Когда звезды стали ярче

разносит полстены. За фальшивой стеной оказывается полка с полупустым стеклянным пузырьком и оплавленным обрывком пластика. На первый взгляд он кажется чистым, но, держа его над светящимся камнем, я разбираю процарапанное:
«Мне очень жаль, что они украли весь твой запас продлителя жизни, и из уважения жертвую один флакон. Лет еще на триста должно хватить, а потом придется закупать его—химики примкнули к повстанцам. Не уверен, что вернусь. Если все-таки предпримут атаку—пользуйся акустическим орудием, я оставил одно на нижнем уровне, запасные батареи там же. Если вышло из строя…» дальше запись затерта до неузнаваемости
Записка старейшины, кого же еще. Что такое «повстанцы», подземный дух меня забери! И что значит «ЕЩЕ триста лет»?
Продлитель жизни.
Чистокровки проживают свои триста и успокаиваются. Старейшины, по легенде, до полутысячи. Но…присвоить секрет, известный до Угасания—и можно жить вечно.
Несправедливо, как сказала бы шаманка.
Свои триста—безо всякого продлителя, настолько глубоки изменения, превратившие людей в подземных чистокровок. А они…
Несправедливо!
––Оррин, что с тобой? У тебя глаза во все лицо, и дыхание…странное, будто тонул и только что вынырнул.
Явно обеспокоенная Ункани придерживает меня за плечи, опасаясь, что я сползу по стене. Перед глазами расплывается.
––Ункани,––с трудом выдыхаю я,––маленькая и смелая, как ты меня удержишь-то… Ты знаешь, что такое «повстанцы»?
––Я помню по древним трактатам… Когда правители были жестокими, всегда находилась горстка безрассудных, бросающих им вызов. Справедливости они добивались силой, и крайне редко. Но чаще терпели поражение—их затапливали их же собственной кровью…
Не перестаю удивляться. Такая хрупкая и нежная, тонко чувствующая—а кости шлифует и черепа сверлит не меняясь в лице. Тем более,  когда с такой милой улыбкой описывает затопление кровью… или подсыпает яд.
Если в Сверкающей расе есть такие же…
Вот оно…
––Ункани, а как ты думаешь, могли старейшины не сами успокоиться? Им и помочь могли!
––И не могли, а точно!––поддерживает Ункани.­­­––Сначала, как видишь, весь продлитель выкрали, а потом устали ждать и… помогли. Только что такое «акустическое орудие» и где оно хранится?
––Где бы ни хранилось, его давно стащили.
Ункани, тяжело вздыхая, ударяет по стенам еще пару раз, но не обнаружила ничего стоящего и, отпинывая кидающихся под ноги крыс, выходит в запустелый коридор. Подсвечивает камешком, рассматривая запыленные барельефы. Когда-то они были выдавлены в зеленоватом металле. Черная пыль делает очертания еще резче и выразительнее. Резчица задумчиво обводит пальцами изображение усеянной шипами рыбы с выпученными вверх глазами и оскаленной пастью. По таким стучать жалко, подумалось мне, Птиц их как-то криком проверял, а потом я аккуратно поддел барельефы и пролез на станцию наблюдений.
Если все Цитадели по одному образу и подобию…
Карту я безнадежно потерял еще до изгнания, но прекрасно помню, куда надо пробраться. Скорее всего, вход запечатан, но барельефы на стенах очень легко подцепить и снять.
––Ункани,––говорю.––А ты видела, как звезды становятся ярче?
––Маленькие такие огоньки, тысячами висящие на самом верху?—резчица перестает осматривать барельефы, оборачивается ко мне и смотрит куда-то сквозь.––Мне они иногда снятся.
––Вот везет-то!––ворчу я и сворачиваю к ближайшей лестнице.
