Жители одной из пятиэтажек в отдаленном спальном районе провинциального городка часто видели на лавочке у своего подъезда странную пожилую женщину. Одетая в бесформенное серое длинное пальто, она напоминала застывшую статую, или копну, или кошку, усевшуюся копилкой. Из-под вылезшего пухового платка виднелась старая вязаная шапка в катышках. В руках старый костыль. Зрелище неприглядное. Старушка всегда сидела молча, прикрыв глаза на красном обветренном лице. Прохожие сначала подходили и спрашивали, не плохо ли ей, не нужна ли помощь? Та отрицательно кивала.
Жильцы стали привыкать к бабушке, здороваться. Многие знали по имени – Макаровна. И шептались между собой, о том, что старушка у магазина, который занимает первый этаж их дома с другой, уличной стороны, попрошайничает, а тут, на лавочке, отдыхает.
Макаровна обычно стояла у кустарника напротив входа в продуктовый сетевик. Всегда одна, неподвижная, как памятник, с протянутой рукой, наполовину прикрытыми морщинистыми веками, из-за чего походила на огромную черепаху, или неизвестное древнее ископаемое. Просила денег без каких-либо жалостливых табличек.
Прохожие по-разному относились к нищенке. Равнодушные проходили мимо. Сердобольные вкладывали в ладонь денежку. Подозрительные искали рядом мафию. Злорадные интересовались, почему бабушка не заработала себе пенсию? Ведь, небось за восемьдесят, пенсии у таких стариков хорошие.
Какая тут мафия? Место окольное, тихое. Нет здесь никакой мафии! Одна она, Макаровна. Стоит, никому не мешает, никто у неё деньги не отнимает.
Она смотрела из-под опущенных век на первый снег, робко ложащийся на тротуар, будто примериваясь, присматриваясь. Подумала о том, что, может быть, это её последний первый снег в жизни. Отогнала эту мысль, пусть будет, как будет, как Бог даст. А сегодня она жива и видит, как снежинки ложатся на ещё бодрые осенние цветы и тают от восхищения.
А пенсия…. Она заработала хорошую пенсию за сорок лет непрерывного стажа на стройке крановщицей. Только вот не смогла вырастить хорошего сына. Её единственный любимый сынок Митенька давно спился, превратился в тупое животное. Где тот трогательный в детстве мальчик? Открытый жизни юноша? Всё хорошее стёрла в душе водочка. Семью потерял. Жена давно махнула на него рукой. Дети выросли, знать отца не хотят. Да за одно, и бабушку, переносят дурное отношение к отцу на неё, его мать.
Со всех работ, куда Дмитрий устраивался, его гнали: кто алкашей держать будет? Вот и начал милый Митенька вымогать у мамы пенсию. Сначала вежливо. Потом настойчиво. Позже, в вечном пьяном угаре, со скандалами, отвратительными разборками, рукоприкладством. Макаровна сначала сопротивлялась. А когда поняла, что не справиться ей с сильным мужиком, которому одно только нужно: срочно опохмелиться. Или сразу прибьёт и сядет. Или здоровье пожилой женщины не выдержит, останется одна лежачая, ухаживать некому. Кинула ему пенсию:
– Забирай! Пропивай! Только как же жить я буду, на что?
– Придумаешь что-нибудь. Побираться иди!
И она пошла.
Сын с деньгами пропадал. Когда всё пропивал, возвращался, не гнушался людскими подачками, на которые кормила мать. А уж ко дню пенсии бывал дома, как штык. Это стало его основным законом.
Макаровна смотрела на посветлевший от снега ранее серый ноябрьский день. Вспоминала непутёвого сынка. Тревожилась, что завтра пенсионный день, а Митьки-то нет! Месяц не показывался. Это было странно. Это было невозможно! Что-то случилось. Материнское сердце заныло. Она успокаивала себя тем, что завтра сын объявится непременно. Она не будет расстраиваться сегодня, что утро вечера мудренее, будет день, и будет пища.
А сегодняшний день хороший! Из-за первого снега, который ложился на задержавшуюся в ветвях листву, кое-где ещё щеголявшую жёлто-красными нарядами. Из-за нескольких купюр в кармане старенького пальто. От того, что она может сходить отдохнуть на лавочке у подъезда, где все с ней здороваются.
Она уже собралась уходить, когда увидела, что продавщицы из магазина машут ей руками, приглашают войти. Магазин был маленький, покупателей мало, многих знали в лицо. А Макаровна стала, как родная. Девочки жалели старушку, старались помочь. Вот и сейчас они звали её не пропустить тележку с просрочкой, которую выкатили из торгового зала на улицу. Макаровна подошла и ахнула! На выброс шло не только, как всегда, «хлебное» богатство: сам хлебушек с истекшим сроком годности, но вполне хороший, даже сдобные булочки и печенье. Старушка достала из кармана большой пакет и набила его полный.
Здесь были полусгнившие мандарины! Они только на вид невзрачные, а если хорошенько почистить и обрезать, получится лакомство для таких беззубых бабушек, как Макаровна.
