‒ За мной! ‒ я пытаюсь вложить все силы в этот немой крик, адресованный Жене, хватаю её за плечи, делаю рывок, перекатываюсь через мужика. Ещё один рывок, немой крик и я выдёргиваю Женьку, зажатую между турникетом и чьей-то одетой в джинсы ногой, проношу её над собой и опускаю на пол возле треугольного отверстия. Извиваясь ужом, отталкиваюсь руками от пола, задом просачиваюсь в отверстие; повисаю, ухватясь руками за изогнутый край двери. Подтягиваюсь, хватаю Женьку за рукав пальто, с силой дёргаю.
‒ Ле-езь!
Она не слышит, не понимает, что нужно делать! Отрешённый взгляд говорит о том, что она сейчас в состоянии шока. Делаю усилие и с диким рёвом подтягиваюсь выше. Хватаю жёлтый помпон и сдёргиваю с неё шапку. Беру в руку толстый пучок жёстких каштановых волос и с силой дёргаю его на себя. Она кричит от боли, это я вижу по её открытому рту и выпученным глазам.
Если чувствуешь боль, это хорошо. Продолжая держать её за волосы, снова проскальзываю в отверстие. Теперь я снова болтаюсь, одной рукой держась за искорёженную дверь, а второй за Женькины волосы. Я тяну ещё сильнее. Боль заставляет её ползти за моей рукой. Вот её голова уже в отверстии, ещё немного и она просовывает между дверей плечи. Я делаю ещё один рывок, чтобы не оставить ей возможности остаться торчащей из вагона. Она ползёт, съезжает на меня. Всё, теперь можно отпускать руки.
Короткий полёт, и я приземляюсь словно на подушку. Странно, подо мной нет ничего кроме бетонных шпал, но боль от удара не ощущается. Я вообще не чувствую спины. Женька летит на меня сверху, и я принимаю её на вытянутые руки. Она лёгкая словно пушинка, я сгибаю руки чтобы самортизировать падение, сделать его как можно мягче. Она оказывается на мне сверху. Уронила голову мне на грудь, уткнулась словно в подол матери, она хочет спрятаться от всего этого ужаса. Я чувствую вибрацию в теле, накатывающую слабость. Я могу вырубиться в любую секунду, но теперь уже можно, ведь главное сделано. Хотя нет! Сквозь накатывающую на глаза пелену, вижу чьи то болтающиеся сверху ноги. Люди будут спускаться, они будут падать прямо на нас, на неё. Я снова делаю усилие, чтобы вырвать себя из накатывающей дремоты. Трясу её за плечи, она поднимает голову.
‒ Пойдём! ‒ ору беззвучно и рукой показываю направление за её спиной. Она ещё вялая и не понимает, что от неё хотят. Объяснять некогда, вот-вот сверху свалится чьё-нибудь тело. Скидываю её с себя, снова хватаю, на этот раз за отвороты пальто, пытаюсь приподнять. Она нехотя садится, словно разбуженная от глубокого сна. Я ужом ползу вперёд волоча её за собой. Наконец то она понимает, что от неё хотят и на корячках ползёт вслед за мной. Ещё пару метров и достаточно. Я снова падаю на онемевшую спину и притягиваю её к себе. Теперь я могу её обнять, заслужил. А что, всего несколько минут назад я страстно желал это сделать. Вуаля! Желания исполняются, причём находят самый короткий путь. Она снова уткнулась мне в грудь, я засыпаю, пытаюсь как можно дольше удержать объятия. Теперь можно и в чан с тёплым молоком. Женька, айда со мной!
9
То, что это больница я понял сразу же, едва открыв глаза. Серый потолок, стойка капельницы, пищание монитора, суетливо проносящийся человек в белом халате.
«Опять! Ну и везёт же мне!» ‒ первое, что приходит в голову. Кровати стоят плотно с интервалом не больше метра. На каждой люди с забинтованными головами, руками, ногами. Вытяжки растягивающие переломанные конечности, резкий запах спирта, крови, ещё чего то больничного. Стоны, крики, командирский бас, отдающий распоряжения.
‒ Лариса, третьему срочно вентиляцию подключай! Почему ещё не сделано?
‒ Иван Петрович, у меня же не десять рук. Вы посмотрите сколько их. Это кошмар какой-то. ‒ сердито пищит женский голос.
Помещение просторное большое, но набито людьми под завязку. Такого я не видел даже в военном госпитале. Судя по разговорам снующих между кроватями врачей, понимаю, что в основном аврал вызван взрывом в метро.
‒ Двадцать пять человек сразу насмерть, семеро по дороге и в больницах, у нас только двое. ‒ шепчет женский голос.
‒ Ой-ой-ой, какой ужас! Уже официально передали, что теракт. Террористка среди погибших. Неймётся им…‒ тихо отвечает второй.
А что же в этот раз со мной? Чувствую тупую боль в груди при каждом вдохе. Боль нарастает на пике вдоха, а на выдохе становится потише, но перемещается в область спины. Да, что-то со спиной и грудью, больше особо и болеть нечему. В горле огромная кишка, в носу трубки, всё это мешает естественно дышать, заставляет принимать навязанный ритм. Хочется пить. Приподнимаю голову, мычу в адрес медсестры, которая возится с капельницей соседа.
‒ Очнулся? ‒ улыбается молоденькая белобрысая девчонка и тут же убегает.
Возвращается уже с врачом. Двухметровый гигант с крупными чертами лица и удлиняющим его мясистым подбородком изучающее смотрит на меня.
‒ Дышать сам будешь? ‒ спрашивает он меня густым басом.
