Захолустье 2

стола с листком рецепта. Фыркнула в сторону: - Им еще все бесплатно, понимаете ли!..
         Незнамова объявила, что в стране в областных СПИД-центрах давно применяют стадивудин. Кроме зидовудина, разумеется. А тут, в Захолустье, работают по старинке.        
         - Получите стадивудин, кабинет знаете?
         На второй день от этого стадивудина меня буквально сплющило. Ощущение, будто на грудь положили свинцовую плиту. Я не могла набрать воздух. Доползла, дотянулась до телефона на столике, трубка упала и загудела. Не смогла крутнуть диск – внезапно забыла номер «Белого квадрата», Борькиного офиса (предлагал же, лошаре вичевой, завести мобильный!). Забыла напрочь, коза такая! Я закрыла глаза, пытаясь вспомнить. Цифры, четверки и семерки, кололи грудь и под ложечкой. Я тихонько завыла. Кеша от испуга распушил хвост и выгнулся знаком вопроса. Ужом, плача и пуская слюни, добралась до унитаза и опустила голову в темный, слабо отдающий мочой, колодец. Упавший пластиковый стульчак ударил в затылок.
        В таком положении меня застал пришедший с работы сожитель. Я была в отключке.
        Стадивудин в тот вечер, как было предписано, я не принимала. Хотя даже однократный пропуск в приеме, пригрозила в Центре новая врачиха, чреват. Уснувший вирус просыпается очень злой и пожирает клетки иммунитета быстрее, могут начаться невозвратные инфекции. Прием терапии это строгий, пошаговый план. Все должно быть четко и по времени. Даже на пять минут лучше не опаздывать, толковала клиничка, не эта, а та, настоящая. Людмила Алексеевна которая.
        Пропуск чертова препарата от Незнамовой, видимо, придал сил, и через день под ручку с Бассаровым мы возникли в коридоре Центра. В очереди у клинического отдела кто-то сочувственно изрек, что от этого «стада» его тоже «плющит». Меня пропустили вне очереди (в здешних очередей никогда не спорят - спаянные диагнозом пациенты что братья-сестры). Я села впритык к двери клинического отдела, - она не была плотно закрыта, - и услышала знакомый голос. Да, да, Людмила Алексеевна приехала! Мама пришла, молочка принесла.
         - Да, дорогая моя, вас попросили подменить, не более того!.. Только контроль, никаких назначений… Кто вам сказал такое, коллега?..  – обрывками доносился подчеркнуто вежливый, без рабоче-крестьянских грубостей, глас Тришиной. Я уже подметила, что в хорошем настроении мой лечащий врач, наоборот, могла припустить матерком. Собеседница что-то невнятно бормотала в оправдание. -  Да что вы говорите, голубушка?.. А вы знаете,  что стадивудин нельзя принимать при беременности, и он с прошлого, двухтысячного, запрещен в Европе, так как считается высокотоксичным?.. Откуда знаю? Да я только что с Европы прилетела, не запылилась...  Да, вы хороший гепатолог, не спорю, вот и лечите печенку на здоровье, милая моя. В другом месте.
         Далее из разговора врачей я к неописуемому ужасу своему уяснила, что у этого «стада» много побочек, типа липодистрофии. Например, диспропорция тела, может вырасти горб. Вот, накаркала.
         - Жалуйтесь, пжалста!.. – резюмировали беседу за дверью.
         Дверь распахнулась и из кабинета, бормоча что-то под нос, вылетела багровая, как эмблема антиСПИДа, Незнамова. Бородавка и крылья широкого носа трепетали.
         - Следующий-кричит-заведующий! – раздался веселый голос. 
         Бассаров сильной рукой поднял меня со стула и подтолкнул в спину. Я инстинктивно ухватилась за живот.