И ещё, в уголке лежали две пачки просроченных сарделек. Это была удача!
Удовлетворённая, Макаровна побрела к своему дому.
Стая голубей встречала у подъезда. Пока старушка возилась со своим «хлебным» пакетом, птицы в нетерпении ворковали, залетали на лавочку, лезли под неловкие руки, мешая, пританцовывая. Чуть не сбили с ног, когда, наконец, появилась та самая просроченная продукция. Сметали куски, которые кормилица не успевала крошить, уносили их в клювах. В несколько минут, пакет оказался почти пуст. Ничего, ей на ужин остатков хватит.
А из подвала выглядывали уличные коты в ожидании, что и им что-то перепадёт. И не зря! Пачка сарделек быстро перекочевала из рук бабушки к животным. Раскрасневшаяся от такого «тёплого» общения Макаровна отправилась домой. Митьки там не было.
Не пришёл он и на следующий день. Макаровна дождалась почтальона, получила пенсию. Она смотрела на купюры в своих руках, не прячась, не торопясь. Думала, что действительно, получает приличную пенсию, на которую можно прекрасно жить. Почти сорок тысяч для одной. Если бы для одной…. Мысль о сыне опять кольнула где-то глубоко. Она снова себя одёрнула. День сегодня тоже замечательный, а Митька – найдётся Митька. До вечера далеко.
Сейчас в магазин! Она потянулась к своему обшарпанному серому пальто. Нет, только не сегодня! Открыла шкаф, достала почти не ношенную нарядную куртку, берет с шарфиком, сапожки. Давно это не одевала, вдруг не по размеру уже прежние вещи? Всё подошло. Из зеркала на неё смотрела опрятная приятная пожилая женщина. «Ужель та самая Татьяна?». Самое смешное было в том, что наша старушка звалась Татьяной Макаровной! Она положила в кошелёк пятитысячную купюру и отправилась в свой родной магазин.
Девочки-продавщицы сначала не узнали в приятной, хорошо одетой бабушке попрошайку с улицы.
– Смотрите, да ведь это наша Макаровна!
– Точно! Не узнать!
Старушка бродила между стеллажей с продуктами, с наслаждением выбирала: и то хочется, и это. Это вам не тележка с просрочкой. Она в состоянии купить себе всё, что пожелает! Корзинка наполнилась. Бабушка прошла к кассе. Расплатилась. Задумалась. Поклажа оказалась слишком тяжёлой, не подъемной для старых рук.
Кассир наблюдала за покупательницей. Та обратилась к ней:
– Вы мне разрешите отвезти покупки до дома на вашей тележке? Я разгружусь и обязательно верну её обратно!
Молодая девушка-продавец предложила:
– Давайте поступим по-другому. Подождите несколько минут, я оденусь и провожу вас!
Так и поступили. Анечка, так звали помощницу, доставила пакеты к самой двери. Бывают же в жизни чудеса! Это, наверное, первый снег виноват. Она подумала о другом чуде, менее приятном, но таком желанном. Она, несмотря ни на что, хотела увидеть непутёвого сына, пусть пьяного, но живого и здорового.
Квартира встретила тишиной. Деньги лежали на столе. Митьки не было. Пока раздевалась, решила дать себе ещё немного передышки. Утро вечера…. Утром, всё утром! И больницы обзвонит, и морги, и все места, в какие следует звонить в таких случаях. Она вздохнула и поставила чайник.
Звонок в дверь слился со свистком чайника. Макаровна кинулась открывать. На пороге стояла соседка с тарелкой, полной пирожков и с букетом последних осенних дачных цветов.
– Принимай гостинцы, Танюшка! Пирожочки - то ещё горячие, с картошечкой!
Они пили чай, смотрели телевизор.
Проводив гостью, хозяйка долго ворочалась без сна, думая о том, что готова стоять у магазина с протянутой рукой до самой смерти, лишь бы с сыном ничего не случилось.
Её разбудил телефонный звонок. Она со страхом сняла трубку, готовая к любым известиям.
Голос сына произнёс:
– Мам, здравствуй, я это, в больницу попал. Ногу сломал. Уже неделю лежу. Ты приходи. Денег на лекарство принеси, да поесть чего-нибудь. Чего молчишь? Придёшь?
Перед её глазами, мысленно, конечно, стоял жалкий побитый взрослыми хулиганами пятиклассник Митька.
– Приду, конечно, сынок. Как же не прийти. Сейчас соберу тебе необходимое, оденусь и приду. Ты потерпи немного, подожди! Ты только дождись меня!
Макаровна семенила по сыпавшему со вчерашнего дня снегу, уже полностью прикрывшему дорожки, листву, клумбы. Кто сказал, что это её последний первый снег? Она ещё поживёт. Ведь о сыне, кроме неё, заботиться некому. Что это значит? Что будем жить! Хорошо ли, плохо ли, в достатке, или с протянутой рукой. Жизнь, пока ты кому-то нужен на этом свете, должна продолжаться! Ведь не зря в последние трудные два дня, её поддерживал этот проказник снег!
