кепкой.
- Нас двое будет, сам раскинь. Я и напарник мой. Молодой, а жрет водяру что твоя лошадь. Но литр это мизер. Закусь мы пригоним. Лучше к концу дня. Можа и в обед, канешна, но Спинка Минтая может унюхать… И заложить.
- Чья спинка? На закуску? – не понял я.
- Я ж толкую, закусь мы пригоним, не гоношись. Мне моя каждое утро сует. И термос. А Спинка Минтая мастер участка у нас, докладные строчит, хлебом не корми. Давеча премиальных лишили за квартал. Сучка! Да что с нее взять? У ей муж – мент.
- Понял, Сергей. Только не сегодня… прописка-то.
Новый знакомый изъял сигарету, понюхал. Снова сунул за ухо. Кивнул:
- Ничё не поделаешь, паря. Таков порядок.
Мы пожали руки. Ладонь сантехника была что наждачка.
Толкая дверь мастерской, услышал громкие голоса. Гости, однако.
Ринат, сгорбившись над ведром, чистил картошку. Его скуластая физиономия сияла: чуял выпивку.
А гости, кажется, уже приняли сто грамм подушно. Громкий разговор сопровождали взрывы смеха. В центре за импровизированным столом из двух перевернутых ящиков восседал Виктор, по бокам сидели бородатые мужчины. Художники, понятно. На раскрасневшихся лицах сверкали глаза. На ящиках небрежно порезанные ломти хлеба и колбасы.
- А вот и наш жилец! – обернулся хозяин мастерской. – Чего опаздываешь, Борис?
- Штрафной ему! – рокотнул широкоплечий с лопатообразной черной бородой.
- Тащи стакан, Борис! – сказал второй гость, худощавый, с русой бородкой клинышком.
Я как-то сразу понял, что это хорошие люди. Истинные москвичи. Не та шваль, что понаехала в столицу в последние годы.
- Щас картофан будет, с тушенкой! – радостно возвестил возникший за спиной Харя.
- Да брось ты, Ричи, свою кухню, садись давай… - рокотнул чернобородый. – И себе стопарь тащи.
Харя, он же Ричи, застенчиво извлек из кармана граненый стакан.
Художники засмеялись.
Чернобородого звали Матвей, его молодого сотоварища-блондина Василием.
Когда закусили горячей картошкой, Витя потеплел глазами и ударился в воспоминания:
- А помнишь, Боря, ухой из харьюзков закусывали? У костра…
- По харьюзам я спец буду, - вставил Харя.
Я подтвердил.
- Замётано! Летом айда всей толпой за Байкал!
- Моя старенькая «королла» к вашим услугам, - прожевав картошку, сказал я.
- Йес, там еще омуль водится…
- Держите меня трое!..
- Там еще много чего! – возбудившись, встал Виктор. – Дацаны, буддизм, шаманизм… Какие линии, какие краски, какое письмо, орнамент, мужики! А натура? Лица, костюмы! Сейчас покажу, что нарисовал прошлым летом…
Хозяин мастерской полез на табурет, потянулся к настенной полке, пошатнулся. На пол полетели эскизы, наброски на больших листах ватмана…
Все загалдели. Решено было ехать за Байкал поездом, обозреть матушку-Россию.
Ричи ускакал за очередной дозой горячительного.
Разглядывая листы ватмана, Матвей обратился к хозяину мастерской:
- Да, Виктуар, хотел спросить. Мне предложили серию иллюстраций для книженции одной… Сколько просить за работу? Я ж чистый живописец, а ты у нас волчара в книжном деле.
- К-книга? Ты ж сам биб… библиофил! – блуждающий взор слегка захмелевшего Виктора остановился на мне. – Да-да, книга! Слушай, старик, у тебя есть этот… - Он щелкнул пальцами. – К-как, Борис?..
- Довлатов. Сергей. И автограф, если можно, - закурил я. Лучше прояснить вопрос, пока пьянка, а к этому шло дело, не набрала обороты.
- Благодарю, сударь, - прикурил от моей зажигалки чернобородый живописец. Пыхнул в потолок. – Довлатов имеется… «Москва. Издательство ПИК, девяносто первый год». Разумеется, без автографа. Да и где его взять, старик? А сам экземпляр устроить могу, не вопрос.
- Стойте, Довлатова знал Костя, по Питеру еще… Он даже хотел к нему в Штаты ехать, - пригубил рюмку Василий. – Пока собирался, друган помер.
- Айда всей толпой к Костику. У него со свадьбы еще виски оставалось…
- Ч-что? – взревел задремавший было хозяин. – К чертям заморскую отраву! Даешь нашенску, пашеничну, аржану!..
- Веди, Бэзил!
В длинной черной бороде запуталась копченая колбасная шкурка.
На продавленной тахте всхрапывал книжный график. Надо ковать железо, пока Горбачев, говорил питерский Бэзил, собираясь к Довлатову за океан. Так и прособирался…
– Плачу за тачку. - Я решительно поднялся.
- Куда едем, Бэзил? – спросил живописец.
- К Костику. Помирает, грят, ухи просит, - огладил клинышек бородки Василий. Медленно поднялся с табуретки, сделал два шага и запнулся на ровном месте.
Оставив Рината присматривать за мертвецки спящим Виктором, схватили такси у магазина «Академкнига», наискосок от памятника Пушкину. Василий успел продиктовать адрес и прикрыл глазки.
День был солнечный, что в Москве редкость. В разрывах грязно-пепельных облаков синело, там летела одинокая птица.
