остальных рисунков, она рисовала именно карандашом, а не штриховала пустоту. Цветок получился колючий и грустный, но сквозь иголки проступала еле заметная улыбка. Ее первой заметила Мэй, сказав, что это точно она. Аврора разглядела не сразу, уже после трех ночи, сидя на полу в номере, она увидела рисунок глазами Айны и Мэй. Денис тоже сразу ее узнал, что еще сильнее разозлило Аврору, получается, что она одна себя не знает? Какой удар по профессиональной чести! Айна и Мэй были удивительно похожи. Внешнее сходство сразу бросалось в глаза, но гораздо сильнее Аврору поразила их связь, образовавшаяся моментально, будто бы каждая прятала внутри конец оборванной цепи, в надежде найти вторую часть и воссоединиться. При всех Айна называла Мэй по имени, но, оставаясь наедине с Авророй, изредка называла ее мамой, тут же прося Аврору ничего не говорить Мэй. Девочка боялась стать навязчивой, потерять близкого друга, неуверенная в себе, неуверенная в своей нужности другому. Аврора не переубеждала ее, мягко подводя к тому, что Айна слишком критична к себе, а Мэй никогда и никого не бросает. Девочка это понимала, но страх был сильнее. Аврора видела, сколько в ней страха, сильного и уверенного, сколько еще предстоит работать, чтобы малыми шагами выдавить его до капли. Айна напоминала детей, выживших после многих лет домашнего насилия или тюрьмы детдома, но в то же время девочка была сильная, и у нее был человек, очень близкий, который заботился о ней, который был ее опорой, и которого больше нет. Айна могла это точно сказать, никакого блока не было. Она знала, что дед умер. Плакать о нем она не могла, истощив колодец слез до капли. Вспоминая о деде, Айна искала Мэй или Альфиру, она очень пугалась, что осталась одна, пока не привыкла к Авроре. Они подружились, Аврора в основном говорила, а Айна рисовала ответы. И все невыплаканное, подобно сломавшемуся психотерапевту, Аврора принимала на себя, полночи сидя в углу кровати и плача. Не помогали таблетки, от алкоголя ее тошнило, и если бы не Мэй, она бы перестала есть. Мэй, как всегда, знала лучше других, что им нужно, но никогда не могла понять этого для себя, за нее это делала Айна.
— Камиль прислал сегодня, — Мэй показала фотографии на планшете. Почтовая программа чуть тормозила, и кадры менялись со странной задумчивостью.
— О, заколотили окна. Правильно, могут разнести, — Аврора кивнула сама себе, глядя на безликие фанерные щиты, которыми Камиль закрыл ресторан, вывеску он тоже снял. Также выглядела вся улица, будто бы город готовился к бомбардировке. — Хорошо, что вы закрылись.
— Да, но от нас требовали, чтобы мы работали в праздники. Я задним числом издала приказ о ремонте зала и дезинфекции. Придется пройти внеплановую проверку, но когда это еще будет. Знаешь, у меня такое чувство, что завтра не наступит никогда. Мы застряли здесь, и ничего больше не существует.
— Это ты еще в городе не была. Там чувствуется, что завтра уже умерло, а прошлое пожирает пространство квартал за кварталом. Мертвый город с мертвыми гражданами.
Айна подняла голову от рисунка и улыбнулась. Сделав последние штрихи, она удовлетворенно дотронулась до рисунка, осторожно, чтобы не смазать грифель.
— Посмотрите лучше сюда, — распевно попросила девочка. — Вы слишком много думаете, а завтра все равно наступит и на земле, и под землей.
Мэй и Аврора склонились над рисунком. Из-под черных штрихов, напоминавших при первом взгляде бесформенные фигуры, проступал свет, яркий и неожиданно теплый. Глаза не сразу видели его, но восход солнца, разрезающего непроглядную тьму, становился все яснее и четче, пока не оставалось только оно — солнце, слепившее глаза, заставлявшее улыбнуться и выбросить из сердца тревогу.
— Битва будет здесь? — Юля с тревогой осмотрелась, не находя в идеально ровном ледяном поле ничего, что хоть на малую долю отличалось от бесконечного поля. Даже небо и тучи были одинаковыми, будто бы отрисованными ленивым художником, решившим все локации закрыть одним шаблоном.
— Здесь и не здесь. Битва будет везде, — Лана туже затянула шарф, пряча лицо от ветра. Юля замоталась с ног до головы, остались одни глаза. — Ты боишься?
— Да, очень. Но они же этого и хотят, чтобы я испугалась и сдалась.
— Конечно, но в твоем страхе нет ничего позорного
— А если я проиграю, что тогда будет?
— Никто не знает, даже я. Хуже страха лишь твои сомнения.
— Нет, я все решила и буду биться, — Юля закрыла глаза и кипящая внутри ненависть разгорелась с новой силой. Она зажглась, засветилась, мощным лучом проткнув серое небо.
— Не торопись, не расходуй силу зря, она тебе понадобится. Помнишь наши тренировки? — Лана сжала ее плечо, Юля успокоилась и погасла.
— Помню. Вот бы мне силу всех этих мастеров! — Юля засмеялась. — Пока вы не пришли, я думала, что все забыла.
— Ты ничего не забыла. Придет час, и ты ощутишь их силу. Они бились здесь до тебя, их сила навсегда осталась здесь, она тебе поможет. Не думай о других — думай о себе, тогда сможешь победить. Чужие мысли, чужие чувства делают тебя слабее, только твои желания и чувства помогут тебе.
