лестница в подвал, Найя поднималась по ней, потом, похоже, увидела, как он мечется, бросилась на помощь. Он закрыл дверь, та сразу стала почти невидимой на фоне стены, - если не знать, то не догадаешься. Он спрашивал Найю, хочет ли она есть, говорил что-то неважное, она словно чувствовала, как за этим стоит давнее, ни с кем не разделённое одиночество, и пыталась поддержать разговор, но ничего не получалось… Райнер привёл её в кухню, сказал – распоряжайся… и замолчал.
Они были вдвоём во всём доме, не считая отца Ника, - из прежней прислуги остались только несколько работников, которые сейчас, днём, были в своём флигеле. Звонкая тишина отсчитывала секунды.
Райнер прикрыл глаза: Найя больше не задавала вопросов. Теперь она будет молчать, а он вернётся к тому же замкнутому кругу: ждать людей, следить за делами Ника, за его отцом и поместьем, потом когда-нибудь будет поездка к Переходу… И больше ничего. Когда-то он страстно хотел, чтобы это существовало, - отправка людей, единственный смысл жизни, - он вцепился в эту работу, как утопающий. Только ведь когда-то раньше был ещё и огромный свободный мир, в котором была другая жизнь… Ему показалось, что Найя вдруг напомнила об этой другой жизни, что она принесла с собой её дыхание и хотела его передать, но всё оборвалось, и теперь им обоим нет туда пути. Впрочем, что толку переживать, ему-то действительно давно уже нет никаких путей, кроме этого замкнутого круга…
Найя покончила с едой и смотрела на него. Райнеру подумалось, что у неё глаза - как у встревоженной птицы.
-Кари…
-Да?
-Я не могу так. Ты так молчишь…
-Как?
-Как будто я что-то должна была, да не сделала…
Райнер со вздохом сжал руки.
-Да ничего ты не должна, не морочь себе голову. Мне вообще никто ничего не должен. Я только удивляюсь, почему всё-таки делают…
Он осёкся, но Найя поняла, что Райнер говорит не о ней.
-Видимо, потому что люди…
-Нет, они же лондар.
-Люди, - настойчиво возразила Найя. – Человек – это не раса… это звание, которое нужно заслужить.
-Если бы, - искренне вздохнул Райнер. – С этим званием на солнце не выйдешь.
Он замолчал. Да что ж она всё извиняется…
-Ты точно сыта?
-Да… спасибо.
-Смотри. Чужие здесь не ходят. Те лондар, которые есть, - это прислуга человека, которого ты видела. Связь с вами держал именно он. А лондар свои, они тут с самого начала. Так что в доме можешь чувствовать себя спокойно.
-Он… поправится?
-Не знаю. Насколько это возможно. Надеюсь.
Найя помрачнела.
-Людей всё меньше и меньше. Поддерживать контакты трудно и рискованно, если ещё и с ним что-то случится…
-Знаю. Я делаю всё, что могу.
-Он давно болеет?
-Давно, но сейчас сильно сдал… Сегодня позвонили: Ник арестован.
-Ник?
-Его сын. Мы давно этого ждали, но всё тянулось и тянулось, и вот… наконец.
Найя долго пыталась осознать: арестован – значит, лондар, людей не арестовывают, они считаются на уровне животных… У человека сын лондар, и отец при этом остался человеком… Райнер терпеливо ждал. Сколько лет она провела под страхом? Восемь? То-то и оно, нет смысла обижаться, что-то доказывать… они правы в своём страхе.
***
Они так долго ждали суда, что когда наконец настало время заседаний, сначала в жизни как будто ничего не изменилось. Только потом стало всё яснее и яснее: отсюда нет пути на свободу, каждый день ведёт только к одному. Райнер разрывался между тем, чтобы в зале суда у Ника была хоть одна родная душа, и боязнью, что кто-то его опознает. Адвокат не был в курсе причины его терзаний, но нервные звонки наконец вывели его из терпения, и он потихоньку провёл Райнера в здание суда. Райнер поначалу шарахался от каждой тени, потом нашёл себе угол в дальнем конце зала и замер там. Адвокат переговорил со своим подзащитным, Ник поднял глаза в правильном направлении… и у Райнера разом и окончательно отлегло от сердца: это был прежний Ник, ничего не изменилось, он знал свою участь и относился к ней спокойно. Теперь можно было хоть как-то говорить с Сартеном-старшим, пусть и с трудом, но… всё же – уже говорить, а не еле-еле отвечать на вопросы, не зная, куда деваться от чувства вины.
