И всё-таки, в какой бы точке мира мы не оказывались, мы были только вдвоём. Все эти страны, люди, знакомства были лишь декорацией, фоном на котором я видел только одного человека. Рыжеволосую вечно улыбающуюся куколку по имени Женя. Я знал, что она тоже во всех этих людях странах и событиях видит только меня. Я это точно знал. Когда то в последнюю нашу встречу с Длинным я сказал ему, что сколько бы мы с ним не заводили знакомств, контактов, сколько бы мы не помогали людям, сколько бы они не помогали нам, мы всё равно остаёмся с ним одни. Мы одиноки, но только вдвоём. Это такой странный, но очень приятный вид одиночества. Вот так же и теперь, вдвоём с Женькой, мы наслаждались своим одиночеством.
15
Приближалась дата нашей свадьбы. Я назначил её сам, отсчитав ровно год с момента нашего с Михалычем разговора. Уже за три месяца до назначенного срока, который выпадал на пятое сентября, мы подали заявление в ЗАГС. Это событие мы отмечали вдвоём (это была самая любимая наша компания) в ресторане Останкино.
‒ У меня есть для тебя подарок!
‒ Подарок? ‒ я удивлённо смотрю на неё, держа чуть ниже уровня глаз бокал с шпмпанским. Сегодня она прекрасна, как впрочем всегда. Это ярко красное платье, пошитое на заказ, идёт ей как никогда. Красный цвет платья, помады, красноватый отлив рыжих волос, всё это подчёркивает то пламя, которое горит в ней, не угасая ни на минуту.
Она берёт сумочку, достаёт из неё большой голубоватого цвета конверт, протягивает мне над столом. На конверте странные иностранные надписи. Я распечатываю его, достаю оттуда сложенные листки плотной бумаги, разворачиваю и читаю. В шапке стоит непонятное название Оттобук. Ниже крупными золотистыми буквами надпись «СЕРТИФИКАТ».
‒ Сертификат на изготовление протезов нижних конечностей на имя Данилова Александра Владимировича… Это что? ‒ я смотрю то на Женьку, то на лист бумаги.
‒ Милый, я люблю тебя именно таким какой ты сейчас…какой ты есть. Я встретила тебя таким и полюбила. Просто мне иногда кажется, что ты был бы рад снова ощутить…
Я хватаю её руку, подношу к губам, утыкаюсь в неё носом.
‒ Спасибо! ‒ шепчу прямо в руку.
Я мог бы говорить, что-то вроде того «зачем, ведь это так дорого…я уже и так привык», но это было бы просто лживым сотрясанием воздуха. Женька смотрела прямо в меня, она угадала мою мечту, моё желание. В этой жизни я хочу успеть встать на свои ноги.
‒ Спасибо, моя дорогая, ты не представляешь, как я тебе благодарен.
Весь июль мы с Женькой провели в Мюнхене, где и находилась клиника Оттобук, в которой мне изготавливали протезы. Точнее протезы уже были частично изготовлены к моменту нашего приезда, оставалось только примерить и подогнать прилегающие части. Но это были не все сложности. Самое сложное было привыкнуть, адоптироваться к новым конечностям, что и заняло наибольшую часть времени. Сначала приходилось целыми днями находиться в клинике и под наблюдением специалистов вставать на протезы и учиться делать свои первые шаги. Прошло почти десять лет, с того момента, когда я последний раз стоял на ногах. Моё тело уже успело подзабыть, что такое вертикальное положение и теперь его очень сложно было приучить к новым обстоятельствам. Хуже всего было с задницей, которая оказалась интеллектуальным объектом и постоянно искала место, куда бы ей приземлиться. Словом три дня я учился только вставать и садиться. Только на четвёртый день я начал делать первые шаги. Это было новое чувство по ощущениям перекрывающее прыжок с парашютом.
Наверное, немногие могут похвастаться тем, что они помнят свои первые шаги в детстве. Быть может младенец испытывает те же чувства, но это было истинное блаженство и адреналин в одном флаконе. Я ощущал чувство парения, полёта, одновременно борющиеся с притяжением. По переменке побеждало то одно, то другое, но всё равно это был кайф. Я смеялся, когда мне удавалось сделать несколько шагов при поддержке Женьки и белокурой докторши немки, и хохотал, когда они не могли меня удержать во время очередной победы притяжения. Вскоре я научился ловить этот баланс, который помогает нам держаться вертикально. Само ощущение этого баланса явилось дополнительным открытием, кайфом, который конечно же пропадёт вместе с привычкой. Неделю я учился ходить в самой клинике, после чего меня стали выводить во двор, где был чудесный зелёный парк, всегда залитый солнечным светом. Мы бродили по аллеям в неизменной компании: я Женя и докторша, которая не желала отпускать меня ни на секунду, как бы я её не уговаривал. Только на десятый день нас отпустили на волю. Это означало, что мы можем гулять где заблагорассудится без сопровождения. Условие было одно: в пять часов вечера мы должны были возвращаться в клинику и давать подробный отчёт о наших похождениях. То, по каким местам Мюнхена мы бродили, интересовало врачей меньше всего. Они больше хотели знать о моих ощущениях. Не было ли где дискомфорта, или боли. Но разве мог я замечать какой-то дискомфорт, даже если он и был. Я снова стал человеком прямоходящим, и это чувство затмевало всю боль, всю усталость и весь дискомфорт. Можно смело говорить, что мы действительно обошли весь этот город. Мы передвигались только пешком и к вечеру больше уставала, как ни странно Женька. Я же, хотел компенсировать все эти годы, что провёл в обездвиженном состоянии, поэтому не чувствовал утомления.
