Тем временем Шляпа свернула в проулок. От неожиданности я поскользнулся – под ногой хрупнул тонкий ледок лужицы. Прохожие шли мимо, не глядя по сторонам. Никто и не думал подавать мне руку.
Пока разминал ногу, Фильшин ждал в проулке, изображая, что изучает афишную тумбу, будто прятался от кого-то. Театрал-любитель! Шпион-самоучка явно набивает себе цену.
Можно, разумеется, срочно продать «тойоту» - Алдар перегонит наличку через своих борцов-сборников, они часто летали в Москву, лихорадочно соображал я, ковыляя по переулку.
Я дохромал до кованой решетки у входа в подвальчик. Фильшин стоял, нахохлившись.
- Ну как, избавились от наружки? – раздраженно выпалил я.
- Мы пришли, - сообщила Шляпа, выдыхая пар. Придерживая нелепый тирольский головной убор, нелегал-одиночка нырнул в заведение. В него вели ступеньки вниз.
Это была пивнушка и бар в одном граненом стакане с претенциозным названием «PUB». Оно гордо мерцало в табачном дыму над полками с гирляндой горячительных напитков. Неубранные кружки на высоких столиках. Люди здесь не раздевались. Пахло мокрыми пальто и чем-то кислым. Обыкновенная закусочная, по сути. Например, здесь можно было курить. Два собутыльника, споря на нескончаемую политическую тему, стряхивали пепел в тарелки.
Я выложил на столик пачку сигарет.
Фильшин наконец размотал свой шарф. Возле левой ноздри у него была бородавка. Так и подмывало заметить, что с такими приметами в разведку не берут.
- Здесь подают отличные горячие сардельки, - ухмыльнулся этот тип.
И - все-е?!
Оказывается, шпионские игры не кончились. Собеседник добыл из пальто блокнот, черкнул нечто длинное. Вырвал листок, протянул. На нем черным по белому значилось:
«The Zone. A Prizon Camp Guard’s Story. New York. Alfred A. Knopf, 1985».
Я огляделся. Показалось, что я схожу с ума. «Зона», «тюрьма»… да еще по-заокеански. Написанное походило на шифровку.
- И как это прикажете понимать? Явочная квартира провалена?
- Могу перевести. Это, понимаете ли…
- Не надо. Я знаю английский.
- Ну и прекрасно, - наконец улыбнулся чиновник.
- По прочтении прикажете сжечь? Или сжевать вместе с сардельками?
- З-зачем?
- Затем!
Эти шпионские игры порядком надоели.
– Давайте говорить по-русски, Игорь Саныч.
- Давайте. Речь идет о книге. О редкой книге. О заграничном издании Сергея Довлатова, недавно умершего. Не слыхали такого?
- Не довелось, к сожалению. Мы из провинции. Из Захолустья.
Фильшин начертал на листке фамилию писателя.
- Понимаете, я собираю автографы знаменитостей, желательно умерших. Если зарубежное издание, то можно без автографа автора… Ну, если и то, и другое, то я готов пойти навстречу…
Фильшин снял шляпу, пригладил вспотевшие волосики у висков, оглянулся на шум. У выхода упиралась длинными ногами перебравшая горячительных напитков девица в китайском пуховике. Ее уговаривали двое. Чиновник понизил голос:
- Ваши пожелания, извините, любезный? Борис Артамонович, кажется…
- Мы подавали заявку… Из-за Байкала мы…
Фильшин наклонил голову и быстро проговорил:
- Угу. Горячая десятка? Пилотный проект, так? Если добудете прижизненное издание с автографом, то я вам гарантирую... - Фильшин улыбнулся, шевельнул бородавкой.
- Но стулья вперед?
- Угу.
Я задумался. Задача не из простых. В незнакомом сегменте рынка.
- Простите, можно деньгами?
- Не надо говорить пошлостей, дорогой мой.
- Понял.
- Встречаемся здесь. Телефон вы знаете.
- А пароль?
- З-зачем? Простите, не понял, - кустистые брови чиновника поползли вверх.
- Я тоже.
- А! – улыбнулся Фильшин и почесал бородавку. – Понял вашу иронию. Понимаете ли, дорогой мой, все эти предосторожности не так уж и смешны. Я госчиновник. – Фильшин сделал ударение на «гос». - А это местечко, - визави небрежно обвел рукой зальчик закусочной, - пользуется сомнительной славой… мм… как распивочная. Кто поверит, что я хожу сюда только ради сарделек, они тут в натуральной оболочке, в кишке, впрочем, это детали… Если меня увидят входящим сюда, возникнут… мм… нежелательные… ээ… ассоциации… Понимаете?
- I’ve catch you. Будем изучать техзадание. Итак, Долматов.
- Довлатов. Сразу видать, вы не литератор.
- Упаси боже. Я историк.
- Прекрасно. – Фильшин хлопнул в ладоши. - А теперь поедим сарделек. – Крикнул в сторону. - Эй, любезный!..
------------
*Поправка в гаубичной артиллерии, вносится из-за отклонения снаряда в силу его вращения
Пленка 12d. Бассаров. Искусство в голом виде
Что ж, информация, выболтанная взятым в плен «языком» по имени Марина, оказалось точной. Эта Шляпа кое-что могла.
