декабря 1919 года Волох, провозгласив себя «главнокомандующим украинскими советскими частями», потребовал от Петлюры передачи командования всей армией УНР. Взбунтовавшегося войска набиралось около трех тысяч бойцов при 7 орудиях, что составило фактически 1/3 всей армии Петлюры. Подняв красный флаг на центральной площади местечка Любар, Волох направляется в штаб армии, в надежде арестовать Петлюру и выдать его «красным». Но тот за час до мятежа умудрился выехать из местечка по направлению к польской границе. Волоху удается захватить только часть казны армии и «республики», которую не успел вывезти Петлюра. Оставив Любар Волох вскоре, убрав с дороги опасного конкурента атамана Божко, отобьёт у петлюровцев Умань, а верные Директории войска численностью менее четырёх с половиной тысяч отправятся в свой так называемый «Зимний поход».
«Перейдя на партизанское положение, остатки армии УНР в течение 5-ти месяцев, в невероятно тяжелых условиях, проделали поход около 2.000 км, кружа в юго-восточной части Правобережья, захватывая и очищая отдельные города, имея стычки с незначительными большевистскими частями и, непрерывно передвигаясь из одного места в другое. Ни связи со своим «Правительством», сидевшим в Варшаве, ни снабжения, эта армия не имела. Все приходилось добывать: брать с бою или брать от населения. В этом пятимесячном походе названном «зимовым» (зимним) было проявлено много героизма, перенесено много лишений. Многие из него не вернулись, погибнув в бою или от тифа. Но, результат был равен нулю».
Нет, - не прав А. Дикий когда, описав «Зимний поход» петлюровцев, приходит к заключению, что его «результат был равен нулю». Его результат – это, минус и минус огромный. Во первых, в поход пошли люди обманутые, которым внушили, что «красные» выбив с Украины «белых», пришли на территорию где их все ненавидят, и, что они ослаблены в боях. Им так же говорилось, что везде куда не придут петлюровцы, теперь, после того как люди побывали под «белыми» и большевиками, их будут встречать с распростёртыми объятьями, и что их армия будет расти подобно армии Махно. Есть и ещё минусы у этого похода, но о них будет сказано чуть позже.
«Мы наш, мы новый…»
Уже с середины октября 1919 года положение Вооружённых сил Юга России заметно ухудшилось. Тылы рвущейся к Москве армии Деникина были разрушены знаменитым рейдом Махно по Украине. Против него пришлось снимать войска с фронта, а большевики в это время, заключив перемирие с петлюровцами, высвободили силы для борьбы с Деникиным. Создав количественное и качественное превосходство над противником на главном, орловско-курском, направлении (62 тысячи штыков и сабель против 22 тысяч у белых), Красная Армия перешла в контрнаступление. К концу октября войска Южного фронта «красных» (командующий В. Е. Егоров) в ожесточённых боях, шедших с переменным успехом, южнее Орла нанесли поражение малочисленным частям Добровольческой армии, а затем стали теснить их по всей линии фронта. В результате этих боёв «красные» 11 декабря взяли Харьков, 12 Полтаву, а 16 декабря ими уже был взят Киев. Это по-видимому особого восторга у киевлян не вызвало, но и повода для огорчения тоже не было, потому что, как пишет Полетика: «В Киеве сложилось убеждение, что добровольцы ничем не лучше большевиков, что никаких надежд в деле «восстановления порядка» и «возрождения России» на добровольцев возлагать нельзя. И русским, и еврейским населением овладело ощущение бесперспективности. Резко ухудшились и условия жизни: хозяйственная жизнь не налаживалась. Транспорт был расстроен. Накануне зимы Киев был без стекол в окнах и без топлива, а уголь из Донбасса нельзя было подвезти из-за расстройства транспорта». Вот при таком положении дел в Киеве, большевики в третий раз устанавливали здесь свою власть. Но, как вспоминает Полетика: «Третий приход Красной армии и третье установление советской власти на Украине существенно отличались от первых двух». Интересно приводимое им сравнение трёх приходов к власти большевиков:
«Трехнедельный налет Муравьева на Киев в феврале 1918 года, - пишет он о первом захвате Киева большевиками, - был непосредственным и ярким проявлением буйной молодости большевизма. (…) В красноармейцах Муравьева мессианских мечтаний не было заметно. Молодость большевизма была гораздо грубее и проще. (…) Красноармейцы Муравьева уже приступили к уничтожению своих противников – «офицерни», «украинцев» (петлюровцев), чиновников старого режима и пр. - под лозунгом «Мы все можем, мы все смеем», шаблонным лозунгом самоуверенной, верящей в свои силы молодежи.
Во второй приход большевиков всякий след мессианизма уже совершенно исчез. Наоборот, в казни врагов «Нового мира» уже вмешивался какой-то элемент расчета, притом расчета не идеалистического и не героического, а скорее утилитарного характера: принесет ли казнь арестованного пользу «Новому миру» (т.е. советскому обществу), хотя арестованный еще не сделал и не сказал ничего преступного или вредного против советского строя. Большевизм, можно сказать, повзрослел и уничтожал своих врагов, действительных и возможных, веря в себя и в свои силы создать «Новый мир», построенный на более рационалистических началах, чем старый. Он расчищал на данном этапе пока еще только население России, как расчищают строительную площадку перед началом большой стройки. Он присвоил себе право очищать население России от вредных на его взгляд людей, как садовник очищает заросли, удаляя те плевелы, которые мешают росту и развитию полезных трав и злаков».