         Женщина-ураган сидела за столом, тоже слегка раскрасневшись, но это ей шло. И вообще, после поездки на симпозиум в Амстердам (известила всезнающая очередь) наша клиничка обрела заграничный шарм.          
         - Вау, Арпиульева! -  приветствовала меня Тришина. И отложила в сторону зеркальце. – А я тебя вспоминала, дева. Что новенького? Доченька не пинается, не?
         Из-за пропуска препарата терапию пришлось начинать сызнова. Людмила Алексеевна успокоила, что ситуацию можно выправить – на подходе другие препараты. А через пару лет можно переходить от битерапии к тритерапии.
         Я сразу же выпалила выстраданное, придерживая живот и теребя пальцами копию расписки от Нехуровой:
         - Людмила Алексеевна, а если я умру, Вареньки тоже… не будет, да?
         - Ну-к, тёзка, дай, что там у тебя… Шо це за цидуля, га? - щелкнула пальцами Тришина. Пальцы были наманикюренные.
         Повертела в руках бумажку, вчиталась, приподняла выщипанную бровь, пропела с мягким южнорусским акцентом: «Хи-ха-хо! Да шо вы ховорите?». Разорвала расписку и бросила в урну.
 
          Пленка 17е. Лори. Час пик
 
          - Вам обязательно, чтоб говорила «мама»? – улыбнулась молоденькая продавщица, младше меня, с мелированной челкой. – В ассортименте есть другие говорящие куклы.            
         «Сама ты кукла!» - подумала в сердцах. Пустые голубые глаза, крашенные сердечком губки, джинсовая жилетка, кофточка с низким вырезом, открывающим интригующую ложбинку высокой груди. Продавщица продавала себя, принимая боевую стойку при появлении редких молодых мужчин. Покосилась на статного офицера, изучавшего мягкие игрушки.
        В детском отделе универмага выбор кукол был огромный. Одетые в платьица и даже джинсики, некоторые размером в полторы Кеши, - а наш кот, развалившись, занимал все кресло, - они таращились пуговками-глазками на покупателей с немым призывом: купи меня! Некоторые говорили и пели – по-русски и по-английски. А вот самое заветное слово в их пустые головки вложить забыли.
       «Были со словом “мама”, но их разобрали», прощебетала девица.
        Еще бы! На фига, спрашивается, все эти куклы, если у них нет мам?
        В старшей группе детсада я жутко завидовала девочке, обладательнице такой куклы. Ее тетка, директор райкоопторга Маслова, подарила это чудо бедной родственнице. К подарку прилагался набор платьиц – целый гардероб, от бального платья до купальника и шляпки! Гардероб куклы заставил меня намочить подушку перед сном. И вот эту-то мармеладную мечту детства я намеревалась преподнести моей Варе.
        За покупкой вышла, набравшись храбрости. Ползла до остановки, переваливалась, как утка. Выбралась из дома в отчаянии. Боря пропадал на работе. Обрыдло сидеть в четырех стенах со своим диагнозом, пялиться в телевизор. А может, у меня, дочери бескрайней тайги, проснулся приступ клаустрофобии, боязнь замкнутого пространства.
        После неудачи в отделе игрушек купила большого плюшевого мишку, а уж потом приобрести заветную куклу – продавщица обещалась позвонить, если привезут нужную (зря грешила на девушку, она оказалась миленькой, и челка ей к личику).
        В толчее универмага, отвалившись от кассы детского отдела, обронила чек, из-за живота не могла сразу его поднять. День был предпраздничный, конец мая, в обеденный перерыв в магазин набился народ. Я не могла нагнуться – мешал живот и плюшевый мишка. Мишку я тут же невзлюбила мишку. Он не говорил вообще! Захотелось сдать его обратно. Но чек затоптали, потом он куда-то подевался. Я подняла крик. Участливая женщина заставила сына-младшеклассника обшарить кафельный пол в радиусе пяти метров, но мальчишка, обследовав контрольный участок холла, виновато посмотрел на мать. 
