Чудаки из города на букву М

знаменитой белокаменной ротонде неподалеку от корабля-ресторана «Эс-паньола», друзья пересчитали свои деньги.
Из трех тысяч рублей, полученных за продажу черешни, двести ушло на обрат-ную дорогу Цезика. (Симу, если вы помните, везло за свой счет государство). Пятьсот рублей – да, читатель, по доходам оказались и потребности – ушло на питание, посе-щение чебуречной «Вдова капитана», и прочее бытовое барахло. И это всего за месяц, прошедший со дня их прибытия с далекого северного города. На питание Бонифация – у друзей глаза на лоб полезли – выползла какая-то совершенно безобразная цифра с двумя нулями. Затем стоимость дороги до Ялты. Итого, на руках оставалось около ты-сячи двухсот рублей. Наверное, только деньги обладают таким уникальным свойством, - вдруг становиться невидимыми. А теперь еще нужно было обеспечить себя жильем, снять сцену, или арену, или, на худой конец, актовый зал. Нужно было купить хоть малейшее подобие реквизита, о котором, кстати, ни у кого из троих не было ни малейшего представления.  
«Прав был Пегасов, надо было купить кровать и оставаться дома»,- уныло поду-мал Сима, пересчитав деньги, и вспомнив неожиданный всплеск чувств Эсмеральды Энверовны. Всплеск, правда, оказался единичным, но теперь у Симы в руках был гип-ноз. И если бы к гипнозу еще и скрипучую кровать…
В это время им на глаза попалась афиша, зазывающая на гастроли аргентинского ансамбля русских народных танцев. Аргентинец на афише сверкал набриолиненной головой и лаковыми штиблетами. Штиблеты, при этом, были со шпо-рами.
Современный гипнотизер Сима Бесфамильный невольно опустил взгляд на свои расползшиеся, подобно двум жабам, свиные сандалии, и сказал:
-Ты знаешь, на что в первую очередь обращают внимание женщины, оценивая мужчин?
Цезик в ответ двусмысленно усмехнулся, словно Сима сказал какую-то скабрез-ность.
-Не правильно, - отверг его догадку Сима. – В первую очередь, они обращают внимание на обувь. Я об этом читал, - добавил он.
Цезик теперь тоже обратил внимание на свою обувь, и согласно вздохнул. В ближайшем же обувном магазине им пришлось раскошелиться еще на двести рублей. Зато теперь они стали обладателями двух пар отличных, ничем не хуже, чем у арген-тинца с афиши, импортных туфель.
-А ты и четырежды босой имеешь успех, - сказал Цезик Бонифации, с завистью глядящему на коробки с новой обувью в руках своих компаньонов.
Возле Ялтинского автовокзала средних лет крашенная блондинка была готова по вполне доступной цене сдать комнату усталым гипнотизерам. «Бонифаций и др.» с радостью подхватили свой чемодан, который они  носили по очереди, и отправились вслед за женщиной на автобусе за город.
Цезик громко восторгался красотами Ялты. Бонифаций, опять затянувший за перевоз своей особы двойной тариф, обильно  потел через высунутый язык, отчего на резиновом коврике под ним образовалась большая лужа слюней. Сима слегка подремы-вал, устав сомневаться в своем успехе. Где-то на полпути, когда назад возвращаться было уже поздно, а машины в обратную сторону стали попадаться как-то поразительно редко, их хозяйка негромко заметила:
-Я вас об одной вещи не предупредила…
-Ничего, ничего, - поспешил успокоить ее Цезик, готовый за такую мизерную цену согласиться с любыми неожиданными воспоминаниями своей будущей домовла-делицы.
-У меня дети, - как-то уж очень безнадежно произнесла женщина.
-Это не страшно, у нас у самих дети, - соврал Цезик, который с некоторых пор стал чувствовать неловкость за свое затянувшееся отрочество.
-Вы не поняли, - поправила его женщина.
-Какая ерунда! – успокоил ее Цезик. – Дети – это прекрасно. И потом, ну, сколь-ко много – два, три?