Свидетелем того, как большевики захватывали Киев третий раз, Полетика не был. В то время он лежал в больнице сваленный тифом, но когда впервые после болезни вышел в город то, вспоминает он: «Я не мог узнать Киева и советской власти в Киеве. Никаких фанфар, все тускло и блекло, какие-то большевистские будни. Даже у партийцев серое и скучное настроение, точно большевики полиняли и выдохлись по сравнению с двумя прошлыми приходами. Вместо проповеди «великих свершений» - проповедь мелких и будничных дел и борьбы с голодом…».
Да, действительно, романтика и героика боёв за лучшую жизнь подходила к своему завершающему этапу. Все начинали понимать, что победа большевиков в этой бойне очевидна. И хотя были уверены в этом и сами большевики, но разруха, вызванная Первой мировой и усиленная гражданской войнами и интервенцией, достигла таких размеров, что, как с нею бороться, как бороться с наступающим голодом, эти вопросы представлялись большевикам задачей потруднее победы над белогвардейцами. Эта задача с множеством неизвестных и поубавила их самоуверенность. Голод был самым страшны врагом, и с этим врагом справиться, не способны были ни армия, ни ЧК, ни «красные» герои. Это отлично понимали многие большевики. Но многие рядовые большевики, а тем более народные массы не знали, что голод в стране Ленин, Троцкий и прочие большевицкие вожди также считали одной из побед диктатуры пролетариата. Именно голод по замыслу Ленина должен был стать той силой которая не только справится с разрухой, но и окончательно поставит большевиков у руля огромного государства. Ещё до октябрьского переворота Ленин писал:
«Хлебная монополия, хлебная карточка, всеобщая трудовая повинность является в руках пролетарского государства, в руках полновластных советов самым могучим средством учета и контроля... Это средство контроля и принуждения к труду посильнее законов конвента и его гильотины. Гильотина только запугивала, только сламывала активное сопротивление, нам этого мало.
Нам этого мало. Нам надо не только запугать капиталистов (крестьянина Ленин тоже относил к буржуазии, а стало быть, к капиталистам) в том смысле, чтобы чувствовали всесилие пролетарского государства и забыли думать об активном сопротивлении ему. Нам надо сломать и пассивное, несомненно еще более опасное и вредное сопротивление. Нам надо не только сломать какое бы то ни было сопротивление. Нам надо заставить работать в новых организационных государственных рамках.
И мы имеем средство для этого... Это средство - хлебная монополия, хлебная карточка, всеобщая трудовая повинность».
Поэтому вновь овладев Украиной, большевики с маниакальным упорством продолжали свои эксперименты. В России, видя такое грабительское отношение к их труду, крестьяне ещё в 1919 году стали сокращать площадь посевов. Всё равно всё лишнее, все, что превысит норму на едока заберут – зачем тогда много сеять, логически мыслил крестьянин. А в 1920 году уже не утруждал себя заботой об увеличении урожая и крестьянин Украины. Но крестьяне, не смотря на то, что с властью большевиков на Украине сталкивались уже в третий раз, ещё плохо знали, что собой представляет Советская власть. Уже в апреле 1920 года все волостные исполнительные комитеты и сельсоветы получили письмо Наркомпрода Цюрупы, в котором говорилось: «Нужно хлеба произвести как можно больше... Тот, кто думает, что он будет нарочно производить хлеба столько, чтобы только ему самому хватило, и тогда он не будет давать хлеба по развёрстке, тот горько ошибается. Раз дело общее, то государство всё равно возьмёт столько, сколько ему нужно». И государство хлеб брало. Как оно это делало показал писатель Влади;мир Галактио;нович Короле;нко (умер в декабре 1921 года в Полтаве) в своих письмах к Луначарскому, где он, в частности, писал:
«Каждый земледелец видит только, что у него берут то, что он произвёл, за вознаграждение, явно не эквивалентное его труду, и делает свой вывод: прячет хлеб в ямы. Вы его находите, реквизируете, проходите по деревням России и Украины калёным железом, сжигаете целые деревни и радуетесь успехам продовольственной политики. Если прибавить к этому, что многие области в России тоже поражены голодом, что оттуда в нашу Украину, например, слепо бегут толпы голодных людей, причём отцы семей, курские, рязанские мужики, за неимением скота сами впрягаются в оглобли и тащат телеги с детьми и скарбом...».
Метко подмечает суть происходящего в своём романе «Чевенгур» и писатель А.П. Платонов, когда мужик из его романа говорит коммунисту Дванову: «…Землю отдали, а хлеб до последнего зерна отбираете: да подавись ты сам такой землей! Мужику от земли один горизонт остается». А в ответ на объяснение, что отбираемый хлеб нужен революции, крестьянин резонно возражает: «Дурень ты, народ ведь умирает - кому ж твоя революция останется».
Хотя после третьего прихода большевиков на Украину и стало меньше беспричинных репрессий и расстрелов только за то, что ты «очкарик» или «из бывших» но, большевики не чуть не смягчили, а даже ужесточили свою политику в отношении села, и не только села. Так в марте в Киеве было принято постановление о введении единовременного чрезвычайного налога на «нетрудовые элементы города». Им облагались владельцы торговых и промышленных предприятий, кооперативы, брались на учёт все оптовые склады, прежде всего мануфактуры и обуви. В городах запрещалась свободная торговля хлебом. Не смотря на всё это, большевики всё же на этот раз пришли в Украину «всерьёз и на долго». И хотя
Но такой текст осилить нелегко. Как говаривал Солженицын, неподымный.
Вот бы выжимку страниц на 10.