Не прощает обид. В общем, успешный человек, опора общества. Так что, он был, есть и будет…
Она замедлила шаг.
- А мне вот, наверное, из выходного пособия придётся компенсацию ему выделить. Он же не успокоится…
- Не придётся! – заявил Балицкий. – Поверьте мне, Наталья, скоро этот коллекционер жизненных благ запоёт другие песни. Совсем другие! А драгоценные лыжи, пожалуй, он использует для растопки домашней печурки… Когда топить нечем станет!
- Пришли, - сказал Наталья. – Как давно…
Она зашла в беседку, медленно ступая по скрипучим доскам.
- Как давно я не была здесь! Сколько месяцев прошло? В апреле, кажется… в последний раз.
Балицкий вслед за ней зашёл в беседку.
- Уютно здесь… было когда-то. Лет этак тридцать назад.
- А это не часть дворянской усадьбы? – удивлённо произнесла Наталья.
Балицкий усмехнулся грустно.
- Нет, что вы… То уж пропало давно.
- Сожжено огнём вашей революции? – спросила Наталья.
И, слушая доктора, стала между делом собирать рассыпанные по широкому краю деревянного бортика упавшие с деревьев по-летнему зелёные ещё кленовые листья.
- Нет, не моей, - ответил доктор. – Моей ещё не было. Моя…
Он помрачнел.
- Моя ещё впереди.
- Хорошо-то как! – воскликнула Наталья, подбрасывая в воздух листья. – Так тихо, спокойно. Где-то далеко беспокойный мир, а здесь… будто и не происходит ничего. И никогда не происходило. Всё плохое кажется дурным сном. И вообще… всё кажется сном. Плохим или хорошим, но всего лишь сном. А реальна только спокойная вода пруда, тополя и клёны у воды, облака в небе. И ещё мы – реальны. И я бы…
Она подошла ближе к Балицкому и прошептала тихо:
- Если бы вы могли быть другим… Я бы не уходила отсюда. Но вы же не можете! Вы будто сами себя прокляли. Зачем, Семён Сергеевич? Зачем вам это нужно?
Она отвернулась.
- Зачем,.. – повторил вслед за ней доктор. – Это иллюзия, Наталья. Иллюзия спокойствия. Это «глаз бури». Знаете, в эпицентре урагана есть такое тихое, ясное место. Там светит солнце, там голубое небо, там тишь и благодать. Но вокруг – чёрные стены туч, закрученных в страшную ураганную спираль. И вечно в тихом круге быть нельзя. Всё равно придётся выбираться. Через грозу…
- А потом? – спросила Наталья. – Что потом? У меня и так ничего нет… Ураган пройдёт, я вернусь домой, а там – руины.
- Потом…
Балицкий взял её за руку.
- Простите, Наталья. Ничего не будет. Вы правы. Для вас – ничего. Знаете… был такой философ, Эвальд Ильенков. Великий и до сих пор по достоинству не оценённый философ. Он написал замечательную статья «Космология духа». И он ответил на вопрос: «что потом?»
Балицкий закрыл глаза и срывающимся от волнения голосом процитировал наизусть:
- «…В какой-то, очень высокой, точке своего развития мыслящие существа, исполняя свой космологический долг и жертвуя собой, производят сознательно космическую катастрофу – вызывая процесс, обратный «тепловому умиранию» космической материи, т.е. вызывая процесс, ведущий к возрождению умирающих миров в виде космического облака раскаленного газа и пара».
- Вот так, Наталья, - сказал Балицкий и, обняв её за плечи, повернул к себе. – Посмотрите на наивного человека, который вообразил себя могильщиком прежнего мира. Вот такой вот конструктор катастрофы, который исполняет космологический долг. Я навязываю человечеству великую миссию возрождения Вселенной. Навязываю, потому что слабый и слепой человечек всеми силами пытается уклониться от исполнения вселенской миссии своей. Я хочу превратить человека в Творца, а он – пугается. И держит меня на цепи. Я наивен и зову его… умирать!
- Почему?
Наталья отшатнулась от него.
- Почему вы говорите мне всё это? Я ведь тоже слабый человек. И вовсе не хочу умирать. Вы же неисправимы! Неизлечимы! Боже мой, и я хотела помочь вам!...
