Отпетые мошенники галактики (фант. юмор, роман)

не мог, что она подкарауливает летучек. Она просто сидела тихонечко и почти неподвижно в своей засаде. И я в те минуты чётко видел её украшенную тёмным гребнем влажно поблескивающую спину.

Но вот прыгун бросил вперёд и вверх тело толчком мощных задних лап, взвился как снаряд, выпущенный катапультой. И не успел я глазом моргнуть, как красный властелин воздушных потоков оказался в смертоносной пасти. Уже через секунду в смертельном кличе адепты жестокого мира упали на камни, крытые зелёным ползучим лишайником, и покатились по камням, яростно шипя и извиваясь.

Казалось, всё предопределено. Извечный закон дикой природы, сообразуясь с которым, сильнейший поедает слабого восторжествовал. Но не тут-то было. Внезапно и к моему немалому удивлению красный дракончик весьма быстро и без особых затруднений выскользнул из чудовищной пасти, неторопливо взлетел в воздух и, на прощанье, взмахнув крыльями, исчез среди колоноподобных стволов гигантского хвоща.

Прыгун остался лежать. Причем он был абсолютно неподвижен и, скорее всего, был или чем-то парализован или, более того, убит.

В течение дня я то и дело подходил к ограде, хмурясь и вглядываясь в тот уголок леса, где на лишайниковом ложе возлежал полутораметровый прыгун. Но я так и не заметил в нём каких-либо признаков жизни. Он издох. И убила его с помощью яда, выделяемого кожей, красная летучка. Птеродактиль.

Таким вот нехитрым образом могли убивать эти летающие твари. И я, взирая на всё это безобразие из самого средоточия своей крепости, крепенько запоминал увиденное и делал соответствующие выводы на будущее. И никогда больше не собирался покушаться на мясо летучек.

С тех самых пор я стал с уважением относиться ко всем птерозаврам и больше не считал их местной разновидностью летучих мышей. И уж тем более не сравнивал с бабочками. А, если поблизости пролетала тварь подобного пошиба, застать меня врасплох ей никогда не удавалось.
Вы, конечно, спросите, и вопрос ваш будет правомерным, применял ли я, охотясь на представителей местной фауны оружие, имеющееся у меня - мой револьвер - или добывал пищу первобытным способом с помощью камня и палки, как неотесанный и невежественный дикарь?

И я отвечу. Револьвером я не пользовался. Берег патроны. В боевой машинке их было полно - целый барабан, да еще пригоршня лежала на дне кармана. Но, поверьте, полтора десятка патронов - не так уж много, учитывая то обстоятельство, что находился я в таких местах, по сравнению с которыми все остальные опасности мира - детские забавы, курортные места для тихих и добропорядочных, кисейных барышень.

Да, с тех пор как местом моего обитания стала сельва мезозоя, защищали меня от агрессивно настроенного контингента этого мира лишь огонь, да пещера. Собственно, средства, с помощью которых и должен защищаться человек в диких, дремучих условиях.

Но и такие атрибуты первобытного бытия не давали стопроцентной гарантии безопасности.

Я всегда был начеку, настороже. И мне бесчисленное множество раз приходилось сгребать с каменистого дна пещеры крупных, смертельно ядовитых насекомых под названием скорпионы. Приходилось убирать их прежде, чем улечься рядом с уютно потрескивающим костерком.

Неотъемлемым и большим плюсом моей пещеры в длинной цепи её несомненных достоинств была её относительная сухость. Эта черта сей скромной обители ежедневно и еженощно охраняла меня от полчищ вездесущей, хотя и мелкой, но не всегда безобидной живности, предпочитающей, как я уже заметил, исключительно влагу и ведущую свою самую кипучую деятельность именно в ней.

…Это произошло на 43-й день моего пребывания в мезозое. Прямо на день весеннего равноденствия по современному земному календарю.

Как всегда очень и очень ранним утром я спустился из пещеры к ручью, чтобы набрать в выдолбленный из дикой тыквы сосуд немного воды.
День, который я описываю, как и большинство других таких же отравленных ощущением собственного одиночества дней этого мерзкого и здорово уже поднадоевшего местечка, этот день был традиционно пасмурным и, вместе с тем, привычно жарким. Парило так, словно я находился не на открытом воздухе, а по крайней мере в бане.

Я взглянул на северное окончание ограды, заходящее за скалы и огибающее её наподобие подковы. Затем посмотрел на южную оконечность. И внезапно увидел, что некто незваный и непрошеный вторгся в мои владения.

Таким вторгшимся объектом оказалось симпатичное, зеленоватое создание нескольких метров в длину и относящееся, без сомнения, к тому типу растений, которые в субтропических широтах планет именуют лианами.
Несомненно, прошедшей ночью растение перебралось через ограду, спустилось в траву и успело продвинуться вглубь моей территории прежде, чем рассвет застал его на месте «преступления».


Glava XXXXl.

Еще вчера нахальной гостьи не было.

Естественно, то, что произошло, мне виделось вопиющим безобразием. И терпеть у себя чужаков я не собирался. Я считал, что огороженный участок должен быть всегда чистым от любого вида растительности. Кроме, разве что, травы и плодовых деревьев. А лианы, как мне тогда думалось, не дают съедобных плодов.

К тому же тщательно и неустанно поддерживаемая мной чистота участка предопределялась ещё и некоторыми особенностями природы. Ведь только попусти немного и флора начнет решительный штурм заповедной территории. И мне в собственных же владениях придется продираться сквозь непроходимую чащу с топором в руках.

Ко всему прочему, в зарослях, как известно, предпочитает водиться всевозможное зверьё. В том числе и опасные хищники.

