Теперь я нашёл способ не только останавливать время, а ещё отматывать его назад. С помощью своих записей, я снова переживаю печальные и радостные моменты своей жизни; снова веду философские диспуты с Длинным; купаюсь в прохладной речке вместе с Женькой; лечу по трассе на своём Бумере; шагаю в пустоту из десантного люка; провожу совещание в ресторане; вместе с другом мчусь в автобусе по казахским степям в поисках приключений. Всё снова и снова, только теперь я могу посмотреть на всё это с другого угла. Теперь я могу видеть всю свою жизнь с высоты. Как тогда перед прыжком с парашютом я смотрю вниз и все неровности, ухабы и извилины превращаются в правильные фигуры и красивые узоры. Только сейчас, подводя итог можно сказать, что всё это было правильным. Это и было чудом! Это чудо, которое может ощутить человек, рождённый быть неудачником и жизнь которого начинает меняться становиться, счастливой правильной. И всё это благодаря взрыву на горной тропе. Это чудо, которое может увидеть со стороны только такой же заблудившийся и считающий себя ущербным и неправильным. Таким людям я хочу посвятить все эти записи. Если они это прочитают, то должны поверить, что чудо есть и оно где-то рядом.
Сначала я старался изложить всё кратко и писал быстро и размашисто, не жалея страниц. Но многие события, диалоги, впечатления требовали от меня детальной расшифровки, глубокого анализа и занимали очень много места, поэтому вскоре я стал мельчить и экономить ограниченное пространство блокнота. Я и не заметил, как пролетели вечер и ночь.
23
Когда солнце заглянуло в огромное окно палаты, я уже заканчивал излагать свою историю. Блокнот почти закончился, в нём осталось всего две страницы. Это хорошо, значит произойдёт ещё что-то, о чём мне стоит рассказать.
Я закончил вовремя, так как больше не смог бы писать ввиду кучи навалившихся вдруг обстоятельств. Сначала появилась сестра, и недовольно ворча, воткнула по капельнице в обе руки. Просто мне пришлось уговорить доктора, чтобы на ночь он меня отвязал, тем самым освободив от капельниц. Сам доктор, пришедший в палату вместе с каким то высоким мужиком, долго журил меня, за то, что я не спал всю ночь. Конечно, он не был провидцем, просто прямо над моей кроватью висела небольшая камера, да если бы её и не было, моё бодрствование можно было бы определить по показаниям многочисленных датчиков, подключенных к моему телу.
Мужик оказался светилом в кардиохирургии и представился Виктором Моисеевичем. Оказывается, это он будет меня оперировать. Для этого он прервал свою практику в Гамбурге.
Наша с Моисеевичем беседа была долгой. Он проводил мне ликбез по общему строению сердечнососудистой системы человека. В рамках этого курса он объяснял мне мой тяжёлый случай, а так же приводил примеры счастливого исцеления больных, подобных мне. По правде сказать, я не слышал оптимизма в голосе Моисеевича, да и сам он подтвердил общую версию о том, что процент удачного исхода минимален, но он в свою очередь сделает всё, чтобы с помощью моего случая поднять этот процент.
‒ В любом случае, ты должен быть готов ко всему! ‒ Сказал он мне прощаясь.
Мог бы и не говорить, ведь я уже давно готов.
Потом пришёл Михалыч, почему то один, без Женьки.
‒ Она немного задержится, ‒ ответил он на немой вопрос, нарисовавшийся в моих глазах.
‒ Может это и к лучшему, потому что я хотел поговорить с тобой наедине. Михалыч снял очки и протирал их кончиком полы халата. Он не мог скрыть своё волнение, которое выражалось в хаотичных движениях головы и рук. Белки его глаз были розовыми ‒ опять не спал всю ночь.
‒ Как же так, Саша, ‒ уголок его губ задрожал и он снова снял очки, чтобы смахнуть побежавшие из глаз слёзы. ‒ Ты уж прости меня за эту слабость, дай Бог всё будет хорошо.
‒ Бог даст всё будет, как и должно быть. Иван Михалыч, да вы не расстраивайтесь. Всё равно мы с вами кое-что успели. Надеюсь, что теперь будет легче удержать ваше предприятие на плову.
‒ Какое там предприятие, разве об этом сейчас речь? ‒ машет он рукой. ‒ Мне жалко…‒ его плечи дрожат, и он снова закрывает лицо. ‒ Мне жалко, если мы вдруг тебя потеряем именно сейчас. Обещай…обещай, что останешься…останешься с Женькой, со мной. Ты нам нужен…
‒ Не могу, Иван Михалыч. Вы же знаете, что от меня это не зависит…Мы же с вами были готовы к такому исходу. Хорошо, что свадьбу не успели… ‒ теперь уже срывается мой голос, и комок в горле не даёт договорить.
‒ Нет, Саня, она будет твоей женой в любом случае. Это её решение.
Я смотрел в его красные усталые глаза и не мог понять, о чём он говорит.
‒ Она такая молодая, у неё вся жизнь впереди…
‒ Это её решение! ‒ повторяет Михалыч и в его голос возвращается свойственный ему металлический стержень. ‒ Тем более есть ещё одна причина.
‒ Я не понимаю…
‒ Саш, ты не волнуйся, тебе нельзя. ‒ Михалыч плавно берёт меня за плечи, не давая приподниматься на кровати. ‒ Давай мы её дождёмся, и тогда всё станет ясно.
Я пожимаю плечами и улыбаюсь этому ставшему мне до боли родным старику.
‒ Я хочу тебе сказать, чтобы ты знал. Я встречал на своём пути очень много людей, но такого как ты…Ты же сам не знаешь себе цены.
‒ Теперь знаю ‒ я улыбаюсь ещё шире.
