Когда звезды стали ярче

взялся?) закладывает лихой вираж и верещит:
––Ну теперь делаем крылья!—и срывается с места, а мы за ним, как караваны по путеводным знакам…
Вслед летят длинные петли паутины, я уклоняюсь и прикрываю Ункани. Нэла продолжает на бегу звенеть плащом, вынимает из кармана что-то округлое и кидает за спину. Ничего не происходит. Шаманка ворчит сквозь зубы, Зарн тянет ее за руку, глазищи тревожно поблескивают. Резчицу приходится чуть ли не тащить, прихватив поперек туловища, как котенка—ноги подламываются… коридор резко сворачивает, и нас выносит в обширную пещеру с характерными светящимися метками на стенах. В твердом камне выдавлены глубокие колеи, оставленные караванами за пять тысячелетий, между ними растут хилые лишайники. Эхо перебрасывает от стены к стене нарастающий грохот, к которому примешивается резкий голос:
––Ах, чтоб тебя, прет вперед, не глядя, чуть не под колеса!
Резко свернувшего Зарна сносит назад, тот врезается в чуть отступившую шаманку. «Не ушибся?»--сочувственно спрашивает Нэла, на всякий случай закрывая страдальца собой. Прислонив ослабевшую резчицу к скале (хотя можно было и к шаманке прислонить, ее даже длинный Зарн с места не сдвинул) я протиснулся вперед. Ну так и есть, как по заказу.
––Вы чего носитесь, подземный дух вас забери?––на лобовой броне огромной как скала самоходной машины восседает невысокий чистокровка, чуть полноватый, как все караванщики, в диковинной курке из черного меха с белыми пятнами, капюшон спадает на глаза, от тонких губ тянутся едва заметные морщинки, полторы сотни ему уже есть.  
Несколько таких же машин с лязгом и грохотом останавливаются чуть поодаль, хмурые караванщики ворчат, самые ушлые уже спрыгнули и разминают ноги. Особо добрые потянули дубинки из-под сидений, ножи и духовые трубки из рукавов и карманов, но старший караванщик отмахнулся:
––Отставить, все свои. На отребьев не тянут, хотя и потрепанные ужасно.
Нэла явно пользуется поддержкой духов, иначе какая сила помогла ей сориентироваться на месте:
––А вы куда путь держите? И куда? И что везете?
––Вышли из Анавора,––охотно втянулся в разговор караванщик,––продали железо в Мореоне, теперь везем в Вилвани дары моря. Там, может, тканей наберем, они везде хорошо идут.
––А чистокровок?––оживает Ункани, отлепляясь от скалы.
––Ну что ты…––страдальчески вздыхает караванщик.––На таких развалюхах—и детей возить? Ну его…
––А если постарше и таких уставших, что им нет дела, на чем добираться?—резчица ловко извлекает из-под безрукавки небольшой, но увесистый мешочек из бледно-зеленой кожи морского змея.
Узрев на изящной ладони Ункани приятно блестящее серебро, караванщик добреет:
­­­­––Конечно, доставим. Забирайтесь. Извиняюсь за беспорядок. Вон та—полупустая…
 Внутрь машины даже худущий Зарн пробирается с трудом, сложившись чуть не пополам. Нэла, гораздо шире в плечах, протискивается боком, брезгливо подобрав плащ. Я сначала подсаживаю Ункани, очень уставшую и довольную собой, потом забираюсь сам. Радуюсь, что я такой хрупкий и маленький, брат бы не развернулся. Под рукой проскальзывает хитрющий Птиц.
