будить сейчас Пегасова. Напротив, в каком-то мстительном азарте он наслаждался видом его распростертого тела. «Человека из меня не сделать, говоришь? Хм! Лежи теперь». И, вспомнив эпитет, которым вчера поутру окрестил его Цезик, Сима подумал ему в ответ: «Сам удавюра!». Слово «удавюра» приятнейшим образом обласкало его мысленный слух.
-Что за Холмск-то такой, дедушка? – снова спросил Сима. – И что за Яшка?
-Яша-а, - сладко завспоминал старик. – Яша–алкаша. Яша, это, брат ты мой… - и старик только махнул рукой, захлебнувшись в наплывших воспоминаниях. - Есть, по-нимаешь ты, на Сахалине такие корейские поселки. Их там полным–полно. И вот, в одном из них…
-В Холмске? – перебил Сима.
-Ну да, - нетерпеливо ответил старик, и рассказал историю, которую мы не-сколько переложили с его языка на общепонятный русский:
– Так вот, был там пивной бар. Точнее, обычная забегаловка, «гандэлык», как у нас здесь говорят. Одна стена этого пивбара, так сказать, парадная, была застекленной. Остальные просто обшиты не оструганными досками, горбылями. Никаких столов, стульев там, понятно, не было. Были просто доски, положенные на старые пивные боч-ки.
Когда привозили пиво, – а его доставляли сюда попутные рыболовецкие суда из Кореи, – никаких приспособлений для его разлива не делали. Поступали просто: выби-вали дно бочки и каждый, кто заплатил, подходил и зачерпывал сам.
-Своими руками, - пояснил старик и посмотрел на свои руки.
-И не всегда, надо понимать, чистыми, - вставил Сима.
Старик посмотрел на него так, как смотрит старый морской волк на салагу–первогодка.
-Ясен перец, что не всегда, - подтвердил он. – Бокалы стояли прямо здесь же. Хочешь помыть его – прямо перед тобой бочка с водой. Не знаю, правда, меняли ту воду когда-нибудь или нет? Но так было там всегда. К такому порядку привыкли, и никогда никто против него не спорил. Да и то сказать: приходили в этот бар всегда, по сути, одни и те же люди. Приходили добровольно, никто их туда не гнал, как на встре-чу какого-нибудь приезжего пижона из Москвы. Хотя, по правде, пивбар этот был, своего рода, закрытым клубом. Чужаков в нем не любили, хоть и не гнали. Но знаменит этот пивбар был вовсе не своими, как их?.. – антисаритийными…
-Антисанитарными, - поправил Сима.
-Вот-вот! Так вот не этими порядками. Такие порядки были не только там. В смысле, не только на Сахалине. Они были, почитай, повсюду.
Знаменитостью этого бара был ворон по имени Яшка. Он жил там, наверное, со дня открытия бара. Кто-то из корейцев принес его с перебитым крылом, почти замерз-шего. Его там отогрели, накормили, и … - вахтер щелкнул себя пальцем по глотке.
-Напоили? – догадался Сима.
-Ну, понятно. Это и сыграло главную роль в том, что Яшка решил навсегда ос-таться, так сказать, штатным сотрудником этого бара.
Очень быстро он стал хроническим алкоголиком со всеми, - в этом месте старик кивнул на лежащего на полу Пегасова, - присущими им симптомами. У него был свой собственный бокал, куда каждый посетитель считал делом чести отлить немного своего пива. И когда ворона кто-то звал по имени, тот, прежде всего, шел не к тому, кто его звал, а к своему бокалу. Совал в бокал клюв, выпивал свою порцию и только после этого шкондыбал пьяной походкой на зов.
Хмелел он, как и все, - старик снова кивнул на Цезика, - хронические алкоголи-ки быстро. Нрав его во хмелю становился скандальным и задиристым. Он расправлял крылья, вставал в проходе и старался как-нибудь задеть каждого приходящего. Голова его при этом поднималась… вот на столько, на всю длину шеи. А клюв начинал доста-вать корейцам – они же все с кошек ростом – до самой груди. А сам Яшка размером был с хорошего петуха.