- У меня пять детей.
Цезик натянуто улыбнулся.
Сима отвернулся к окну.
Только Бонифаций задышал чаще. Это должно было означать, что последняя его жена вообще родила пятнадцать – и ничего.
-Но комната у вас будет отдельная, – осторожно попыталась оправдать свое дол-гое молчание хозяйка.
Сима с Цезиком по непонятной причине продолжали молчать, только Бонифа-ций задышал еще чаще.
– А собака ваша не кусается? – на всякий случай спросила хозяйка. Имея такое многочисленное семейство, ей приходилось соглашаться на квартирантов хоть с беге-мотами, лишь бы те не очень больно кусались.
Бонифаций смерил хозяйку взглядом, исполненным такого уныния от ее манер, что она – а звали ее Вера - не стала ожидать ответа, и перевела разговор на другую те-му. О том, что в Ялте немало красивых мест.
-Дерут только очень, - с грустью добавила она, чтобы сравнение в пользу ее де-шевизны напросилось само собой.
Дом, в котором пришлось поселиться странствующим гипнотизерам, выглядел явно не Виндзорским дворцом. И даже справедливость той цены, которую просила за комнату Вера, еще очень и очень можно было поставить под сомнение. Но комнату им действительно была предоставили отдельную. И хотя в нее постоянно заглядывали Ве-рины дети, которых, из-за их вездесущности, казалось куда больше пяти, это все-таки уже было жилье. Кстати, как вскорости оказалось, детей на самом деле было не пять, а целых семь. Но вы бы на месте Веры стали говорить своим квартиросъемщикам прав-ду?
Запомнить детей по именам казалось решительно невозможным из-за их посто-янного Броуновского движения по дому. Одно только можно было определить точно – мальчиков насчитывалось четыре, а девочек – три. Или наоборот.
В заблуждение приводило одно дитя: то, которое, в результате патологической любви к кошкам, среди которых, как ни прискорбно, попадались и лишаистые, было выбрито наголо. К тому же, звали дитя  Женей. И даже прозвище «Кошачьи кишки», которым, то ли из-за любви к кошкам, то ли нездоровой из-за худобы, называли Женю, не проясняло пол отпрыска. Но хитрости Женя было чрезвычайной. Оно, казалось, могло даже у слепого выдурить его собаку-поводыря. Одна рука Жени была постоянно занята какой-нибудь кошкой, которые, кстати, в течение часа все время менялись, и потом ни разу не повторялись, другая рука все время пересчитывала мелочь.
Второй, выделенный из общей массы ребенок, несмотря на столь же нейтраль-ное имя Валя, классифицировался как девочка. Потому что ей было уже восемнадцать лет. Валя была влюблена, страдала от этого, и утешение искала в стихосложении. Уз-нав, что Цезик тоже коротает свою жизнь в поисках чего-то абстрактного (напомним – истины), Валя немедленно в него влюбилась. Но живую попытку Цезика сразу же ответить на ее чувство, Валя отвергла с негодованием. Ей привычней были страдания. Оба по этому поводу написали по стихотворению.
Третий и четвертый дети были близнецами. Потому говорить о них правильнее и быстрее, как об одном человеке. Их звали Коля и Миша. Они были рыжими, призе-мистыми семиклассниками, похожими на двух твердолобых бычков. Один из них – кто, это уже одному Богу известно – хотел быть милиционером, второй, напротив – вором в законе. В результате между ними постоянно шла борьба противоположностей. Время от времени близнецы менялись своими планами на будущее. Тогда борьба продолжалась с новой силой, только уже по другие стороны баррикад.