Так, верхний этаж, бесполезный на первый взгляд зал с несколькими отходящими коридорами и совершенно ровной стеной. Вернее, она должна быть ровной, но барельефы прихвачены вкривь и вкось, отвратительно топорщатся и послужили домом для выводка скорпионов размером в полруки, с тусклым, будто каменным, панцирем, выпученными желтыми глазами и внушительным выгнутым  жалом никак не меньше двух дюймов. Ункани обходит их по большому кругу, прижимается к стене, и я теряю резчицу из вида. В нужный момент делаю нужное движение и без промаха хватаю за хвост пробегающую крысу—природная реакция Увертливых, дополненная чувством опасности, не оставила ей шанса. Раскрутив зверюгу за хвост, запускаю ее прицельно в скорпионье гнездо.  Та, не успевая опомниться, прикладывается в стену и срывается с места. Скорпионы все до одного устремляются за ней. Ункани понемногу проявляется рядом со мной и ехидно хмыкает. Я подцепляю одну из пластин рукояткой кистеня и отрываю ее удивительно легко, поднимая длинные шлейфы пыли. Маленькая смелая Ункани отдирает барельефы пальцами. Вскоре  в пролом уже можно протиснуться, что я и делаю, успевая ободрать локоть. Резчица пробирается в пролом намного ловчее меня, вытянув руку со светящимся камнем, запинается за какой-то осколок и ворчит.
Оглядываясь, я понимаю, что лезли зря. Лестница из лиловатого металла разворочена взрывом чуть не в пыль—удивительно, как своды не посыпались.
––Интересно, это повстанцы постарались или старейшины своим «акустическим орудием» так разнесли?––задумчиво протянула Ункани, присаживаясь на корточки перед обломками.
––Не важно,––отмахиваюсь я.––Все равно не узнать, что на поверхности.
Резчица смотрит на меня, как кошка на свое отражение в зеркале: удивление, смешанное с ужасом и бессилием что-нибудь понять. О записках Иерры Тагавы, оставленных через пару сотен лет от Угасания, она знает, но про обзорную станцию я молчал, как убитый. Быстро рассказываю ей не только о станции, но и о «журнале космических наблюдений», и о фразе, что «через 1000 лет уже можно будет жить», как раз почти тысячелетней давности.
––А старейшины молчали?––изумляется резчица.––Ведь уже можно выбраться на поверхность и жить как люди, а не как крысы.
––Не просто молчали,––мрачнею я,––а заставляли замолчать других. Последняя страница, как раз со словами о новом солнце, как раз с пятнами крови. Механик был убит во время атаки отребьев и глубинных, но чистокровочьем оружием и в спину. Меня обвинили в предательстве и изгнали.
––Правильно, живут-то они вечно. И вечно правят чистокровками, покуда те под землей.
Голос Ункани остается ровным и спокойным, но лицо превращается в оскаленную маску, а пальцы со скрежетом сжимают металлические обломки.
––Пошли отсюда, Оррин, а то как бы нас чем-нибудь в спину не приложили.
Аккуратно переступая через скорпионов, вернувшихся к порядком погромленному гнезду, мы отправляемся на поиски хоть кого-нибудь из Сверкающих, хотя бы того же Созерцателя. Хотелось бы знать, научились ли они подниматься на поверхность после того, как избавились от козней Старейшин. Ведь люди до Угасания все предусмотрели, когда строили подземные города, даже то, что когда-нибудь можно будет выбраться.
Но в цитадели не оказалось никого, даже в жилых комнатах пусто. Оброненный на пол кусочек ткани еще подрагивает—Сверкающий ушел только что.
––По-моему, они от нас убегают…­––задумчиво вздыхаю я.
––Не похоже, я бы почувствовала движение воздуха,––отмахивается Ункани, но тут же сливается со стеной, принимая цвет и тусклое поблескивание зеленоватого металла.
На шее смыкаются длинные холодные пальцы, я пытаюсь их разжать, но руки соскальзывают. Краем глаза замечаю длинное мерцание пролетевшей иглы, и извивающееся тело глубинного жителя растягивается на полу.
––И здесь пролезли…––ворчу я, растирая шею. Она еще мокрая от касания липких пальцев и страшно ноет.
––Оррин, смотри…––резчица садится на корточки возле поверженного существа.
