‒ О вещах тебе рано пока думать, ты ещё полежишь здесь, а за это время, может найдём что-нибудь. Мы весь окровавленный хлам разрезаем и чаще всего выбрасываем. С тобой только одна вещичка была, её мы не выбросили.
‒ Какая? ‒ не могу сообразить я.
‒ Чётки чёрные круглыми бусинами твои?
‒ Мои! ‒ радостно хриплю я, а резкий укол в области груди напоминает мне о том, что волноваться нельзя.
‒ Принесите мне их, пожалуйста!
10
На утро следующего дня меня перевели из реанимации в общую палату. Здесь койки стояли ещё теснее и плотность народа на один квадратный метр была в два раза выше. В палате стоял спёртый тяжёлый запах и было душно. Меня приткнули возле самой двери, так, что моя кровать загораживала проход, и входящим приходилось чуть отодвигать её, чтобы протиснуться в палату. Здесь не было ни минуты покоя. Постоянная суета, туда-сюда снующие сёстры и санитарки, бесконечный поток посетителей. Мне поневоле приходилось встречать и провожать всех. «Ну и что? ‒ успокаивал я себя ‒ ты же любишь эти столпотворения, поэтому наслаждайся».
Следователь, пришедший тем же вечером, долго и подробно расспрашивал меня о том, как выглядела террористка, куда она смотрела, что говорила и так далее. Я не мог удовлетворить всё его любопытство, потому, что на самом деле помнил немного. Зато он удовлетворил моё, продемонстрировав несколько цветных фотографий, сделанных на месте происшествия. Вагон походил на кощунственным способом вскрытую консервную банку. В раздутом боку на месте дверей зияла огромная рваная дыра. Внутри вагона всё походило на фарш, в котором смолоты рыжие сидения, блестящие турникеты, чья то одежда. Женский белый сапог лежащий на полу резал глаза. На нескольких фотографиях была одна обшивка внутри и снаружи изрешечённая отверстиями разных калибров и формы. Рассматривая эти снимки я всё больше поражался, как нам вообще удалось выжить.
‒ А нас как нашли? ‒ спросил я следователя, возвращая ему фотографии.
‒ Я там не был, но говорят, что вы были с другой стороны. Там тоже двери разорвало и кто-то оттуда эвакуировался. Вы вдоль вагона чуть подальше лежали, ты и девчонка эта сверху. Спасатели сначала долго недоумевали, почему ноги оборвало, а крови нет. Потом, когда врубились, им почему то пришло в голову, что ты и есть террорист. Не знаю, что там было, только эта девчонка говорят их таким матом обложила. Орала, чтобы тебя быстрее доставляли в больницу, что ты её спас и так далее. Кстати, вы знакомы с ней, или просто ехали рядом?
‒ А это имеет какое-то отношение к следствию? ‒ загадочно улыбнулся я.
‒ Нет, никакого. Обыкновенное любопытство! ‒ добродушно улыбнулся молодой паренёк.
‒ Скажите, товарищ следователь, а я похож на человека, у которого в знакомых есть молодая красивая девушка?
‒ А почему нет? ‒ следователь поджал губы, словно не понимая «а почему в самом деле нет?»
Вот так, в очередной раз всё перевернулось. Этот мир уже столько раз переворачивался особенно в последние полтора года, что я относился к очередному перевороту уже более спокойно, чем раньше. Какой он, очередной, или уже последний? Снова я оказываюсь подвешенным между жизнью и смертью. Безусловно, каждый такой переворот приближает меня к смерти и каждый раз появляется что-то, точнее кто-то, ради кого мне хочется ещё задержаться в этой жизни.