Выйдя из машины, через пять метров обнаружили, что кого-то не хватает. Такси уже покатилось вниз по проулку, когда мы с Матвеем, размахивая руками, с криками ринулись следом за авто. Матвей сунул пальцы в рот и, тряся бородой, протяжно свистнул, что Соловей-разбойник. Заложило уши. Где-то залаяла собака. Такси встало. Таксист заявил, что хотел уж было сдать дорогую пропажу в «бюро находок». Василий тихо посапывал на резиновом коврике под задним сиденьем.
По мастерской бродило гулкое эхо и затихало в вышине шестиметровых потолков. В дальнем углу темнело птичье гнездо. Здесь, пожалуй, можно было провести матч НБА. Или устроить павильонные съемки фильма ужасов. Там и сям торчали гипсовые чудища, обрубки фигур и стремянки.
Запахи были сложными. Пахло, как в новостройке. Ноздри щекотали пряные флюиды гашеной извести и нитрокраски пополам с аппетитным духом кислых щей.
Хозяин вышел к нам заляпанном фартуке.
- Привет, Борода, - вытерев ладони о тряпку, осторожно пожал руку Матвею. Мне он приветливо кивнул.
Костик, как называл хозяина Матвей, вряд ли соответствовал уменьшительно-ласкательному обращению – был крупнее нехилого собрата по ремеслу (ага, попробуй управляться с гипсовыми чудищами!). Хотя, приметил я, коренным москвичам сие свойственно: колбаса у них «колбаска», метровые парниковые огурцы – «огурчики», водка – «водочка» и даже «водидюлечка», и так далее вплоть до имен собственных.
Костик оказался скульптором-монументалистом. Или конструктивистом, шут их знает...
- А Бэзил-то уже хорош… - хмыкнул скульптор. Как ребенка, сгреб щуплого Василия забросил через плечо, без труда поднялся с ним на деревянные неокрашенные антресоли и уложил на топчан.
- Ну-те-с, по какому поводу гуляем? – чокнулся с незваными гостями хозяин.
Я решил не повторять предыдущей ошибки, хотя Костик казался абсолютно непрошибаемым. Кратко изложил тему, пока собутыльники не начали впадать в спячку.
- А-а, Серега!.. Он и с того света сообразит на троих! – снова хмыкнул скульптор. – Хотя, сказывали, последние годы пил в одиночку. Эх, Сережа, Сережа…
Я не сразу понял, что речь идет о Довлатове.
- Мы с Серегой в бригаде камнерезов балду били, на подхвате у скульптора одного. Я после школы, Серега после армии. Потом я в Репина поступил, а Сережа, вишь ты, в писатели двинул, - пояснил хозяин мастерской. – Серый и я, салаги, в бригаде за водкой бегали. Сережа потом это дело в рассказ вставил. Увековечил, га! Как ваяли скульптуру на станции метро. Во как. За закуской бегал, а теперь классик… Вы хоть закусывайте, ливеркой хотя б. Щас Галка придет, сварганит че-нить горяченького…
Чернобородый начал жаловаться, что закупочная комиссия резко снизила расценки. Костик с жаром поддержал тему. Закурили. Заговорили о неведомом «цветовом решении»…
Боясь, что разговор свернет в заоблачные выси ремесла, я спросил хозяина про автограф «классика».
- Сережин автограф?.. Правда, тогда он не был классиком, - хмыкнул хозяин.
Костик исчез в далях собственной мастерской и вернулся с черно-белой фотографией. Под внушительной фигурой Ломоносова - в парике и кружевном жабо, сгрудилась группа людей. В центре в цивильных костюмах и галстуках - видать, начальство, пообочь в грязных халатах и бушлатах. В руке Ломоносов зажал глобус.
- Это в Питере еще, в метро, перед открытием станции «Ломоносовская». Мы тут с Серегой самые высокие, узнаешь? – ткнул измазанным в глине пальцем бывший подмастерье.
Узнать классика и маститого скульптора в худых, подросткового облика, молодых людях, было невозможно. Однако размашистый автограф знаменитого писателя бросался в глаза: «С. ДОВЛАТОВ».
Все это прекрасно, напомнил я, но требуется книга с автографом знаменитости.
- Я говорил с ребятами. Книга не проблема, - молвил в бороду Матвей. – Погоди, Борис, послушай… Тебе же для дела, так? Ты забываешь, что мы художники. Хоть я, хоть Костян изобразят автограф один в один… Погоди, Борис… Это не подделка. Ну… типа факсимиле.
- Да Серегину роспись на книгах в стране вряд ли сыскать, - поддержал коллегу скульптор-монументалист. – Он ить не знал про грядущую славу!
- Тем паче, как я понял от Вити, книга с автографом нужна начальнику или доктору, - уточнил Матвей.
- Доктору из начальников.
- Святое дело!
Пришла Галка, высокая, широкоплечая, зеленоглазая – гражданская жена скульптора-монументалиста, по совместительству натурщица и Муза. Ноги у Музы были что колонны. Вылитая Девушка-с-Веслом, изваянная у входа в горсад областного центра.
- Гала? – переспросил я с ударением на втором слоге.
- Задолбали уже!.. - прожгла своими глазищами Муза. – Гала, это у Сальвадора Дали. А я Галина, ясно? – И в гневе развернула стан. Хорошо, что весла под рукой не случилось. – Константин!..
- Что тебе, моя Брунгильда? – отвлекся от беседы хозяин мастерской.
- Опять без закуски пьете. У тебя же гастрит. Сколько раз говорено... Богема, вашу мать!..
- Какая богема, Галка, помилуй? Гетер и близко нету, как видишь, - улыбнулся Костик.
- Этого добра тут еще не хватало!.. – схватила кухонный нож Брунгильда.
Раздался грохот посуды. Дать бы ей весло, подумалось, убрала бы Москву в одну калитку.
Я вздрогнул. Потолочный