Особенно же любил Яшка цеплять тех, кто проходил мимо бара. А как раз на-против бара всегда была огромная лужа. Почти во всю ширину улицы. Для прохода оставалась только узенькая тропка между лужей и парадной, стеклянной стеной. В этом проходе Яшка, как напьется, и встречал свои жертвы. Больше всего любил гонять женщин и детей. С мужиками – здесь, видать, Яшке жизненный опыт подсказывал – он ссорился редко. Да и то, в том только случае, если видел, что ссора – это спектакль для публики, где он, по своему сценарию, всегда бывал в главной роли. Ох, и артист же был! Потому что обычно, после такого спектакля его всегда ожидала хорошая порция пива. А то, глядишь, даже рому корейского нальют. Или водки. Все пил, шельмец! Один раз я видел, как Яшка перегородил дорогу одной тетке, которая несла авоську с креветками. Яшка напал на нее, а тетка – давай авоськой своей отмахиваться. Отмахи-валась, пока Яшка клювом ее авоську не разорвал. Креветки, понятно, все в грязь. А Яшке только того после пива и надо. А потом он опять напился и в своем углу, в пив-ной и заснул рядом с одним русским рыбаком, который забрел туда выпить пивка после шторма. Выпить–то выпил, да не рассчитал. Самого заштормило.
-Этим рыбаком, не вы ли, дедушка, были? – спросил Сима.
-Ясен перец, - развел руками вахтер, - кто же еще?
-С вашей истории только рассказы писать, дедушка, - сказал Сима. – Когда наша пьянь проснется, мы его об этом попросим. Он поэт.
-Вона как! – уважительно качнул головой старик. – А по виду и не скажешь. Алкаш алкашом. А че? Пусть пишет. Гонорару, так и скажи ему, мне не надо. А то, что Яшка останется в памяти - я бы и доволен был. Пусть пишет.
-А потом-то, что было, дедушка?
-А что было? Ничего не было. Сам я потом там бичевал. Потом сидел. Когда си-дел,- лес рубил в Коми. Потом в лессовхозе работал. А сюда приехал недавно. На роди-ну под конец жизни потянуло. Лечился – вот, третий год, как не пью. В церковь хожу. Ничего, помогает.
-А хотите, билеты наши завтра продавать будете? Прямо здесь же, перед входом. Даже ходить никуда не надо.
-А чего ж? Заплатишь, так и буду продавать. Только нашими деньгами. Не своими шпиёнскими, мириканскими там всякими. – Видать, так до конца и не поверил старик, что Сима был самым, что ни на есть нашим, родным, малороссийским гипнотизером. Нос Симин очень уж смущал старика.
Старик пошел на свой пост у выхода. А Сима, решив, что с Цезика достаточно и того, что у него теперь от твердого, дощатого пола полдня будут болеть ребра, пошел будить друга.
Пробужденный Цезик еще долго тер ушибленные места. У него болела голова, и он приговаривал:
-Вот уж, действительно, всем хороша профессия артиста, если бы не репетиции спектаклей.
ГЛАВА 6
в которой читателю предлагается посетить
некоторых из тех, кто завтра намерен отправиться
на сеанс «Группы современного гипноза Бонифаций и др.»
Чем позиция автора выгодно отличается от позиции его героев, так это тем, что автор знает будущее своих героев, а герои не знают.
Знает он и теперь, конечно, еще только приблизительно, кого завтра Бог, судьба, или, в крайнем случае, дорога приведут на сеанс гипноза в Ленинскую комнату. Гипноза, при помощи которого Цезик Пегасов намерен был претворять в жизнь свой план по превращению Симы Бесфамильного из рядового безработного инженера в то, что, по его мнению, является человеком.
Например, первой завтра к Ленинской комнате подойдет высокая девушка со стройной фигурой и красивым лицом. Характерной особенностью девушки будет уко-роченная выше пределов разумного мини-юбка, и звать девушку будут Алисой.