Я лежал в душной палате, принимал горькие таблетки, подставлял зад под уколы, которые скорее всего были дешёвыми и ловил на себе растерянные взгляды персонала и сочувственные реплики сопалатников. У меня не было ни медицинской страховки ни документов. Жил я в Москве нелегально, по большому счёту даже точного адреса не знал. Соответственно я не мог найти Саню, к которому на сохранность отдал свой паспорт. Фактически я был бомжом, и моё пребывание в Московской больнице было под большим вопросом. Доктор, регулярно навещавший меня сетовал, почему я до сих пор не нашёл родственников, а я всё кормил его завтраками. Поначалу я надеялся, что Женя меня всё-таки найдёт, а уж через неё я смогу выйти и на Саню. Через пять дней моего пребывания в больнице я стал понимать, что меня никто не найдёт. Даже при сильном желании почти невозможно найти человека, которого знаешь только по имени. Из основных примет этого человека, это отсутствие обеих ног. Это уже что-то, но сколько по всей Москве этих безногих инвалидов. И вообще, Женька не могла быть уверена, что я остался жив. Возможно, она успокоится на мысли, что меня уже нет.
Что же дальше? Этот вопрос всё громче и громче звучал в моей голове с каждым лишним часом, проведённым в тесной палате. Мне нужно было найти что-нибудь из одежды и главное инвалидную коляску. Всё это могло мне понадобиться уже очень скоро, поэтому на неопределённое время я занял свою голову раздумьями когда, в чём и на чём мне отсюда выбираться.
11
На шестой день случилось чудо. В нашу палату ворвались два молодых санитара, которые схватили мою кушетку, выволокли её из палаты, покатили по широкому коридору с зелёными стенами, в самый его конец, и затащили в помещение, соседствующее с кабинетом на котором была табличка «Ординаторская». Помещение было небольшим, но ослепляло своей девственной белизной. Здесь стоял лёгкий запах дезинфицирующих средств и свежего белья. Санитары осторожно перегрузили меня на высоченную широкую кровать застеленную белоснежным бельём. Кровать имела несколько изгибов, в голове, спине и ногах, которые регулировались с помощью нажатия кнопок расположенных на боковине.
‒ Так удобно? ‒ спросил санитар, нажимая одну из кнопок, после чего спинка приподнялась с лёгким жужжанием.
‒ Ну да, ‒ ответил я, пожав плечами. ‒ А что вообще происходит?
‒ Это вы у доктора спрашивайте! ‒ санитары вышли, аккуратно прикрыв дверь из белого пластика. Я огляделся. В углу белый шкаф со стеклянными дверцами, справа белая же тумбочка. Прямо перед кроватью на подставке огромный телевизор с плоским экраном. Большое окно плотно завешано белыми жалюзи, свет льётся из маленьких круглых светильников разбросанных по потолку в шахматном порядке.
Что это? Неужели меня всё-таки решили оперировать? Но на какие шиши. Да и не похоже это помещение на операционную. Больше напоминает домашнюю обстановку если бы не переизбыток белого цвета.
Вошёл всё тот же огромный врач в неизменно белоснежном наглаженном халате.
‒ Ну как? ‒ улыбаясь спрашивает он.
‒ Я даже и не представлял, что в этой больнице может находиться такое помещение. Я из восемнадцатого века переместился в двадцать первый. А что происходит?
‒ Мне и самому интересно! Родственник у тебя нашёлся и какой…Сверху распоряжение поступило срочно в ВИП палату тебя перевести, а ты говоришь нет у тебя никого. Прибедняешься? ‒ врач хитро улыбается.
‒ Интересно было бы посмотреть на этого родственника, ‒ я улыбаюсь в ответ на улыбку доктора.
‒ Скоро посмотришь! ‒ доктор многозначительно трясёт головой. А пока, лечись, ешь, смотри телик. ‒ Он берёт с тумбочки пульт, кладёт рядом со мной, и, попрощавшись, выходит из палаты.
Только теперь я осознал, как давно не находился в таких комфортных условиях. Матрас был мягким, постель чистая, телик показывал красочные картинки, а на ужин мне принесли вкуснейшие блинчики с творогом и сметаной. Нет, в этом месте я задержусь как можно дольше.