Его так и не вызвали давать показания, как-то обошлись, некоторое время Райнер не появлялся на процессе… и выступления эксперта он тоже не видел. Пришёл только на вынесение приговора, почти не слышал того, что говорилось, - смотрел на Ника. Было тяжко, и казалось – ты ничего не приносишь, кроме бед, вот сейчас за твои затеи человека посадят, и это не искупить и не загладить, ты потом не расплатишься ничем за его годы несвободы… или сколько им там осталось, по его подсчётам. Приговор? Какая разница, на сколько его осудят, всё закончится, когда закончатся люди. И всё же – он не зря старался, всё-таки – не тюрьма, всё-таки его признали невменяемым… Он невольно вздрогнул: накатило воспоминание о заключении. Хорошо всё-таки, что Ник этого не узнает на своей шкуре.
Сартен-старший встречал его на пороге поместья. Ходил уже тяжело, с трудом, часто останавливался отдохнуть, но всё же пришёл. Райнеру больше всего хотелось встать перед ним на колени, но он понимал, что это ничего не изменит, а старик и так прекрасно знает его чувства… и это тоже не помогает.
Они долго молчали, глядя друг на друга, пока наконец Райнер не отвёл глаза.
-Будешь себя грызть, - сказал Сартен-старший. – Долго. Ты такой.
-Буду, - согласился Райнер.
Сартен протянул ему руку, Райнер довёл его до кресла на веранде.
-Знаешь, - Сартен не отпускал его руки, заставил сесть рядом с собой. – То, что его осудили – это беда…
-Да.
-Но это не самое плохое, что могло бы с ним быть, поверь.
Райнер удивлённо глянул на него.
-Законы, деньги, конкуренция, долги – это такое дело… Любой может на это попасть, занимаясь чем угодно. Тут не бывает чистых рук и прямых дорог. Главное – не отнимать последний кусок у бедных, а так…
Он закашлялся, потом долго пытался отдышаться, держась за сердце.
-Так вот. За такие дела я бы его не осуждал. А вот если бы он, услышав твою идею, отказался помочь… или, раскрыв твою тайну, стал бы как-то вредить… вот тогда я бы его проклял. Я, конечно, не Владеющий Силой, как следует проклинать не умею… но он бы мне был больше не сын.
Райнер очень глубоко вздохнул.
-Вы не сердитесь не меня?
-Нет, - легко и сразу отозвался Сартен-старший. – Не ты устанавливал эти законы. Вот на тех, кто… на тех – да, я держу зло. И оно не уйдёт. Ну всё. Иди, работай.
***
Идею о том, что надо навестить Ника, Сартен-старший высказал как нечто само собой разумеющееся. Райнер сначала не понял: он же и так собирался, в чём дело-то… потом не поверил своим ушам.
-Вам самому навестить? – переспросил он. – Вы уверены?
-Мне было очень плохо, - просто сказал Сартен. – Скоро болезнь меня добьёт. Пока я ещё могу выглядеть и двигаться как здоровый, то бишь как лондар, надо это сделать. Потом уже не выйдет. А до освобождения Ника я вряд ли доживу.
Райнер хотел было возразить, но вспомнил о надвигающемся голоде и промолчал. Сартен это заметил.
-Вот видишь. Так что узнай, когда там часы посещения, договорись, и вперёд.
-А документы?
-Мои будут, настоящие. В них же не пишется, лондар ты или нет.
Райнер вздохнул и отправился выяснять.
Он взял с собой нескольких слуг, - боялся, что придётся защищаться. Как ни крути, конечно, вряд ли что-то получится, если действительно распознают человека, и, наверное, лучше было бы Сартена отговорить… но Райнер не мог. Не чувствовал себя вправе лишить его последней встречи с сыном.
