ему.
— Ну, и что вы загадали? — Лана хитро посмотрела на всех.
— Ты знаешь, Лана, — Мэй посмотрела ей прямо в глаза.
— И это сбудется, — улыбнулась Лана и погладила Айну по голове. — Айна, ты же понимаешь, кого обнимаешь сейчас?
— Воина Солнца! — воскликнула девочка. — Деда всегда говорил, что придет воин Солнца и спасет нас — так было и так будет всегда!
Что-то лизнуло по щеке. Фу, грубое и шершавое, воняет каким-то гнильем и машинным маслом. А еще это жужжание над ухом надоело, так спать мешает. Йока отвернулась, закрыв голову руками. Ей снился один и тот же кошмар, как Юля стреляет ей в голову. И больше ничего, снова и снова один и тот же кадр, и резкая боль в голове. Сколько она так спит, ее же не убили? Поерзав на месте, она поняла, что лежит в яме, кто же ее кинул в нее, или она сама в ней заснула. Холодно и очень хочется есть, почему она голая?
Йока села и осторожно приоткрыла глаза. Последний день, ударил в лицо, а сколько прошло времени. Она была мертва, в этом не было сомнения. Ее откопали, а на груди тлели цветы. Йока усмехнулась, как в древних мифах: живокост, животел и живодух. Значит, кто-то сбегал на западные земли в мир мертвых и принес их. Она с трудом встала, будто бы снова учась стоять и ходить. Тело обдувал ледяной ветер, но на небе светило яркое горячее солнце, наполнявшее ее жизнью. Сзади кто-то стоял и ждал, тяжело дыша от волнения. Так не может дышать человек. Она обернулась и увидела волка, над которым радостно кружил дрон.
— Привет, Илья. Привет, мой птенчик! — Йока протянула руку, и дрон аккуратно завис над ладонью, мигая фонарем от радости. — Илья, а где моя одежда? Ты же приготовил мне поесть?
Волк недовольно фыркнул, но даже морда волка не могла скрыть того, что оборотень был счастлив. Она тоже была счастлива, что жива, что рядом ее друзья, которых она любила. — Юля же вернулась домой?
Волк посмотрел в небо и покачал головой. Он не знал, как не знал, почему остался жив. Он помнил, что был убит одним из первых, забрав с собой трех киборгов на тот свет. Волк убежал и вскоре вернулся с коробкой в зубах. Йока нашла там безразмерное белье, теплые прошитые ватные штаны, куртку, нижнюю робу, валенки и много чего еще, что могло потом пригодиться. Там же был мешок Юли с походной горелкой и пакетами с концентратами.
Йока оделась, сложила все в мешок, второй она нацепила на волка. Волк прорычал, требуя, чтобы она нацепила оба мешка. С трудом, но у нее получилось. Пальцы не слушались, ей теперь все придется учить заново, так даже лучше, новая жизнь ей нравилась гораздо больше подземного мира. Волк опустился на землю, приглашая ее сесть. Йока залезла и упала в тот же момент, как он поднялся. С шестой попытки она села правильно, и волк осторожно пошел, постепенно набирая ход. Вскоре он уже бежал с огромной скоростью, дрон летел впереди, выделывая сложные фигуры, не прекращая веселой игры. Йока вжалась в волка, шкура больно колола лицо, но это было очень приятно. Им не надо было разговаривать, они общались через имплант все втроем. Волк бежал через ледяную пустыню, по обрывкам карт намечая путь к живой земле. Ей уже не хотелось есть, Йока опьянела от ветра, от полета, забывая всю прошлую жизнь, чувствуя, как ее дух радуется вместе с ней. Он не бросил ее, не бросил ее тело, оставшись ждать воскрешения или умереть вместе с ней через сотни лет. Ей не было холодно, любовь грела сердце, одежда защищала тело, и чужой дух, часть души того парня, что пришел с Юлей, искренне любил ее, а она его, оба не до конца звери, не до конца люди, оба одинокие и нашедшие друг друга, объединенные смертью, связанные новой жизнью.
63. Эпилог
Прошло три года
Парк стоял невидим и тих. В такой ранний час редко кто проходил по прореженным ураганами и болезнями аллеям, чтобы насладиться тишиной, услышать утренние разборки птиц и просто побыть немного в стороне от города. Новогодние каникулы сковали волю, до полудня район спал, выходили лишь заспанные собаководы и женщины с детьми, подростки бесцельно слонялись, бросая во все углы петарды, громко обсуждая прохождение новой игры, споря до легких тычков, кто из героев круче. И на этом все затихало, проезжал пустой автобус, пара испуганных автомобилей, и парк облегченно вздыхал.
Юля гуляла всегда в одно и то же время, выходя из дома без десяти пять. Она любила встречать рассвет, пускай он и был зимой слишком поздно. Ей не было скучно, годовалый кобель немецкой овчарки не давал замерзнуть. Она брала с собой немного еды и сухари для пса, снег есть не разрешала и вообще была очень строгой и справедливой хозяйкой. И пес платил ей веселым нравом, чрезмерной игривостью, но, едва услышав команду хозяйки, тут же заканчивал игру. Щенка она купила сама, на свои деньги, заранее предупредив родителей. Мать поворчала, но согласилась, отец был очень рад и сам любил погулять с Арнольдом, когда Юля уходила в институт или на работу.