…И почему мы пешком не пошли, тут всего каких-то три недели ходу… Мало того, что кузов трясет, как мокрого крысеныша, так еще и рыбой пропах насквозь. Пожевать, разумеется, нечего. Караванщикам самим еле хватает, а рыба—на продажу. В больших таких бочках, сложенная слоями и пересыпанная солью. Ушлый, как все охотники, Зарн попытался открыть бочку, подцепив крышку широким ножом, но та держалась намертво. Конечно, мы взяли съестное еще когда выходили из города, но запас иссякал стремительно. Самое приятное—то, что ночами не приходится мерзнуть, милосердные торговцы одолжили нам меха фантастической окраски, купленные в невообразимо далеком городе, пропахшие рыбой и замурзанные настолько, что уже пропала надежда сбыть их даже по бросовой цене. И так скучно, что просто жить не хочется. Один раз вызвали починить двигатель, на все остальное время спим или отвлекаемся тягучими разговорами. Даже общество Ункани не радует. Шаманка с Зарном постоянно скандалят, но тоже как-то нехотя. А когда Нэла начинает с резчицей решать духовные вопросы (в прямом смысле—перебирать малопонятную и загадочную жизнь подземных духов), мало не кажется никому, я укрываюсь замурзанными мехами с головой, охотник забивается в угол, прячась за бочками, а Птиц свисает с потолка со страдальческой миной, аккуратно свернув уши.
На третий день мы отлежали себе все кости и прокляли все на свете. День пятый—иссякли запасы еды и еще кое-что произошло…
Даже через громыхание мотора (который я самолично перебрал, и все там работало нормально, а вот опять загремел) хорошо слышно нарастающий гул в глубинах, твердая порода под колесами как будто пружинит, словно мягкий мох. Караванщики перекрикивают гул:
––Останавливаемся, все в укрытие!
––Не поможет, только своды города защитят нас, а до города еще…
––Что за чушь, никогда здесь не было землетрясений, просто не может быть, цельный пласт пересекаем!
––Тогда  какого подземного духа тут творится?!
Ункани вцепляется в меня, ее начинает бить крупная дрожь. Я не могу двинуться с места, как будто воздух вокруг превратился в лед. Нэла перебирает нанизанные на нить бусины кварца, бледные до синевы губы беззвучно шевелятся. Зарн, забросив в угол гарпуны, лупит ногой в дверь, а Птиц верещит «Хватит дергаться, перевернешь»
Наверное, земля взорвалась… По крайней мере, грохот просто сокрушительный. Машину подкидывает и, похоже, переворачивает, в борта и днище стучат осколки камней, а нас заваливает бочками… Я сворачиваюсь в клубок, чтобы голову не разбило, а в спину прилетает что-то тяжелое. Какая уж тут увертливость, на открытом пространстве я бы уклонился, но запертым в столь узком месте… От удара перехватывает дыхание. Может завалить камнями полностью, так что никогда не выбраться, может отколоться кусок скалы, который просто разотрет нас в пыль, можно провалиться в глубокую пропасть, можно упасть в лавовое озеро, могут подобраться глубинные твари и сожрать нас, израненных и переломанных, может…
Острый осколок проходит вскользь, вспоров прочный металл, как если бы это была тонкая ткань. Через пробоину тянет сыростью.  
После грохота сразу накрывает такая чистая и прозрачная тишина… Мы мертвы? Неужели… да нет, не могли, с чего бы. Тишину прорезает длинный вздох. Первым подает голос, выползая из угла, изрядно помятый Птиц:
––А чего приуныли-то? Если дышим—значит, живы!
–– Ха! Хвала подземному духу, обошлось!––Шаманка, отряхиваясь, поднимается с пола и упирается головой в свод.
––Похоже на то. Успокоенным так плохо не бывает, по крайней мере, им не больно…––ворчит придавленный бочкой Зарн, силясь вывернуться. Камень тускло освещает его разбитые, ободранные руки.
Нэла, цепляясь плащом, протискивается к нему, помогает откатить бочку и принимается промывать и перевязывать раны. Осколок чуть задел охотника, оставив длинный порез через всю руку. Мне повезло больше, а Ункани и вовсе получила лишь несколько царапин. Она вздрагивает и открывает глаза.  
––Оррин, я знала, что ты меня спасешь…
И смотрит так, что я неудержимо краснею и бормочу что-то вроде «Да ладно, мы все легко отделались, конечно, потрепало, но живые». Резчица разжимает сведенные пальцы и, отряхнув  свою безрукавку из шкуры морского змея, протискивается через пробоину—маленькая и легкая. С шорохом спрыгивает, наверное, на мох, и зовет:
––Вылезайте, здесь безопасно!