Нет, как бы там ни было, а я после непродолжительных раздумий решил все же расправиться с непрошеной гостьей. Причем, расправиться решительно и беспощадно.

Сходить за топором, было делом нескольких минут. И вскоре я уже перерубал растение. Я отделил его от остальной части находящейся за оградой, а затем оттащил вглубь территории, раздумывая как бы мне применить эту штуку с максимальной для себя и своего хозяйства пользой. Само собой, в костер лиана не годилась. Слишком уж влагосодержащей была. С позиции строительного материала тоже имела ряд существенных недостатков, среди которых не самыми слабыми являлись ее гибкость и небольшая толщина.

Я стоял, разглядывая обезвреженного зеленого паразита со злорадной ухмылкой на лице. И, наверное, именно в тот момент в голове зародилась идея впоследствии, как это ни покажется вам странным, сохранившая мне жизнь. А тогда я просто, легкомысленно и идиотски хихикая, взял растение за один конец и оттащил к скале с намерением сперва хорошенько его просушить.

В тот вечер закат был необычайно ярок. Он словно предрекал некие катаклизмы и перемены долженствующие произойти в ближайшие месяцы, недели, а возможно и дни в этом мире.

Я вновь нашёл себе работу. А может она нашла меня. Но, как бы там ни было я принялся за дело, и теперь ничто не могло остановить меня. Я работал не покладая рук. Вставал вместе с солнцем, и наскоро проглотив приготовленный ещё с вечера завтрак, принимался за дело и трудился как вол, в поте лица. Пока поздно вечером не валился с ног от усталости и изнеможения. Кое-как взобравшись по сплетённой мной ранее лесенке в пещеру я падал на пол пещеры и засыпал, как убитый, с тем, чтобы завтра поутру, превозмогая боль в натруженных мышцах, снова встать и начать всё сначала.

И, отвечая моей прямо таки маниакальной настойчивости, на восьмой день вся работа была завершена.

Другими словами, я сделал то, что задумал.

Не без видимого удовлетворения обошел я сотворенное мной диво, своё детище. И, сам себе удивляясь, сказал:

- Послушай, Сэм, а ведь твои руки еще на что-то годятся. Они способны на кой-какие делишки, кроме тех, что ты проворачивал до того как попал в этот чокнутый мир.

Само собой, и в этом я готов подписаться, строительство того, что я, собственно, и построил, оказалось посложнее, чем валяться у тлеющего костерка с окорочком небольшого заура в руках.

Однако дело стоило потраченных усилий. И в том я, разглядывая уже в который раз построенную мной махину, ни капли не сомневался.

Этот механизм, эта штука, это странное и неказистое с виду, но, тем не менее, весьма изящное по своему замыслу сооружение, построенное без каких-либо предварительных чертежей и расчетов, по одним лишь только картинкам впечатавшиеся в мою память ещё в годы школьной учебы, эта построенная мной штука стояла под скалой, вдавливая неказистыми станинами в податливый дёрн сырую траву. М неизъяснимая, неиспытанная ранее гордость за своё детище до краев переполняла меня.

Вот для чего мне понадобилась лиана. С которой, собственно, и началась вся катавасия. Ведь, по сути, бесполезное растение ценой изощрённых и тщательно продуманных манипуляций я превратил в прочную тетиву гигантского лука, баллисты, грозного оружия предназначенного мной для защиты от монстров мезозоя и отныне направленного в сторону простирающихся за оградой джунглей.

Да, невзрачная и неказистая лиана стала основой опаснейшей для местных динозавров машины, средоточием механизма ныне как бы спящего, но всегда готового послать свои всёсметающие заряды в любого из тех, кто только осмелится переступить дозволенную черту. Границу. Стоило лишь взвести лук и взять в руку спусковой рычаг.

Пусть я и не всё предусмотрел в своём орудии, ввиду присущей всем подобным механизмам склонности к примитиву, но, тем не менее, я сконструировал эту штуку так, что желоб, в который закладывалась стрела, мог по желанию стрелка изменять угол наклона, как в горизонтальной, так и в вертикальной плоскости.

Лиане, прочность которой я отметил ещё и в тот момент, когда впервые взял ее в руки, ещё предстояло чуток подсохнуть, чтобы достичь необходимой кондиции. Но в остальном, машина была готова для боя. А один вид её мог устрашить любого противника способного, хоть что-то соображать в оружии. Хотя, конечно хищные рептилии к категории мыслящих существ, естественно, не относились.

Стрелы поражали своей грандиозностью не меньше, чем баллиста. Небывало огромные лежали они неподалеку, у подножия скалы.

Я изготовил, их три. А в качестве исходного материала взял цельно - срубленные и обработанные мной стволы небольших деревьев.

Один конец каждого такого брёвнышка я опалил в огне. Придав ему заостренную форму.

Я обошёл орудие не менее дюжины раз, прежде, чем уселся на станину, вздыхая и сожалея о толстых, ароматных сигарах, наиболее приличествующих, как мне казалось, торжественному моменту схода со стапелей, так сказать, того, что я построил. Однако к великому сожалению моему не только первоклассный табак, но и все остальные радости мира остались привилегиями более цивилизованного, чем нежданно-негаданно обретённого мной, мира. И потому, мысли мои, переключаясь с недостижимого, вскоре перешли на более прозаические и несущие в себе крупицы здравого смысла вопросы.

В частности, я задумался с чего это вдруг кровожадные и обычно беспринципные хищники так упорно и последовательно игнорируют меня? Меня давно интересовал этот вопрос, формировавшийся в моём уме не день и не два, а на протяжении всей моей мезозойской эпопеи. И