Она вырвалась из его объятий и попыталась выбежать из беседки.
- Наталья! – крикнул Балицкий.
Он схватил её за руки. Сдавил резко, до боли.
- Послушайте!..
- Пустите меня! – крикнула Наталья. – Вы не сме…
Она ударила его ногой.
- Не смеете! Так поступать!
Балицкий отпустил её. Выхватил из кармана пиджака пачку купюр и протянул ей.
- Пожалуйста, Наталья, прошу вас…
Она попятилась, глядя на него испуганными глазами.
- Зачем? Что это? Что вы задумали?
- Возьмите, - неожиданно робким и неуверенным голосом произнёс Балицкий. – Я тут на полном обеспечении… Но ведь платят. Иногда. Я не считаю, и даже не знаю точно, сколько здесь. Я ведь никогда не умел считать деньги. Всё складывал в шкатулку, а сегодня… Вот, взял.
Она отчаянно замотала головой.
- Уберите! Не нужно!
- Наталья, - не отставал доктор, - возьмите. Вы сегодня услышите… Или увидите… По телевизору, по радио… В этом… интернете… Тоже передадут… Передают уже, наверное.
- О чём вы? – спросила Наталья и с тревогой посмотрела на доктора. – Что с вами происходит? О чём вы говорите?
Балицкий опустил голову.
- Вы сегодня… Увидите нехорошие вещи… Страшные вещи… На экране. Много грязи выльют. Вы поймёте, на кого. Поймёте, кто это сделал. Вы не оправдывайте и не пытайтесь понять. Не надо… Ни к чему! Я принял на себя, я всё принял. Все похороны за мой счёт. И вся грязь. Я знаю, меня удавить надо…
- Доктор, остановитесь! – воскликнула Наталья. – Вы же не в себе! Что…
- Только об одном прошу, - не слушая её, продолжал Балицкий. – Вы, верно, уже простились со мной. Больше оставаться со мной вы уже не сможете. Это хорошо, хорошо… Но только не надо добираться до дома на метро. И на автобусе. Вам такси нужно. Прошу вас, такси! И – до самого дома, до подъезда. Никак иначе. В Москве опасно, очень опасно сегодня. Возьмите деньги! Наталья, прошу вас!
Наталья выбежала из беседки и, не разбирая дороги, мимо тропинок, прямиком через парк – побежала.
Прочь… Прочь от опасного этого, страшного и ещё… Больного, запутавшегося и… Почти любимого человека.
Почти… Но это же невозможно!
Не нужно любви это слово. Не нужно. Она не знает его!
И почему, почему человек этот… разрушил…
Она остановилась у ворот, переводя дух.
Приложила ладони к горящим щекам.
И слёзы закапали. Против воли…
Ненужные, ненужные слёзы!
Доктор разжал ладонь.
Подхваченные ветром, купюры разноцветными бабочками разлетелись по парку.
«Пост наблюдения – охране.
Наблюдатель доложил: зафиксирован длительный внеслужебный контакт доктора с Клементьевой. Проследите, чтобы она не задержалась на объекте и быстро его покинула!
И ещё… Там бумажки по дорожкам летают, а это непорядок. Выделите пару бойцов. Пусть соберут деньги, перепишут номера и сдадут лично Ратманову.
Отбой!»
- Полковник Ратманов, слушаю!
Пётр Владимирович шёл в гостевой корпус, где приготовлена была для него комната отдыха и ждала его накрытая тёплым шотландским пледом софа, когда совсем ещё юный лейтенант из службы связи догнал его и, не переведя сбившееся на бегу дыхание, зачастил:
- Товарищ полковник, вас… срочно! Из секретариата, от самого!..
Ратманов погрустнел. В животе отчего-то неприятно закололо.
Не то, чтобы охватили его дурные предчувствия… Хотя, если честно признаться, охватили.
Ратманов помнил древний обычай бюрократии: если всё делаешь правильно, о тебе не вспоминают. Разве только, когда приходит время отчитываться…
Но если вспомнили до срока, значит – дело плохо.
По плану отчёт по операции нужно было предоставить сегодня вечером, в двадцать два ноль-ноль.