Я вылезаю из покореженной машины, ободрав локти о неровно выгнутый и изорванный металл, мягко падаю на мох, которым выстлана чуть не доверху высокая сводчатая пещера. Далеко вверху теряется край пропасти, с которого мы и упали, содрав длинную полосу мха. По всей пещере разбросаны обломки скалы, явно свежеотколотые. Землетрясением, наверное, отломило… Накрой нас хоть один такой осколочек… Хорошо, что вскользь прошел.
На белесый мох приземляется потрепанный и перевязанный в трех местах Зарн и ловит на руки Нэлу, придерживающую плащ. Спустившись на мох, шаманка принюхивается и морщится. Тут я замечаю, как из ближайшей моховой кочки прорывается зеленоватый пар, вокруг расплывается гнилостный запах. Я закрываю нос рукавом и лезу за клетями, помню, мы брали их с собой. Заодно сую за пазуху Птица, не способного пошевелить разбитыми крыльями. Осматриваюсь в поисках мешков…как назло, по ним прокатились бочки с рыбой. Медные сосуды с кислородными бактериями раздавлены, лопнули в нескольких местах и уже никуда не годны. Не хватало еще задохнуться насмерть какой-нибудь дрянью…
Я выпрыгиваю в пещеру, отмахиваюсь на вопросительный взгляд Нэлы, та негромко вздыхает: «Так я и знала. Не разбить клети не могло… хорошо, что сами живы». Охотник, мучительно заведя глаза под лоб, что-то отвечает, косясь на поврежденную руку. Пар прорывается совсем близко, и Ункани, закашлявшись, сползает на мох. Я бросаюсь к ней с криком:
––Шаманка, противоядие давай!
Голоса Нэлы я уже и не различаю—он расплывается в неземной музыке. Что-то мягкое и пушистое накрывает со всех сторон. Подземная тьма становится гуще… И кажется, скала под нами разломилась надвое от очередного толчка.

(Зарн)
С каких это пор крысы ловят чистокровок? И почему я, почти самый ловкий охотник в городе, лежу на голых камнях крепко связанный--так, что сдвинуться не могу. Более того, надо мной склонились крысы, целых три штуки, все ростом с человека. И у одной белесая шерсть заплетена в косички, голова другой почти скрыта кожаным капюшоном, а третья вдела в округлые уши аметистовые серьги, блестящие даже в темноте. Не спорю, Нэле бы такие подошли куда больше... Крысолюд в капюшоне широко оскаливается, щуря красные глаза, и выдает, слегка растягивая слова:
--Здравствуйте, человечеки!
Собравшись с силами, поворачиваю голову. Нэла увязана не слабее меня, а глаза безнадежно закрыты. Очень жаль, кто может показать себя в разговоре лучше, чем шаманка? Поворачиваюсь в другую сторону. Никого. Может, что-то с глазами? Вроде нет, различаю каждую мельчайшую трещинку в полу синего мрамора, на коем лежу. Где же Оррин-то с Ункани? Может, крысолюди что знают?
--Здравствуй, если не шутишь,--отвечаю я. --А зачем вы нас связали, мы же тихие. Лежали себе, никого не трогали.
--Мы вас спасли!--довольно улыбается крыса в серьгах. --Как же вы попали-то в пещеру ядовитых испарений? Там ничего ценного, ни кротов, ни рыбы, мох бесполезный...
--Да так, погулять вышли.
--Пока останетесь у нас, а там посмотрим, чем вам помочь. Я Зира, с косами Зисс, а вон Зирэй. Мы живем в поселении.
--А я Зарн. Ничего себе, у меня что, в роду крысолюди были?
--Сам ты крысолюд, --обиженно прижимает уши Зисс,--а мы народ Йирн.
--Приятно слышать, а то думала, к отребьям попали,--возвращается к жизни Нэла. --Проявите милосердие, развяжите нас. А потом мне будет интересно побеседовать с нами.  
Зирэй развязывает нас, и я наконец-то могу подняться в полный рост. Нэла, ворча под нос и явно призывая на помощь всех подземных духов, растирает затекшие ноги.  Крысолю... то есть йирны, смотрят на нее с жалостью. Кстати, ростом они действительно с некрупного