16
В какой-то момент мы решили совмещать полезное с приятным. Постепенно наши прогулки переместились из зелёных парков и глянцевых улиц Мюнхена в его магазины, галереи и молы. Мы, как в глубокий омут ныряли в подвернувшийся вещевой магазин, где плавали в море качественных шмоток, выбирая, примеряя, оценивая, любуясь друг другом в новом образе. Мы накупили огромное количество шмоток: рубашки, джемперы, джинсы, куртки, ботинки для меня; платья, блузки, шляпки, кашне, туфли, сапоги для Женьки.
Чтобы не таскаться по городу с горой пакетов, мы заказали доставку одежды прямо в нашу гостиницу. Вернувшись вечером в номер мы снова начинали примерку самых ярких и наиболее понравившихся деталей одежды. Такая примерка заканчивалась срыванием друг с друга новой в бирках и лэйблах одежды и страстным сексом.
Теперь я мог носить брюки, которые не нужно было подрезать и ушивать. Я стал подолгу смотреться в зеркала, и иногда мне казалось, что я самый красивый и стильный человек на этой земле. Да, это было самолюбование, но это простительно для человека, который до этого не мог смотреть в зеркало без чувства сожаления. На улице мне казалось, что все обращают внимание на нашу пару. Молодой парень в стильной сорочке и джинсах, с огромным швейцарским хронометром на запястье левой руки, в блестящих ботинках Рейкер идущий в обнимку с рыжеволосой красоткой в алом брючном костюме и в лёгких в дырочку сапожках, не могли не привлекать внимание. Ничего, что этот парень прихрамывает и переваливается с ноги на ногу, как медведь, плевать. Этот парень сегодня заслужил звание самого лучшего. Он в тридцать лет встал на ноги, стал полноценным человеком. Конечно, за красочной завесой этой эйфории нет- нет пробегала холодная мысль, что всё это скоро войдёт в привычку, так же как и у этих спешащих мимо нас прохожих, которые даже не представляют, какое это счастье, ходить на своих двух.
И ещё одно страстное желание просто как наваждение поселилось во мне, когда мы бродили по улицам Мюнхена. Это случилось, когда мы увидели пролетающую мимо нас кавалькаду байкеров на рычащих мотоциклах.
‒ Я хочу байк!
Я произнёс это тоном ребёнка, увидевшего на витрине магазина понравившуюся ему игрушку. Но я ведь и был сейчас ребёнком, который только-только научился ходить и увидел мир в новых красках.
‒ Байк это страшно. Давай лучше машину тебе купим с ручным приводом.
Женька в свою очередь превратилась в мамашу, пытающуюся отговорить малыша от ненужной и дорогой покупки. Тут мне в пору было закатить истерику, но я предпринял другой приём хорошо известный малышам манипуляторам.
‒ Не надо никакой машины, Женька! Теперь я понял ‒ байк это то, что мне нужно. Там же всё управление и так ручное. Ты представляешь как мы будем с тобой гонять. Я хочу тебя покатать. Тебе понравится.
‒ Я боюсь, мотоциклисты так часто разбиваются!
‒ Мы с тобой никогда не разобьёмся, поверь мне! ‒ я ещё крепче прижал Женьку к себе.
У меня уже был опыт вождения мотоцикла. Это было в позапрошлой, или в поза-позапрошлой жизни (просто я уже сбился со счёта). Тогда мы с пацанами купили старенький мотоцикл Восход на троих. Это был ржавый хлам, старая убитая развалюха, у которой ломалось и отваливалось то одно, то другое. Мы потратили больше денег, чем заплатили за эту рухлядь на её ремонт. Мужики в гаражах с радостью встречали нас, когда видели, как мы ведём своего старого коня под уздцы. Это означало, что им сегодня опять перепадёт на бутылку другую водки за ремонт топливной системы, стартера, или очередной накрывшейся части этого неудачного механизма. Однако были те редкие дни, когда мотоцикл заводился и ездил. Это была поистине мистика, потому что мы точно знали, если Моцик (так мы его называли) завёлся прямо с утра, он будет без проблем заводиться и ездить целый день. Но это не означало, что он точно так же будет ездить завтра. На завтра он как правило не заводился и в нём обнаруживалась очередная поломка. В редкие дни, когда у Моцика было настроение, мы и гоняли по переменке. В основном по узким дворовым улочкам, или маленьким переулкам. На большие улицы выезжать было опасно, так как была вероятность быть схваченными ментами. Моцик то был безродный и у него не было документов. В те редкие моменты, когда мне удавалось оседлать Моцика, я ощущал эту звериную рычащую силу, которой можно управлять с