Сартен держался спокойно, хотя зрелище лечебницы могло бы с непривычки подавить: глухие мёртвые стены, на которых, будто шрамы, бывшие окна, возникала жуткая мысль о слепом, который больше никогда не сможет видеть… Райнер пошёл на проходную, предъявил документы, старался не нервничать и не думать о том, что их, вопреки всем стараниям и договорённостям, могут не пустить. А человек в сопровождении трёх лондар сидел в машине, совсем близко, протяни руку…
Наконец охранник протянул Райнеру документы, кивнул: проезжайте. Райнер очень старался идти до машины… а не бежать.
Они оставили машину на стоянке, прошли до главного входа. Райнеру было не по себе, - казалось, серый дом наблюдает своими слепыми окнами за пришедшими. А потом пришлось войти внутрь.
Их встретили лондар с безразличными лицами, проводили через пустые коридоры до лифта, затем были ещё коридоры, и казалось, что это никогда не кончится, что мир застыл, превратился в путь в бесконечность… в никуда. Но всё же отворилась дверь, можно было остановиться, сесть в глубокие мягкие простые кресла – и ждать.
Ник появился внезапно и бесшумно, странно-тихий и будто пришибленный. У Райнера заныло в груди: что же, что такое, чем его накачали… или что тут вообще происходит, при отсутствии на Дисе медицины…
-Ник!
Тот улыбнулся, махнул рукой и сел рядом.
-Ничего. Ничего страшного.
Райнер нашёл в себе силы улыбнуться в ответ.
-Психи не достают?
-Нет.
Райнер подумал, что Ник врёт, но возражать не стал. Может, и не врёт… недостаточно времени прошло, чтобы действительно что-то произошло. Или…
Сартен-старший заговорил, – и напряжение стало понемногу растворяться. Райнер несколько минут просто не верил, что это реальность, сидел как на иголках, но потом и сам стал подпадать под обаяние этого мягкого уверенного тона, даже не вникал в слова, - слушал интонации, и от этого становилось легче. Правда, оставалась ещё задача – выйти из лечебницы, сесть в машину и уехать, и чтобы никто ничего не заподозрил… чтобы Сартену не стало вдруг плохо. Райнер стал злиться: мысль засела в голове и не желала уходить. Он с беспокойством посматривал на Сартена, в панике пытался уловить малейшие признаки недомогания, прислушивался к тому, что могло доноситься снаружи, из-за двери, ничего не слышал и только сильнее нервничал, визит превратился в мучение, а он ничего не мог с собой поделать. Ник же говорил с отцом, как будто после долго пребывания в затхлости наконец попал на свежий воздух и не мог надышаться… и это было понятно, слуги просто ждали и делали вид, что их тут нет, - как обычно, и один только Райнер не мог ни включиться в разговор, ни спокойно дожидаться его окончания.
В какой-то момент он вдруг увидел глаза Ника и понял: тот всё знает. Да, этот визит стоит больших нервов и огромного риска. Да, повторить его вряд ли удастся, потому что Сартен-старший сейчас держится, а дальше может быть только хуже. Да, скорее всего, это их последний разговор, и они оба не хотят омрачать его… хотят запомнить друг друга такими, какими были всегда. Райнеру стало совестно, - у обоих такое самообладание, а он не может посидеть спокойно и сделать вид, что он мебель? Думает только о том, скорей бы доставить старика в безопасное поместье, подальше от чужих глаз – и от Ника?..
В дверь постучали, вошли такие же безликие лондар, как были на входе, - Райнер не мог их различить, - сказали, что время для посещения истекло. Сартен-старший поднялся, все остальные тоже сразу встали. Ник смотрел на отца, не отрываясь, и Райнер понимал, что не имеет права ничего говорить, торопить, прощаться…
Они попрощались сами, - так, как будто впереди была ещё уйма времени и множество встреч.
***
К Переходу они уходили, когда самая жаркая пора уже закончилась, но впереди ещё