        Энергичная доброхотка потащила меня в отдел, в кассу, крикнула старшего продавца. Та вышла из подсобки, жуя на ходу, и предложила нам подождать конца смены, посчитать разницу и, если она сойдется с ценой плюшевой игрушки, составить акт и выдать деньги. Доброхотка вместе с сыном ушли, а мне предложили воды и стул в закутке за кассой.
        Я сидела, пила водичку, оглаживала живот. И вдруг будто в ответ пониже пупка ощутила пинки. Варька дала о себе знать: «Я здесь, мама, с тобой, норм». Пинки стали сильнее, заставили меня согнуться, словно дочурка хотела сообщить что-то важное. Когда разогнулась, мой блуждающий взор упал на часы на стене. Пинки вдруг посыпались очередью: «Мамка, чего расселась, кукла безмозглая, время атас, хочешь меня угробить тут!..»  И впрямь, лошара плюшевая, через полчаса, а точнее, через тридцать три минуты пора принимать зидовудин, идиотка! Какой норм, коли шторм?! Со «зидом» нельзя запаздывать даже на пять минут. Иначе лечение насмарку, бли-ин!
        В который раз прокляла себя, что не послушалась Бориса и не завела чертов мобильник. Вызвала бы Алдара.
        Маятник настенных часов с размаху ударил по голове. Я смахнула стакан с водой на пол, вывалилась из закутка с ревом раненой оленихи, ринулась к выходу. В руке у меня невесть откуда оказался плюшевый мишка, - видать, испуганная продавщица сунула на ходу, - и этой мягкой игрушкой я принялась бить по людским головам направо-налево, пробиваясь к широким трехстворчатым дверям. Оттуда валил народ.
        Не помня себя, очутилась на остановке. Был час пик – люди рвались с работы домой, давились в автобусах, теряя пуговицы. У плюшевого мишки правая лапа висела на честном слове, но оказывать первую помощь было некогда – подошел рейсовый автобус, под него частный перевозчик приспособил «ПАЗик» советского образца. В салон я ворвалась первой – со мной никто не хотел связываться: пузатая девица с безумными глазами, с пеной у рта, орущая про какую-то терапию. Явно не в себе, или того хуже – сбежала из дурдома. Мне уступили место, но я нависла над водителем и торопила его: «Да что вы ползете как червяк, а быстрее нельзя?!» «Быстрее токо кролики трахаются, я еду как положено шестьдесят кэ-мэ, сядь на место, сумасшедшая!» - глядя на дорогу, огрызался водитель. Кепка у него сбилась набок.
       Через меня то и дело в кабину передавали мелочь и купюры. В обратную сторону изредка поступала сдача.
       «Сто-ой, козел, мне здесь!..» - заверещала я, увидев угол родной пятиэтажки. «Сама коза! Сядь, здесь не положено», - повернул голову шофер. Глаза у него были белыми от злости.
        Через минуту раздался визг тормозов, меня прижала к перегородке людская масса. Автобус свернул вправо и подрулил к козырьку остановки общественного транспорта. Люди прильнули к передней двери с обеих сторон, я была первой, но дверь оставалась закрытой. Замолотила по стеклу кулаками: «Открывай давай, тормоз, козел!»
        «Щас, разбежался… А платить кто будет, козел?» - донесся спокойный голос из-за плегсиглассовой перегородки.
        «Билет!..» - ожгла мысль. Я лихорадочно пошарила в сумочке, потом в кармане джинсовой юбки: мелочи на билет не хватало.
        «Эй, на выходе, прошу не задерживать».
        В салоне нарастал ропот, потом возмущенный гул, над головами взвились голоса: «Эй, водила, выпускай давай… Безобразие!..  Открывай, шеф, не то сами откроем!..»
        Дверь наконец с шипением открылась. Я протиснулась вперед,  но у выхода уже стоял шофер. Вид у