Пятый с шестым дети настаивали на том, чтобы их называли двойняшками. Ни Сима, ни Цезик, ни Бонифаций (хотя ему-то, в силу его многодетности, и следовало бы знать) не знали, чем отличаются близнецы от двойняшек. Может быть, тем, что тот, ко-го мы назовем пятым, был мальчиком, а шестая – девочкой. И хотя родились они, по словам их матери, вместе, и были похожи чертами лица почти абсолютно, вся хитрость генотипа выразилась в том, что девочка была белой, а мальчик – черным. То есть, абсо-лютно чернокожим, как если бы он родился не в обыкновенной ялтинской семье, а в африканском племени массаев. Двойняшкам так понравились их новые жильцы, что девочка тут же сорвала с оберегаемой матерью клумбы цветок, и подарила его Симе. А негритенок из той же клумбы выкопал двух червяков, и подарил из Бонифацию.
Ну, и седьмым ребенком, как должно явствовать из первоначального подсчета, была девочка. У нее был удивительный монголоидный разрез глаз и постоянная улыб-ка, которая, казалось, не сходила даже во сне. По этому поводу соседка спрашивала у Веры:
-А ты ей косичку не пробовала ослабить?





В именах этих детей что автор, что его герои путались постоянно. Двойняшек звали Николь и Эндрю. Улыбающуюся девочку именовали тоже как-то не по-нашему - то ли Мерилин, то ли Леномер.
Не успели гастролирующие гипнотизеры заселиться, как тот из близнецов, который сегодня видел себя вором в законе, украл у них кошелек со всей наличностью. Но был немедленно изобличен в краже, и жестоко покаран своим братом-милиционером. Улыбающаяся то ли Мерилин, то ли Леномер по этому поводу только улыбнулась.
После обеда Сима с Цезиком решили вздремнуть. Сказывалась усталость по-следних полутора дней. За время их сна в комнате опять побывали двойняшки Эндрю и Николь. (Бонифаций предпочел послеобеденной сиесте ознакомление с местным со-бачьим населением). Двойняшки решили проверить, на предмет интересности, чемодан новых квартирантов. Но чемодан, кроме двух коробок с новыми одинаковыми туфлями был заполнен только старой дорожной дребеденью – зубными щетками, полотенцами, бритвами, скорлупой от съеденных в поезде яиц, и т. д. Тогда двойняшки утешились тем, что в одной коробке сложили все правые туфли, в другой – все левые.
Цезик, разбуженный возней, краем глаза следил за двойняшками. Когда те, управившись со своей шуткой, смылись из комнаты, Пегасов решил эту «хохму с боро-дой», которую помнил еще с детства, продолжить. Он спрятал свою коробку с двумя левыми туфлями, и опять заснул.
Через какое-то время проснулся Сима. Открыв чемодан, чтобы достать полотен-це и умыться, он не мог отказать себе в удовольствии еще раз полюбоваться новыми туфлями.
Достав туфли из коробки, он поймал себя на неприятном чувстве, что в обуви что-то не так. Присмотревшись внимательнее, он заметил, что оба они были на правую ногу. (Так как свою коробку Пегасов вытащил из чемодана раньше и спрятал, Сима не смог сравнить купленные пары).
С похолодевшим сердцем вспомнив их цену - и вовсе не вспомнив анекдот о подмене туфель, который он, кстати, мог и не знать - Сима вскочил с кровати. Уже не думая ни о каком умывании, он на ходу, не надевая носков, влетел в свои старые сви-ные сандалии, и стремглав выскочил на улицу.
Поймав за калиткой какого-то лихого мотоциклиста из местных, Сима смотался с ним в город и, найдя магазин, в котором несколько часов назад они купили туфли, предъявил продавцу его товар.
Продавец удивился, но поверил. Ведь пара правых туфель перед ним была со-вершенно новая, с сохранившимся кассовым чеком.
Извинившись за такой неприятный казус, продавец сбегал на склад, заменил па-ру правых туфель на пару нормальных, еще раз убедился в том, что они действительно нормальные, предложил убедиться в том же сидящую в стеклянной клетушке кассиршу и, еще раз извинившись, отдал пару Симе.
Когда Сима вышел из магазина, продавец вернулся на склад, и проверил в нем все туфли. Туфель на складе было несметное количество. И пока он все их пересматри-вал, еще и еще раз убеждаясь, что в коробках все нормально, то поневоле, очумев