Еще когда покинул душный номер в «Золотом колосе», мысленно похвалил себя. Стоимость суточного пребывания (кувыркания) во второразрядной «колхозной» ночлежке, коей еще с советских времен считалась гостиница при ВДНХ, неприятно удивляла. Что тогда взять с соседнего отеля «Космос», также совкового сооружения с номерами-пеналами, где расценки были космическими?
По прибытии в стольный град мы с Ринатом, новоиспеченным Ричи, поселились на задах Тверской. Здесь в странном здании на первом этаже располагалась мастерская знакомого художника Вити. Виктор не раз приезжал в Забайкалье - был помешан на буддизме и шаманизме. А познакомились случайно. Летели из Москвы на соседних местах. У Вити была с собой початая бутылка «мартини». Этот интеллигентный парень, коренной москвич, был напрочь лишен столичных понтов – что, собственно, отличает людей высокой культуры. Простота и аристократизм (прадеды из столбовых дворян). Я пригласил попутчика пожить у меня. Виктор планировал после короткой остановки в нашем краю рвануть в Монголию (влюбился в старомонгольское вертикальное письмо), посему экономил на всем, и, не чинясь, принял приглашение. Витя мастерски жарил картошку. По вечерам на кухне, бывало, за рюмкой водочки, мы обсуждали поездки в дацаны и сделанные им зарисовки ликов буддистов-мирян и национальные орнаменты. Я вызвался сопровождать гостя на «тойоте» по ближним дацанам и ритуальным местам. Во вторую поездку познакомил художника с шаманами. Мы летали вертолетом, ночевали у костра… Гость был в полном восторге.
Я позвонил Вите сразу по прилету из телефона-автомата (они доживали последние деньки) из гулкого зала Домодедово. Объяснил стесненность в средствах, общую ситуацию – примерно ту же, что была когда-то у столичного гостя (про гипотетическую взятку умолчал). Что пребывание в отеле с напарником не потяну. Виктор предложил свою мастерскую. Обрадовался моему согласию: дескать, будет кому, кроме Музы, сторожить трудовое место, а то с некоторых пор возле мастерской отираются подозрительные типы.
Художник не соврал. На подходе к месту нашего временного пребывания под ногами хрустели шприцы. Мастерская была в крайнем подъезде, в закутке, забранном решеткой. Оставалось удивляться, как наркоманы просачивались в тихий загон сквозь толстые прутья трехметровой высоты. Дом сталинской постройки с двумя арками, изогнутый, если взглянуть сверху, огромной буквой «Г», был странен – наполовину заброшен, что ли. Казалось, в дальнем подъезде с высоким побитым крыльцом никто не жил. Хотя Тверская была неподалеку, тишина в ночи стояла гробовая, лишь что-то скрипело. Штукатурка на стенах под напором людской мочи отслаивалась. Витя пояснил, что при Сталине расширяли улицу Горького, поставили дом на колеса и сдвинули здание на пару десятков метров. Но, видно, корни дома, как у старого дерева, плохо приживались на новом месте. Вода из крана бежала тонкой струйкой, и только холодная. Но это трали-вали. Хуже, что и в унитазе напор воды был хилый. Ринат притартал туда полное ведро и ковшик. На газовой плите работали лишь две конфорки из четырех, и то с перебоями, с риском для жизни. И втихаря подтекали. Витя предупредил, что не надо пугаться хлопка при воспламенении спички.
Даже черный телефон эпохи НКВД-ОГПУ, дребезжа, реагировал на каждый третий звонок. Голос доносился будто из подвалов ВЧК.
Мастерская Виктора – бывшая двухкомнатная квартира на первом этаже, донельзя захламленная и запыленная. Напоминала большой чулан. В зале торчал чугунный станок для гравюр – Витя был художником-графиком. Станком давно не пользовались. Харя развесил на нем джинсы и куртку, а об острый угол лихо открывал пивные пробки.
Ванна с ржавыми потеками была набита тряпьем и банками с краской. Вторая комната на треть уставлена пачками книг – от пола до потолка. Потолки были черными. Сквозь грязные окна сочились московские сумерки. Под самым потолком терялась лампочка.
Каково же было мое изумление, когда однажды, со скрипом растворив входную дверь, на подъездное крыльцо вывалилось семейство – немолодые родители и девчушка, все в китайских пуховиках – и выпалили: «Здрасте!». Люди не походили ни на российских бомжей, ни на заокеанских сквоттеров. Обычные москвичи, разве что малоимущие.
- Это что же, никак вы живете тут? – вопросил я, с нажимом произнеся последнее слово. Прочитав крайнее удивление на моем лице, соседи ответили оскорбленно:
- А как вы думали! Еще трое на третьем этаже и парень с девкой на четвертом! Живут!
[justify] И все это творилось в самом центре Москвы! Шприцы и потеки мочи в одном конце двора, «мерседесы» в другом. Подъезды, окнами выходящие на Тверскую, мало того, что были ухоженными, но считались престижными. Кроме того, в центре двора –