Я понимал, что это какая-то ошибка, но не спешил убеждать в этом доктора. Когда ещё мне удастся полежать в таком шикарном месте. Тут пока разберутся, глядишь, день другой пройдёт.
Таинственный родственник появился на следующее утро. Сначала в палату зашёл доктор вместе с широкоплечим мужиком в белом халате, накинутом поверх спортивного костюма. Мужик просверлил меня взглядом чёрных глаз, словно сделал несколько снимков, не понятно чему кивнул головой и быстро вышел. Доктор вышел вслед за ним, оставив меня лежать в полном недоумении. Через минуту в палату зашёл ещё один мужик. Этот был среднего возраста, очкастый длинноносый с подёрнутой сединой лохматой шевелюрой. Мужик тоже был в халате под которым был оранжевый джемпер и синие в стрелочку брюки. Его чёрные ботинки блестели, будто их только что сняли с витрины.
‒ Вы Александр? ‒ спросил мужик и обаятельно улыбнулся, обнажив широкие зубы. На его щеках появились до боли знакомые ямочки.
‒ Да…‒ я кивнул, с трудом сгибая напряжённую шею.
‒ Будем знакомы. Меня зовут Михаил Иванович! ‒ мужик протянул мне руку. Его ладонь оказалась нежной мягкой, и я почувствовал запах духов исходящий от него. Он оглянулся, нашёл глазами мягкий стул, придвинул поближе к кровати, сел, сложил ногу на ногу.
‒ В первую очередь хочу сказать тебе спасибо! ‒ он с мягкой улыбкой положил руку мне на запястье.
«Вот это поворот!».
‒ За что? ‒ спрашиваю я, слепив на лице гримасу недоумения.
‒ За дочь мою! Женя моя дочь, она всё мне рассказала.
«Вот оно что? Значит она меня всё таки нашла! Но как?» ‒ сердце заколотилось, и в груди опять сильно закололо. «Что же мне теперь и порадоваться как следует нельзя?».
‒ Ваша дочь? ‒ произношу я, не в силах скрывать радостную улыбку.
‒ Да, она просила найти вас…тебя. Можно на ты?
‒ Да…да…конечно! ‒ в горле першит, я прокашливаюсь, невольно хватаясь за грудь.
‒ Болит? Я разговаривал с врачом, ‒ он качает головой. ‒ Можно подключить кардиохирурга, у меня есть хороший, хотя доктор говорит…
‒ Не надо Михаил…
‒ Иванович…
‒ Не надо, Михаил Иванович. Пока не надо, может обойдётся…
‒ Ты говори не стесняйся, может тебе помощь какая нужна? ‒ он улыбаясь заглядывает мне в глаза.
Всё понятно! Сейчас предложит денег, а потом скажет, мол понимаешь, дружище, Женя не твоего поля ягода и всё в таком роде.
‒ Нет, ничего не надо, ‒ отвечаю я потускневшим голосом.
‒ Скромный? Это похвально. Только вот скромность хороша до определённого момента. С ней тоже не стоит перебарщивать.
‒ Знаю! Не такой уж я и скромный…просто у вас ничего не хочу просить. ‒ я смотрю вниз на его начищенный ботинок, из которого торчит длинный серый носок обтягивающий сухую узкую голень.
‒ Это почему же? ‒ он пытается поймать мой блуждающий взгляд.
‒ Я знаю, что вы мне предложите взамен. ‒ Теперь я смотрю в упор в его серые широко расставленные глаза.
‒ Интересно! ‒ он оживляется, снова эта широкая улыбка, от которой нельзя не растаять. ‒ И что же? Расскажи, а то я и сам не знаю.
‒ Да нет…это я так…просто. Не надо мне ничего. ‒ Я машу рукой, мол ерунда это всё. В самом деле, вдруг он просто от души хотел что-то предложить без заднего намёка.
Он пожимает плечами, складывает скрещивает пальцы рук на тощем колене. Из под обреза белого халата выставляются массивные
