Однако на мысли далеко не уедешь. Напротив, хитрость выгодна, материально интересна.
Глава пятая. Я и другой в учении
Образ учителя является полным, если учитель идентифицирует себя в качестве учителя, а не учительницы. Является ли этот образ учителя иллюзорным в представлении учителя? Кем он является по отношение к самому себе: учителем или учеником? Почему полное отождествление себя, как реального лица (субъекта), с образом самого себя невозможно? Оно возможно только в иллюзии. Как так? Во всем нужна мера, разумность. Неужели возможно, будучи нормальным человеком, быть везде и всегда учителем? Полное отождествление самого себя с учителем в жизни просто невозможно. Можно быть учителем жизни, но не везде и не всегда, бесконечно.
Тут возникает, естественно, вопрос о том возможно ли полная синонимия между диадным или бинарным отношением «учитель-ученик» с отношением «я и Я»? Я – это я, а Я – это идея Я, не сам мой образ себя, а его прототип, архетип, парадигма, образец, идеал Я, как идеальное, совершенное, полное, благое, настоящее, истинное, реальное Я, которое существует в качестве принципа, среды сообщения субъективных, в данном случае, человеческих я.
Каким тогда может быть отношение между ними? Это отношение: «я-ты». «Ты» - это я другого субъекта. Следует видеть в другом Я и обращаться к нему, как к Я в речи, в разговоре, в беседе. То есть, признавать его, как Я, или узнавать в нем Я. И в этом смысле быть с ним взаимным, равно причастным Я, пусть даже он и не осознает своего причастия, своей причастности Я, что он такая же часть Я, как и я.
Теперь вам понятно, мой читатель, как трудно признать другого как Я, то, что в нем того же самое Я уже другое, чем в тебе? Да, и в тебе это Я может ли быть полным Я, если оно ограничено тобой, сосредоточенно в тебе и на тебе? Здесь следует быть внимательным и учитывать, что Я есть не только в тебе, но и ты есть в Я. Однако в нем есть не только ты, но и другие я.
Интересно, есть ли в этом идеальном Я, идеал-Я другое? Сводится ли другое для Я к многим Я. Тут уже мы выстраиваем отношение Я к самому себе по модели (модусу или типу) отношения одного и много. Кстати, можно выстраивать, конструировать отношения Я с самим собой и по модусу бытия и всеобщего, сущности и явления, бытия и сущего и т.п. Я и я – это одно и многое, многое, как иное? Есть ли другое иное для Я, чем я? Может быть, иное Я – это Я в представлении. Есть реальное Я в том смысле, что самое реальное – это идеальное, совершенное. Но есть и его ложное представление, которое возникает, когда на место Я ставится я, которое осуществляет подстановку. В такой подстановке есть момент (элемент) не-Я. Нельзя не признать, не погрешив против истины, что я есть Я и не есть Я. Можно ли отождествлять явленное Я в я и само явление Я? Явление Я – это его присутствие. Явленное в я – это присутствие в виде я. Присутствие где? В мире? В виде я? Осознание себя я – это присутствие Я в мире или в моем сознании? В моем сознании, которое является сознанием сущего в мире. Так я себя идентифицирую, как находящегося в мире и одновременно в своем сознании, в себе. В мире я присутствую, существую для себя. Когда я существую не только для себя, но и для другого, который признает меня, как я, то у меня есть возможность быть для другого, взаимно существовать с ним, восполняя недостаток в себе Я. Перенос Я, его транзит от одного лица к другому не может не встретить препятствие в самом другом я, которое иное, чем мое. Завязка на этом препятствии удостоверяет меня в том, что я есть кастрированное, изолированное, отчужденное я от другого я. Комплекс кастрации является защитным механизмом. Он работает против самого я, которое отказываясь от Я в другом и ограничивая Я самим собой, лишает себя полноты Я. Из страха перед другим я, человек лишает себя Я, удовлетворяясь образом ложного Я в сознании.
Так, хорошо, но как же быть с Другим, чем Я? Что может быть Другим для Я, чем я? Если Я есть идеал-Я, то может быть Другое, чем Я, есть не не-Я, а Я-идеал? Тут вопрос стоит не в уместности, осмысленности различия между Я в сознании в качестве идеи, идеал-Я и Я в действительности в качестве Я-идеала, а в том, релевантно ли предполагать, что в идеальном мире есть только Я. Допускает ли абсолют в себе существование я? Является ли Я богом, как сущим всеединым с положительным сальдо? Ведь абсолют трансцендентен для я, для меня. Это я не трансцендентен для Я, как часть целого. Он превосходит меня и таких, как я, связывая нас. Он в нас для нас только в сознании. Мы же в нем для него в бытии, в действительности. Он между нами в сознании, как нечто транссубъективное. Мы же в нем, как субъекты, в духе. Никто не отменял его трансценденции для нас. Наша, человеческая экзистенция трагична, как раз по этой причине, по невозможности выйти из себя полностью, не отказавшись от себя ради другого. Но таким образом мы лишаем самих себя не только «я», но и Я, кастрируя, лишая его полноты. Мы не должны отказываться от себя даже ради другого я, ибо таким образом мы наносим ущерб не только себе, но и Я, лишаем его нас. Таким путем мы только умножаем не-Я не только в мире, но и в самом Я. Следует обойтись без самопожертвования, ограничившись даром, не как жертвой, а как признанием. Через признание Я в другом, начиная с самопризнания, с признания alter ego, другого в себе, начинается преображение я в того, кем на самом деле я являюсь в идеале.