Как же они постарели. Когда Юля с Максимом вернулись домой, они не узнали своих родителей, ставших за эти страшные месяцы стариками из самой грустной сказки. Они будто бы застыли, замерзли в ожидании, слегка отогревшись, но не помолодев, как это бывает в сказках. В жизни тревога и горе жестоки и тверды, как рука скульптора, уверенно отсекавшее все лишнее, навсегда. Юля до сих пор переживала их встречу, Максим тоже, но не говорил об этом, а она хотела поговорить, чтобы он не молчал. Максим стал еще замкнутее, молчаливее, оживая только рядом с Альфой, Юлей и Айной, умевшей заставить улыбаться даже самый грустный камень.
Их продержали месяц в больнице, не допуская родных и друзей. Тяжелее всего было Айне, она очень тяжело переживала расставание с Мэй. Системе на это было плевать, как и на прошения и дежурства в приемной родителей Юли и Альфиры. Бабушка Альфиры даже пыталась прорваться к ним в палату, и пожилую женщину отправили на пятнадцать суток в Сахарово. У отца Юли случился очередной гипертонический криз, и его госпитализировали, мама оказалась сильнее, лишь глаза запали глубже в тяжелые морщины, а пальцы стали с трудом разжиматься.
Их обследовали, терзали ежедневными допросами под контролем ведущих полиграфологов. Все было тщетно — они ничего не помнили. Максим предположил, что их долбят потому, что боятся нас, боятся нашей памяти, что мы вспомним и всем расскажем. Юля и Альфа не думали об этом, они просто радовались возвращению домой, и безликая палата, строгий режим и редкие встречи друг с другом во время еды под присмотром следователей не могли омрачить их радость. Юля получила большую дозу радиации, и ее лечили от лучевой болезни. Сначала было страшно, когда выпали все волосы, но врач поздравил с тем, что она сохранила зубы, и Юля не переживала, каждый день ощупывая лысую голову, ожидая первые ростки, но их не было. Она стала немного похожа на Аврору, как дальняя родственница. Они подружились, почти не разговаривая. Аврора, когда они остались одни в туалете, где не было камер, показала ей фокус с пальцами, точно зная, что внутри Юли тоже жив огонь. Слов не требовалось, Юля потом несколько ночей не спала, в памяти что-то ворочалось, а утром она рисовала в туалете огненные узоры, не показывая никому, даже Альфе, которая все чувствовала и, как многие, называла Юлю воином Солнца или U-LiSun. Она перемигивалась с Максимом, а Юля злилась, догадываясь, что они замыслили.
Юля слепила снежки и принялась атаковать Арнольда. Пес лихо уворачивался, рыча и поскуливая от удовольствия. Если бы все было также просто, как игра в снежки, когда никто не остается обиженным, когда всем весело. Она часто думала о том, почему в жизни все так сложно, почему люди не могут просто жить, не мешая и не завидуя друг другу, почему они все время хотят уничтожить себе подобных ради чьих-то злых и тупых идей, так сладостно ложившихся в ослабленные телевизором и интернетом мозги, так легко отвечавшим на главные вопросы жизни, а ведь на эти вопросы не могло быть ответа. Она вновь увидела родителей, покорно стоявших на кухне, когда они вошли. Они так бы и стояли, не шелохнувшись, Максим и Юля почему-то стеснялись обнять родителей, вот то же странные комплексы, навязанные стереотипы и заскорузлые обиды, мешающие быть человеком. Юля не сразу заметила, что на кухне, как обычно, работал телевизор. Ей стало дурно, она вдруг увидела холодное помещение, одинаково одетых людей, некрасивых и не уродов, сидевших перед экранами, из которых лилось дерьмо пропаганды. Она не знала, как это получилось, что она сделала, но телевизор упал на пол, расплавленный, разорванный мощным ударом, от которого на стене осталось черное пятно сажи. Если бы не Максим, быстро обхвативший ее, она бы точно что-то сделала. Ей стало легче, она обняла маму, расцеловав не к возрасту постаревшее лицо, долго обнимала отца, ставшего таким слабым, оставшийся с надорванным инфарктами сердцем. Отец плакал от радости, мама просто застыла в ступоре, пока ее не обнял Максим, тогда она ожила, растаяла окончательно. Больше телевизоров в доме не было, отец сам раздал их соседям, ничего не спрашивая. Юля потом купила колонку с первой зарплаты, чтобы дома не было так тихо.
Арнольд бросился в атаку и повалил Юлю в снег. Она была сильнее, но давала щенку побыть немного победителем, зная, как это важно для начинающего бойца. В очередной раз, а прошло уже больше года, она радовалась, что разделалась со школой, доучившись экстерном и сдав все, что от нее требовали на вполне сносный бал, которого хватило для поступления в институт физкультуры сразу на две специальности. Мама спокойно приняла ее выбор, обрадовавшись, что Юля будет учиться и на менеджера спортивной команды или как-то так, она не вдавалась в подробности, радуясь, что ее дочь будет немного экономистом. Альфа каждый день напоминала Юле, проводя пальцем по шее, что они вырвались, отмотали свой срок.
Альфа училась на художника компьютерных игр и метавселенной, как это называли преподаватели, проходя бесплатный курс педагогов по рисованию. Не сговариваясь, они выбрали главный путь в жизни — работать с детьми. По выходным в дневную смену они работали у Мэй, совсем не ради денег, а потому что нравилось, но взрослая жизнь не давала видеться часто, и они очень скучали. Родители Альфы, особенно ее бабушка, были против Максима, и Альфира ушла из дома, как только окончила школу, прямо после вручения аттестата. Она жила с Максимом, и Юля всегда хмурилась, не понимая, как она может жить с ее братом. Но тут же одергивала себя, зная, что Максим никогда не бросит ее, как никогда не бросал свою сестру, как бы она с ним не ругалась и не злилась на него. Она завидовала Альфе, очень хотела