На отвратительно-черном теле завязан кусок узорчатого вилванийского шелка с бахромой по краю. Платок? Такие любил завязывать вокруг пояса Зарн…
Вот и нашли друга-чистокровку… только это и осталось от охотника, на редкость хитрого, стремящегося к любой наживе, но очень доброго душой…
Темно-синий с волнами шелк… я должен забрать его в память об Остроглазом и страшно отомстить… Если найду Нэлу, отдам ей…это разобьет шаманке сердце… За глазами как будто кипит смола, и я не сразу замечаю, что творится вокруг.
 Складывая длиннющие крылья, Сверкающий в алой накидке склоняется над глубинным жителем, даже обнюхивает его, ощупывает длинную шею и вздрагивает, когда безглазая голова поворачивается к нему.
––Вот такие совершили несколько набегов на наш город и даже утащили Нэлу-шаманку. Хорошо, что она спаслась…
Созерцатель протяжно свистит и всхлипывает. Оглядывается в поисках Птица, свистит еще раз, и коварный летун вытаскивает себя из узкой ниши непонятного назначения.
--Это накидка нашего Защитника,--переводит Птиц.--Все. Это началось… Защищать город любой ценой!
Сверкающий, продолжая всхлипывать, становится ногами на убитое существо и взлетает, утаскивая его за собой. Спросить, что именно началось, мы не успели. Тогда я напускаюсь на Птица:
––Треклятая ты крыса! Трус несчастный! Где тебя носило?
Птиц с виноватым видом оправдывается, что душа у него тонкая и ранимая, к виду кровопролития не приученная.
––Хорошо, что это не Зарна платок…––вздыхает Ункани.––Но как они пробрались, город хорошо защищен и смертелен для каждого, кто зайдет…
––Через Цитадель. В нашем городе тоже несколько раз пробирались, но я успокаивал их. Ладно, пошли за ним…
––Точнее, полетели,––зверею я.­­––Он ведь наверх рванул, а по стенам мы лазить не умеем.
Тогда Ункани изящным движением прихватывает за лапы Птица.
«Давай за ним!»––шипит резчица ему в ухо, и летун снова исчезает в полутьме.


(Нэла)
Нет, я так больше не могу. Честно!  Стремление к справедливости когда-нибудь меня погубит, как говорила наставница. А еще она говорила: Не жалуйся на жизнь, могло бы не быть и этого. Должна сказать, крысиный город довольно мил, по крайней мере, нет шума и скрежета механизмов. Те, кто их строил, явно Шорохами не были ,потому считали механизмы бесшумными, но я-то знаю… Только маленькие йирны иногда становятся настоящей напастью. Врываются в пещерку, переворачивают все вверх дном, верещат непрестанно, а то и за плащ цепляться начинают. Это надо быть очень крепкой чистокровкой, чтобы не упасть, когда крысолюдовы дети висят на мне гроздьями. Иногда опаснее отребьев… А вот это я зря сказала, не привести бы их сюда. Складываю пальцы в отводящий знак, едва не разбив плошку готового противоядия. Да, йирнская керамика никогда с чистокровочьей не сравнится, нет того изящества. Как странно, скорпион—создание настолько ядовитое, что убьет запросто, но из них в то же время варят противоядие. Наставница это вселенским равновесием объясняет… Но как объяснить, почему крысолюди относятся с таким доверием к совершенно непонятным пришлым созданиям? Даже портрет Создателя показали. Пришлось прикусить воротник плаща, чтобы не обидеть йирнов непочтительным хохотом. Когда смахнули пыль, на портрете проявился…почти чистокровка, но кожа немного темнее и глаза не такие большие. Человек, вот кто. В белых одеяниях. И кормит с рук крысу, здоровенную такую, в целый фут ростом, не считая хвоста. Ха! Среди чистокровок ходит легенда, что до Угасания пытались создать умных крыс, которые открыли клетки и сбежали все до единой, за день до того, как погасло солнце. Считалось, что умные крысы так и живут под землей, но сильно изменились. Как