электричках не спал».
Весь вчерашний день он мотался по Москве, пытался разыскать хоть кого-нибудь из их дачной компании. Все, словно сговорившись, исчезли вместе с родными и соседями. Застал только Борькину мать, которая о нахождении сына ничего не знала:
– Ушел, когда я еще спала. Ты ему записку оставь, я передам.
Баташов написал, чтобы Борька в воскресенье обязательно появился в Монино. Но как-то не верилось, что это случится. В общем, ситуация – хуже некуда. А все из-за Ленки!
Жила она в небольшом поселке километрах в двух от дач, у пруда. Там-то несколько лет назад они с ней и познакомились – Борька, Баташов и вся их компания. Ей – пятнадцать, они – немного старше.
Несмотря на юный возраст, это была уже настоящая женщина – своевольная, переменчивая, с внезапно мягким манящим взглядом и осознанием собственной власти над всеми этими Колями и Сережами. Маленькая такая женщина. К тому же очаровательная: ясноглазая, с русой волной волос до лопаток, изящная, загорелая.
Понятное дело, все в нее мигом повлюблялись.
Но не Баташов. Ленина красота казалась ему красивостью, а в чарах ее он отчетливо ощущал холод.
Впрочем, Ленку это совсем не огорчало: и так было из кого выбрать. Она вскоре и выбрала – самого старшего из компании, Витьку. Всем был хорош Витька: и высокий, и красивый, только картавил, как трехлетний ребенок. Это Ленку сильно смущало, и вскоре она переключилась на Костика, который единственный из всей компании умел играть на гитаре. Он обладал красивым, с легким дрожанием голосом, отчего песни про любовь в его исполнении звучали особенно трогательно. Коронным номером Костика была песня «Голубые глаза, не тоскуйте по черным!» Он очень напоминал Пьеро из «Золотого ключика». А Пьеро – персонаж малоинтересный. Чтобы не умереть с Костиком от скуки, Лена обратила свой взгляд на Мишку.
Потом был ещё Саня…
Разумеется, ни с одним из них у Ленки не было романа в истинном значении этого слова. Она просто приближала то одного, то другого, как бы назначая его своим пажом. И продолжалось все так, пока не настала Борькина очередь.
Борька, несомненно, личность интересная. Баташов помнил, как появился он на дачах – коренастый, большелобый, лопоухий.
Старая учительница Лидия Николаевна Голенищева взяла к себе на каникулы племянника – второклашку, сына сводной сестры. Тот прижился у незамужней и бездетной родственницы и начал ездить к ней на дачу каждое лето, хотя отношения между ними с самого начала складывались непростые.
Лидия Николаевна прилагала немало усилий, чтобы пообтесать племянника, жившего с матерью-одиночкой, работницей чулочной фабрики. Многие вещи, такие, как послеобеденное чтение вслух полезной книги или ежевечернее мытье ног, были Борису внове. Некоторые же из них просто ошеломляли. Например, то, как полагалось ему посещать туалет по большой нужде.
Сначала следовало выкопать под яблоней ямку, потом посетить ветхую дощатую постройку и сделать свое дело на совковую лопату, после чего отнести лопату к ямке и удобрить яблоню. Что греха таить, узнав об этой стороне жизни Бори, Баташов был ошеломлен не менее его самого.
Однажды Баташов присутствовал при Борином чтении вслух «Хижины дяди Тома». Когда Лидия Николаевна, сидя с прямой, как и подобает выпускнице института благородных девиц, спиной, задремала, Боря начал молоть всякую чепуху.
Старушка очнулась, и тогда Боря с простодушным лицом спросил:
– Теточка Лидочка, а вы тоже какаете на лопату? Или только я?
Лидия Николаевна покраснела до корней седых волос, чего, собственно, подлец Боря и добивался, но не растерялась.
– Что ж, – сказала она, – сегодня ты достаточно почитал, а, главное, с выражением. Пора дружочек, арифметикой заняться. И обратилась к Баташову:
– Спасибо, Владислав, за компанию. Сегодня Боря на улицу не выйдет.
А Вы когда-нибудь видели, чтобы отношения между теткой и племянником (племянницей) были ничем незамутненными?
Тем не менее, когда Лидия Николаевна простудилась и слегла, Боря, совсем еще мальчишка, взял на себя все заботы по дому и не выходил гулять, пока тетушке не стало легче.