Есть смысл теперь, некоторым образом прояснив отношения между «я и Я» и «я и другим я», перейти, перенестись к отношениям между учителем и учеником в учителе. Одно дело учитель, как идеал, идеальный учитель, и другое дело учитель в школе, будь то начальная, средняя и высшая школа. Кого же учит учитель в себе и в школе? Разумеется, самого себя в том смысле, что он показывает пример другим, ученикам, а не учителям (ему дела нет до других учителей – пускай учат себя сами), как следует учиться. К сожалению, следует признать, что далеко не все люди, как ученики, в положении учеников (речь идет не только о детях, отроках и юношах) обучаемы таким образом – образом личного примера. Главное, чтобы у них было желание быть личностью, то есть, желать не желать. Желание нежелание появляется с умом, с мерой, с дисциплиной. Если его нет, то нет и желания нежелания, нет и личности и никогда не будет. Это только условие, но не результат. Следом должно еще прийти желание желания и нежелания и его осознание.
Но разве этому учат в школе? В школе учат не самопознанию, познанию Я, а познанию не-Я и как быть не-я, социализироваться и слиться с массой подобных социальных индивидов в качестве либо погонщиков в меньшинстве, либо гонимых в большинстве.
Другой проблемой является проблема общения учителя с ученицами. Мой случай мужской, Я - учитель, а не учительница. У нее имеется своя проблема. Дело в том, что пол мешает в обучении. Поэтому прежде было раздельное обучение и оно касалось не только разделение учеников и учениц. Оно касалось и учителей: мальчиков обучали учителя, девочек учили учительницы. Идея здесь такая: учится не мальчик и девочка, а хоть и маленький, но человек. Поэтому зачем мешать ему учиться путая человека с полом. Во всяком случае, я так понимаю прежнюю систему обучения. И по-прежнему смотрю на вещи, на обучение человека, а не мужчины и женщины в уменьшенном масштабе. Только становлению мальчика или девочки не помогает, а мешает их пол. Этот пол мешает и учителю. Не буду говорить об учительнице, ибо я не учительница, а учитель. Тут важно учитывать то обстоятельство, что женщине трудно преодолеть в себе природу, свое естество, ибо она есть прежде всего естество через зачатие, беременность, рождение, а потом уже культура. У мужчины есть больше возможности ограничивать свое естество через силу, ибо женщина слаба перед природой. Но там, где у мужчины сила, там есть и слабость, ибо эта сила от природы, от материи. Если женщина больше похожа на цветок, то мужчина больше напоминает зверя или скота. Мужчины-звери – это господа; у них сила носит властный характер эксплуататоров, которые сидят на шеи у других мужчин – скотов. Мужчины-скоты, как ломовые лошади, эксплуатируемы в качестве работников, то есть, рабов и слуг; их сила находит применение в употреблении себя в качестве орудий труда.
Правда, есть еще мужчины не как организаторы средств труда или не сами средства труда, а субъекты творчества. Но их меньшинство. Их еще меньше тех, кто организует производство эксплуатации. Вот к ним и относятся настоящие учителя. Обычные же учителя есть своего рода средства обучения. Есть и организаторы обучения, которые занимаются не столько эксплуатацией обучающихся, сколько эксплуатацией обучающих.
Впрочем, не это безобразие является предметом моего внимания. Меня интересует образ учителя и образу его учения, как и образ, в меньшей степени, ученика. Меня интересует больше ученик в самом учителе, нежели вне его. Вне его ученик посредственен и не интересен. Настоящего учителя как не было в школе, так и не будет его. Это идеал, который реально существует только в сознании учителя, а не ученика. В сознании ученика существует безобразный образ классного деспота или классной дамы. Конечно, на словах ученики уважают своего учителя. Некоторые ученики в своем лицемерии или глупости доходят до крайности, до абсурда и объявляют, что они любят учителя и считают школу или университет своим вторым домом. Тут не лишне вспомнить Федора Достоевского и спросить его, считал ли он «Мертвый дом» своим вторым домом. В некотором смысле это был его «второй дом», ибо на каторге у него появилось свойственное немногим мистическое зрение, с ним случилось если не преображение, то уж точно превращение в свое «второе я». То есть, в нем проявилось Я, которое прежде дремало. Оно всегда проявляется в критической, пограничной ситуации угрозы полного стирания Я из сознания либо зверской природой, в которой хорошо только зверям, либо скотским (бесчеловечным, классовым ) обществом, в котором хорошо скотам, если они находятся под зверями. Правда, человек в массе по своему желанию или в силу предлагаемых обстоятельств подавляет в себе Я.
[justify][font=Arial,