Сейчас…
Романов посмотрел на часы.
Половина пятого.
О нём вспомнили до срока.
- Генерал-полковник Шевалдин! Лично! – выкрикнул лейтенант.
И, по-рыбьи широко открыв рот, схватил воздух.
«Не сдохни от усердия!» мысленно пожелал ему Ратманов.
- Буду в своём кабинете через три минуты…
Двадцать минут назад (ещё до начала поисков доктора) выслушал он очередной доклад контрольной группы и получил очередную сводку интернет-новостей.
Слежку за сотрудниками КПБ не проводили (за исключением Лиса… ну да и задание у него особое, повышенной сложности). Не было у Управления таких возможностей. И без того силы перенапряжены.
Но «больные патриоты» сами подали весть о себе. Сводки сыпались одна за другой. Москва сначала превратилась в поле боя, а потом – в преисподнюю.
Конечно, не это планировал Шевалдин. Конечно, это было отступление от плана «Лабиринт».
Планировались массовые беспорядки, но не массовая бойня.
Это было то самое «свободное творчество» доктора, не предусмотренное планом.
Ратманова могли обвинить в том, что он утратил контроль над группой. И в этом случае…
- … через три минуты. Соедините по защищённой линии.
Но ведь это к лучшему! Это нарушение, это отступление – к лучшему!
Неужели Шевалдин этого не понимает?
Управление продемонстрировало в действии самое страшное своё оружие, и те, кто противостоит Управлению, должны сделать соответствующие выводы.
Они должны понять, что остановить Управление невозможно. И что Управление ни перед чем не остановиться.
Они должны осознать это! Почувствовать страх!
Страх, который согнёт их, обездвижит, сломает и уничтожит.
Только не останавливаться на полпути. Не пятиться назад. Делать вид, что всё прошло по плану. И тогда…
«Я всё объясню!» подумал Ратманова. «всё плохо, но… Нет повода для беспокойства!»
- Полковник Ратманов, слушаю!
Шевалдин выдержал паузу и не ответил на приветствие.
- Ну? – протянул после долгого молчания генерал-полковник. – Отчитайтесь, Пётр Владимирович! Расскажите об успехах ваших подопечных.
Интонации были ироничные и сдержанно-агрессивные. Такое начало ничего хорошего не сулило.
Кроме того, генерал был подчёркнуто вежлив и обращался строго на «вы». Это тоже было не к добру.
Предельно вежлив генерал был только с крупно проштрафившимися сотрудниками.
С сотрудниками же, преуспевшими в исполнении его приказов, он общался раскованно и даже фамильярно.
Ратманова опасная эта вежливость не смутила.
Он знал, что операция идёт не по плану. Но считал, что – лучше, чем было предусмотрено планом.
- По последней сводке имеем следующее,.. – начал было чеканить Ратманов.
Но тут же был прервал Шевалдиным.
- Я быстрее вас сводки получаю, полковник! – прохрипел, давясь гневными словами, Шевалдин. – Может, это мне вам изложить во всех подробностях похождения ваших головорезов? Рассказать вам о горящих вагонах с серой и взрывающихся цистернах в Кусково? Об эвакуации Новогиреево, Реутово, Жулебино и Люберец? О взрыве газгольдера? Об уничтоженной подстанции и обесточенных кварталах? О пожаре в Доме Правительства? О сгоревшем гипермаркете? О бойне в метро, наконец? И, кажется, ещё каких-то милиционеров убили… Тоже ваши поработали?
Шевалдин перевёл дух и, повысив голос, продолжил:
- Десятки трупов по Москве! Скоро, может, и сотни насчитают… Вы что, спятили, полковник? Набрались от питомцев Балицкого? Не думал, что шизофрения – заразное заболевание!
- Есть ещё удачная акция в Гостином дворе, - осторожно напомнил Ратманов.
- В Гостином? – переспросил Шевалдин.
И закашлял.
- В Гости…
Ратманов терпеливо ждал, пока генерал сможет продолжить.
И он продолжил.
- В Гостином по плану – психологическая акция! – закричал, сорвавшись, Шевалдин.
– Демонстрация возможностей и