‒ Чтобы там не случилось, Сашка я…
24
В дверях появляется Женька. Всю палату заливает ярким солнечным светом. Сегодня она в макияже, который делает её немного старше, но ещё красивее. Кроме макияжа чувствуется ещё что-то несвойственное ей, то, что я не могу определить сразу. Точно, это же платье! Свадебное платье, розоватого оттенка, длинное до самого пола, то, что мы вместе с ней покупали в салоне. Что вообще происходит. Она подлетает к моей кушетке, склоняется надо мной, надолго прижимается губами к моим губам. Я чувствую её сладковатый цветочный аромат, который доводит меня до дрожи. Её губы отрываются от моих, отстраняются всего на сантиметр, и шепчут: «Я тебя люблю». Рыжие волосы, пологом свисают над моим лицом, полностью отгораживая нас от всего этого мира.
‒ Я тебя люблю! ‒ эхом отвечаю я.
‒ Обещай, что будешь удивляться, но не волноваться! ‒ продолжает шептать Женька.
‒ Это как? Разве это возможно?
‒ А ты постарайся. Тебе ведь нельзя волноваться.
‒ Я постараюсь.
Когда полог из Женькиных волос поднимается, я вижу изменения, произошедшие в палате. Теперь в ней полно народа. Доктор стоит почему то держа в руках огромный букет. Ещё три медсестрички в белых халатах стоят вытянувшись рядком. Их улыбающиеся лица преисполнены торжественности. Дама средних лет с крашеными волосами и в ярко-синем платье стоит прямо перед кроватью, держа в руках красную папку. Дама несколько раз крякает, прочищая горло, и невероятно зычным голосом произносит слова, которые вряд ли слышали стены этой, или какой-либо другой больницы.
‒ Уважаемые дамы и господа. Сегодня мы присутствуем на приятном торжественном событии бракосочетания Петрова Александра и Легковой Евгении. В этот торжественный день…
Я с трудом верю в происходящее. Что она делает? Что творит эта рыжая дурочка? Куда смотрит её отец?
‒ Евгения, согласны ли вы стать супругой Александра?
Женька сидит рядом, справа от моей кровати и крепко держит меня за руку, словно боится, что я вырвусь и убегу.
‒ Да! ‒ Это уверенное громкое «Да» не оставляет никаких сомнений в том, что этот человек уверен в своём решении.
‒ Александр, согласны ли вы взять в жёны Евгению?
Проглатываю подкативший к горлу комок, делаю глубокий вдох.
‒ Да!
Да! Да! Да! Разве можно ответить как-то по-другому. Но как она решилась? Почему? Точно! Вдруг меня осенило. Какое сегодня число? Сегодня же пятнадцатое августа, день, когда мы должны были расписаться. Просто мы решили расписаться на две недели раньше свадьбы, когда было окно в загсе.
‒ В знак вашей любви обменяйтесь кольцами, пусть это будет…
Прорвавшийся через плотную шеренгу гостей торжества Михалыч, подходит ко мне и суёт в руку маленькую красную коробочку. Ту самую, которую я вёз в кармане своей косухи, когда всё случилось. Я поднимаю выпуклую обитую красным бархатом крышку. Вот они, два наших колечка, сверкают белым ценным металлом. Её колечко увенчано пятью искрящимися камнями. Я достаю его первым, беру её руку и прежде всего, целую каждый маленький пальчик, затем нахожу нужный и плавным движением одеваю на него кольцо. Подошло, зря я боялся. Не могло не подойти. Ведь всё в этом мире сегодня за нас. И всегда было за нас.
Она забирает у меня коробочку, сама достаёт оттуда моё кольцо и старательно напяливает на мой опухший палец. Стало немного маловато, но это временное явление в любом случае. В любом случае, оно будет со мной до конца.
Раздаются дружные аплодисменты. Несмотря на немногочисленную публику, они звучат, как бурные овации.
‒ Горько! ‒ кричит Михалыч, откуда не возьмись появившимся у него густым басом.
‒ Горько! ‒ подхватывают гости, приглашённые на нашу необычную церемонию.
Снова надо мной полог из рыжих волос и эти губы, слаще которых нет на всём белом свете. Мне хочется остановить мгновение. Только я и Женька и раскинувшийся вокруг нас красновато-огненный купол её рыжих волос.
Церемония закончилась, и гости исчезли так же внезапно, как и появились. Остался один Михалыч, который занимает своё привычное место в уголке, пока мы с Женькой тихо шепчемся, прижавшись друг к другу.
Всё, теперь мы муж и жена до конца.
‒ Спасибо…спасибо тебе за этот праздник! Но почему ты не дождалась пока я выйду из больницы. Свадьбу всё равно придётся переносить.
‒ Свадьба подождёт, а вот малыш с самого своего появления должен иметь полноценную семью.
‒ Малыш? ‒ я стараюсь успокоить дыхание, ‒ у нас будет малыш?
‒ Да!
Я прижимаю её к себе, что есть силы, целую, жадно трусь носом о мягкую щёчку. Малыш! Наш малыш! Он где то там в ней, уже живой, уже дышит. Но как это получилось? Ведь мы же всегда предохранялись. Женька не хотела, чтобы до свадьбы. Точно, это случилось там, на диком пляже, под кроной ивы. Это случилось в то утро, когда мы летели на нашем бумере на горящее солнце. Тем утром, мы вместе запустили белый бумеранг, и теперь он возвращается.
ЭПИЛОГ
Вот так! На этой радостной ноте я заканчиваю свои записи. Блокнот полностью исписан, и последняя написанная мной строчка оказывается в самой нижней части его последней страницы. Не зря я всё-таки экономил в нём место и оставил две страницы. Они предназначались именно для этого события. Без него моя история была бы неполной и имела бы