Я утвердительно трясу головой и он тут же хватает загубник и тянет из меня толстую трубку. Противно, словно из твоего горла выползает змея. Он передаёт склизкую гадину сестре и уже с улыбкой говорит.
‒ А мы ждём не дождёмся, когда очнёшься. С тобой следователь сильно хотел познакомиться.
‒ Чем же я так заинтересовал следователя? ‒ слова даются мне тяжело, словно я переворачиваю тяжёлые валуны.
‒ Там целая история. Тебя же сначала чуть за террориста не приняли. Ну это ещё там в метро, когда нашли. Не знаю, что там было, говорят вроде ты орал что-то перед взрывом.
‒ А сейчас уже не принимают? ‒ сиплю я, думая про себя, что только этого мне ещё и не хватало.
‒ Нет! Во-первых нашли её быстро. На ней остатки пояса со взрывчаткой были. Во-вторых: за тебя девчонка заступилась, с которой тебя вытащили. Говорит, что ты её спас.
От этих слов громилы меня подбрасывает на кушетке. Я пытаюсь приподняться на локтях, но острая боль в груди заставляет меня упасть назад, сморщиться и выгнуться дугой.
‒ Ты куда собрался? С ума сошёл? ‒ врач прижимает моё плечо своей огромной лапой. Тебе, братец резкие движения противопоказаны. Даже волноваться нельзя.
Сейчас меня меньше всего интересует, почему мне нельзя двигаться и волноваться. Мне хочется получить ответ на один вопрос.
‒ С ней всё в порядке? Где она?
‒ Ну, братец, этого я не знаю, но судя по разговорам жива и здорова, раз говорила, что спас ты её. Может и были какие травмы, но кто же знает, в какую больницу она попала? А кто она тебе?
Кто она мне? Кто она мне! Мне бы самому кто-нибудь ответил на этот вопрос.
‒ Да так, просто рядом ехали.
Теперь настало время поинтересоваться своей судьбой.
‒ А со мной что?
‒ А с тобой всё непросто. Ты где ноги то потерял? ‒ зачем -то спрашивает доктор.
‒ В армии на Кавказе. Противопехотная мина…‒ хриплю я.
‒ Ну и везёт же тебе! ‒ по тону доктора невозможно понять, говорит ли он серьёзно, или это сарказм.
‒ Просто человек-бомба. А ещё говорят в одну воронку не попадает…У меня для тебя две новости: хорошая и не очень. Хорошая это то, что тебе сильно повезло. Мне показали фото твоей коляски. Видел бы ты, что от неё осталось. Не знаю как, но часть удара она приняла на себя. Часть взяли стоящие рядом с тобой люди. Она же совсем рядом с тобой стояла,так?
‒ Да, я её увидел в последний момент, поэтому и заорал.
‒ А как ты её опознал.
‒ Не знаю…предчувствие какое-то…да и молиться она начала…
‒ Как минимум двоих твоё предчувствие спасло. Тебя и ту девчонку.
Врач наклоняется ко мне и продолжает уже вкрадчивым тоном.
‒ Людей по всему вагону разметало. Сотни осколочных ранений…некоторых вообще в решето…у тебя всего одно, несмотря что в зоне поражения находился. Одно, но зато какое. Шарик у тебя там ма-ленький маленький от подшипника. Вошёл в спину, чуть выше поясницы, застрял в мягких тканях в непосредственной близости от аорты. Доставать его очень опасно, а оставить, значит обречь тебя остаток жизни сидеть на пороховой бочке.
‒ Почему? ‒ хриплю я.
‒ Потому что неизвестно, как поведёт себя в организме это инородное тело. По томограмме чётко нельзя определить место положения шарика, тем более предсказать, как он будет себя вести. Если он находится в стенке аорты, то в любой момент может попасть в кровеносную систему. Тогда, сам понимаешь какая вероятность будет летального исхода.
‒ А почему его не достать?
‒ Потребуется очень сложная операция. В наших условиях это точно невозможно. Нужен профессиональный кардиохирург, и то вероятность неудачного исхода останется высокой. Нужно просто взвесить риски. Если они равноценны, стоит ли вообще делать эту операцию? Есть ещё один вариант, просто подождать и через время посмотреть, как будет развиваться ситуация. В любом случае, я противник взгляда через розовые очки и всегда всё говорю как есть. Ты мужик, тем более воин, поэтому должен меня понять. Это может случиться в любое мгновение.
Я понимаю, что имеет ввиду доктор, говоря «Это». Это может случиться в любое мгновение. А что собственно нового сказал мне этот доктор. Я и раньше знал, что это может случиться в любую секунду. Да я уже несколько лет живу с этим чувством, и оно мне никак не мешало, а наоборот делает ощущение от жизни ярче. Сейчас, когда врач озвучил мне то, что я и без него знаю с меня спадает дрёма, куда-то уходит боль, вид серой палаты и этих страдальцев вокруг перестаёт меня печалить. Мне просто некогда грустить, некогда обращать внимание на мелочи. Нужно сосредоточиться на главном. Успеть бы увидеть её хотя бы ещё раз.
‒ Я понимаю! ‒ отвечаю я доктору. ‒ наверное вы правы. Поживём увидим…а может быть и не успеем…
Доктор добродушно улыбается увидев мою весёлую реакцию на страшное известие.
‒ Доктор, я так понимаю, что я теперь без коляски? ‒ спрашиваю я, чтобы сменить тему.
‒ От неё ничего не осталось, даже колёса разорвало. Это у следователя узнаешь.
‒ А я получается вообще без вещей? ‒ я осознаю, что