В месте, где она работает, Алису называют «Алиса с мелофоном». В детском фантастическом фильме «Гостья из будущего» был такой персонаж Алиса. Обычная школьница, если помните, разве что из будущего. А мелофоном назывался какой-то белый, непонятного назначения, прибор, который эта самая Алиса на протяжении всего фильма разыскивала где-то по Вселенной. Нашей же Алисе в космос подниматься не доводилось. Зато доводилось по нескольку раз за вечер, в своей мини-юбке, подниматься по крутой лестнице филармонии, где с недавних пор она числилась певицей бэк-вокала. Эти подъемы приводили в совершеннейший ступор циничных музыкантов, остающихся под этой лестницей. Результатом жадных наблюдений музыкантов и стало прозвище Алисы «Алиса с мелофоном».
Из-за своего белого, кстати, очень аккуратного, ''мелофона'' Алисе постоянно приходилось выслушивать какие-то невразумительные предложения. Которые, впро-чем, ее не испортили. Она оставалась девушкой тонкой и мечтательной. Она любила Боттичелли, и к окружающему ее миру умела относиться даже возвышенно. На свою беду, мечтаниями своими она делилась направо и налево все с теми же циничными му-зыкантами. За что снискала себе репутацию девушки «немного того». (Здесь нужно кончиком указательного пальца слегка покрутить у виска).
Вторым персонажем завтра выступит официант Саша по прозвищу Икарус. Жизненным кредо официанта Саши было «Хочешь жить – умей вертеться. Хочешь жить хорошо – умей вертеться быстро» За ту реактивную скорость, с которой Саша го-нял по ресторану, производя на бегу немыслимые завихрения воздуха, посетители и прозвали Сашу Икарусом. Самым бесподобным в Сашиной внешности были его уши. – Огромные, рубиновые, развевающиеся и свистящие при беге, и еще какое-то время колышущиеся после остановки.
Реактивность Саши-Икаруса особенно была заметна тогда, когда, в среднем, че-рез каждые шесть минут он бегал в туалет пересчитывать чаевые. При этом он успевал запомнить и не перепутать, что в левый карман надо класть то, что «на ум пойдет», в правый – то, что надо будет разделить с напарником, а в нагрудный карман – то, что Саша сдаст бармену. В руке, свободной от пересчета, Саша оставлял ту сдачу, которой, по его мнению, заслуживал посетитель. Чаще же всего, именно эта рука и оставалась пустой.
Когда Сашу принимали на работу в этот ресторан, какой-то шутник сказал, что в туалете установлены видеокамеры. Саша не отнесся к сообщению, как к шутке, что и заставило бдительного Икаруса, занятого в туалете пересчетом денег, озираться по сто-ронам особенно тщательно.
Саше везло в работе, везло в картах, но катастрофически не везло в любви.
Вот, например, о чем вчера Саша, за кружкой пива, в пивной разговаривал со своим тестем. (Опровергая расхожее мнение, с тестем они были большими друзьями).
-Когда, папа, я с вашей дочерью попытался вчера сделать…любовь, - (к тому времени они уже хорошо выпили, и потому столь деликатная тема пере-стала казаться «столь деликатной») – она попросту послала меня на три буквы.
-На три? – удивился тесть.
-На три, - подтвердил Саша.
-На какие? – спросил тесть.
-Не валяйте дурака, папа, - попросил Саша. – Сами знаете, что первая была « хэ ».
-Ты смотри, - сказал тесть, только героическим усилием воли сдержав не к месту подступивший смех. – Что я могу сказать? Извини ее. – Из-за придушенного смеха тес-тю стали даваться только короткие фразы. – Мне и самому неудобно…Я и сам…ни ра-зу не слышал от нее …слов на такую букву.
-Это очень плохое слово, - серьезно сказал Саша.
-Да ты что? – не поверил тесть.
Но Саша Икарус явно не удовлетворился такой пассивной позицией родствен-ника. В его глазах, от которых тесть отвел свой взгляд, читалось ожидание более эф-фективных действий в отношении тестевой дочери.
Тогда, окончательно теряясь, тесть спросил:
-Так что я должен сделать? Ну, хочешь, я прикажу ей, чтобы она лежала смирно и не посылала?
Мы не будем вмешиваться в чужую