В конечном счете, через несколько лет о Боре вполне можно было сказать: начитанный, нестандартно мыслящий, ироничный молодой человек. Потому-то, наверно, Ленку так надолго и притянуло к нему. Во всяком случае, их отношения продолжались до Бориного ухода в армию (в институт он почему-то поступать не стал).
А вновь он появился на этой неделе – раздавшийся в плечах, покрупневший лицом, в шикарных белоснежных брюках.
– Значит, мы там в окопах вшей кормим, – улыбаясь приветствовал он Баташова, – а вы тут на дачах прохлаждаетесь.
Баташов на колкую шутку не обиделся, поскольку, как и большинство студентов, учился на военной кафедре и не считал, что пренебрегает своим долгом перед Родиной.
– Не похоже, чтобы ты кого-нибудь кормил. Ну, здорòво.
Они крепко пожали друг другу руки.
– Вот, приехал теточку Лидочку проведать, да и вас всех… Где остальные-то?
– Да у всех дела. Они вообще здесь редко бывают.
– А чем занимаются?
– В основном учатся. Мишка и Костик в техникуме, Саня в институте. Витька работает уже вовсю.
– Ясно… А как Ленка поживает?
– Ты же знаешь, я с ней не очень. Ну, видел пару раз мельком. Вот и все…
– Она мне в армию поначалу писала. А потом вдруг тишина, ни ответа, ни привета.
Баташов пожал плечами.
– Слушай, – озарился мыслью Боря, – а давай к ней съездим! Вон, у тебя и велик кстати (Баташов стоял с велосипедом).
– То есть?
– Ну, на велике твоем! Я готов на раме ехать. Как в детстве.
– Да мы колеса погнем! В тебе одном под центнер будет!
– Ага, центнер! Всего-то восемьдесят два кэгэ… Влад, ну нужно очень…
– Ладно, черт с тобой, но учти…
– Учту, учту, – не тратя времени, обещал Боря.
Одному богу известно, как умудрился Боря устроиться на раме и как Баташов сумел сдвинуться в места. Однако не только сдвинулся, но и поехал! Разогнавшись под горочку, они уверенно покрывали расстояние: солидная общая масса придавала движению и солидную инерцию.
– Нормально идем! И-э-эх! – кричал Боря, вытягивая вперед руку, будто кавалерист с шашкой. – Даешь!
– Ну, ты, юный буденовец…
Баташов не договорил. Велосипед вильнул, въехал передним колесом в непросохшую лужу и встал, как вкопанный. Баташов еще успел опереться на правую ногу и потому не упал, а вот Боря слетел с рамы и плюхнулся в самую грязь.
Он стоял на карачках и отплевывался. Все лицо его было обильно забрызгано темной жижей, так что один глаз не открывался, и как трогательное напоминание о былом великолепии сияли на брюках уцелевшие от грязи островки белизны.
– Ничего себе прокатились… – изрек, наконец, Боря. – А счастье было так близко.
В самом деле, до Лениного дома оставалось совсем немного.
Боря все-таки разлепил второй глаз.
– Ну и куда я теперь… такой?
– Вылезай уж. Пойдем умываться.
На пруду Борино лицо быстро привели в порядок, удалось и рубашку кое-как застирать, а вот брюки оказались безнадежно испорчены.
– Пижон! – не удержался Баташов. – Чего попроще не мог надеть?!
Боря обиделся.
– Спасибо, друг! Мало того, что в грязь вывалил, так еще и душу травишь!
– Ну, здрасте, оказывается, я во всем виноват! Вообще-то я предупреждал. Помнишь, я тебе сказал: «Учти, Боря!» А ты мне что? «Учту, учту…»
– Так это ты меня нарочно что ли с велосипеда уронил?!
– Да, Боря, – протянул Баташов – похоже, у тебя еще и сотрясение мозга.
Боря виновато умолк. Потом сказал:
– Влад, сходи к Ленке. Позови сюда… ну, ко мне… Объясни всё…
– Да ладно, не переживай, схожу, – сразу согласился Баташов.
Ленки дома не было. И вообще, сколько Баташов ни стучал в дверь, никто не вышел.
Правда, появился на улице мальчуган лет восьми. Остановившись у калитки напротив крыльца, он стал внимательно наблюдать.
– Ну, что смотришь? – не выдержал Баташов. – Мне Лена нужна. Знаешь, где