— Да, я понимаю, о чем вы. Я этого и хочу. Я поняла это на крыше в тундре, вы же знаете, что она со мной разговаривала, да?
— С тобой говорил Бог. Ты смогла до него достучаться, — Лана улыбнулась, это было видно даже сквозь толстый шарф. — Твоему противнику никогда не подняться до твоего уровня, и оно это знает.
— Оно? Я думала, что это он.
— Тебя не должно смущать выбранное им тело. Можешь называть его злом, но это людской термин. Вы любите все упрощать, а во Вселенной нет ни зла, ни добра.
— Знаю, вы говорили. И Йока мне это объясняла. Я не хотела ее убивать.
— Ты знаешь, что должна была это сделать. Посмотри налево, узнаешь?
Юля повернулась, вращать головой в замотанном состоянии было трудно, проще поворачиваться, как играет с солдатиками ребенок. Она чувствовала себя таким же оловянным солдатиком, но со своей программой. К ним летел дрон, а за ним несся на бешенной скорости волк-киборг. Юля сразу поняла, что это Илья. Она видела его на могиле Йоки, волк лежал рядом и протяжно скулил, едва сдерживаясь, чтобы не наброситься на Юлю и не разорвать на части. Оно, этот холеный офицер, всегда был рядом смеялся, подначивая и ее, и волка к схватке.
Волк встал в двух прыжках от нее и смотрел, не мигая в глаза. Юля не отворачивалась, выдерживая тяжелый взгляд. Вдруг что-то внутри волка дрогнуло, глаза изменились, став знакомыми, немного грустными, но заботливыми, слишком серьезными. Илья справился со своей ненавистью, он не вернулся, он никуда и не уходил. В той ярости, которую волк сдерживал в себе, Юля видела Илью, узнавала его настоящего, не того смущенного парня, влюбленного по уши в нее, а твердого и упрямого. Здесь он был свободен, вот только опять один — она убила ее. Такова судьба, и Юля могла причинить ему только боль, совершенно не желая этого.
— Он присягает тебе. Поверь, он многое сломал в себе, чтобы сделать это. Они придут на битву и встанут рядом с тобой. Ты будешь не одна — Это их выбор, — передала сообщение Лана, волк рыкнул и с чудовищной силой разломил заледеневшую землю.
— Кто они? — опешила Юля.
— Они, посмотри за спину, — Лана засмеялась.
Юля обернулась и увидела, что к ним бежит черная лавина волков самых разных модификаций. Она еще никогда не видела столько киборгов сразу, стая закрыла собой горизонт. Волки рычали, выли, дрожа от нетерпения и силы.
— Это что, мое войско? — всхлипнула от радости Юля.
— Да, вот только не плачь, а то они тебя загрызут, — засмеялась Лана. — Они сами организуются, твоя битва будет в центре, не смотри и не думай, что с ними — они будут думать за тебя, они будут защищать тебя.
Юля выдохнула и посмотрела на серое небо, еще сохранившее ожог от ее огня. Солнце осветило Юлю, она почувствовала, как сила входит в нее, и испугалась, что сейчас лопнет. Лана сжала ее плечи, стало гораздо легче, успокоилось сердце, ставшее бездонным, наполненное кипящей плазмой.
— Я готова. Да, я боюсь, но я готова, — уверенно сказала Юля.
60. Пирамида
Стало вдруг темно. Нет, зимнее солнце еще занимало место на небе, но его время прошло. Ровное и безоблачное небо покрылось серо-черной коростой от десятков тысяч факелов и тысяч костров, разведенных прямо посреди проезжей части из десятков сваленных друг на друга машин, еще недавно блестевших заманчивой привилегией.
На марш вышли миллионы, каждую полусотню вели командиры, в руках которых горел и безжалостно чадил огромный факел из грубо сваренного железа, наполненный чистой нефтью. Густой липкий дым наполнял легкие и ума людей, не оставляя места даже самой малой части души. Они становились глиняными, пустыми внутри, принимающими уродливую форму злого и безрукого мастера, и малая часть света билась внутри, желая вырваться на свободу, покинуть навсегда это тело, этот город, этот мир. Если взлететь и взглянуть вниз с высоты полета самого храброго стрижа, то видна будет расплющенная пирамида, высеченная из живого тела города, с кривыми гранями, далекая от совершенства природной гармонии, как и многое, созданное человеком в попытке повторить.
Люди шли, и город пропал, спрятался в тени смога, став безмолвным руслом мертвой реки, по которой текла всепоглощающая лава. Но она текла не от вулкана, а к нему, стремилась в вершине расплющенной пирамиды, к горящему черным пламенем Соловецкому камню. И только старый детский магазин и Политехнический музей со страхом и вызовом смотрели на лаву, на вершину вулкана, не боясь, что она поглотит их, коля глаза тех немногих, кто осмеливался обернуться и взглянуть им в лицо.
На Лубянской площади пылала от прожекторов огромная платформа. Колонки ждали первых слов победителей, безмолвно стоявших над толпой, смотревших на них благосклонно, заглядывая в душу каждого. По всему пути следования колонн, на всех мертвых артериях древнего города высились экраны, в деталях показывающие вершину пирамиды, куда не каждому суждено взобраться, но каждый сможет стать ее фундаментом, надежной опорой.
Егор стоял справа от лидера движения «Правая воля» и чувствовал, что они хозяева этих людей, хозяева этой земли, а будущем и всей планеты.
