наоборот, уважал. Их было много в нашем полку – отличные мужики, надежные. Да этого Насвая они бы сами удавили! Подобные выродки есть в любой нации. И хватит об этом.
Я черкнул в блокноте пару строк, в котором указал город, улицу, киоск и имя Лори. Вырвал листок и пришлепнул его на кассовый аппарат. По ту сторону будто не заметили жеста посетителя, лишь скосили масляный зрачок на листок. Не замечая его, хозяин принялся, насвистывая, протирать грушу краем фартука.
Харя вытянул из ножен узкий охотничий нож, ухватил яблоко, почистил и начал жевать. Нож был явно из Захолустья. «Как он пронес его в самолет?».
Тонкая яблочная шкурка беззвучно падала на пол. Молчание. Слышалось лишь громкое чавканье.
Продавец по неведомой причине не возмутился самоуправством посетителя. Он спрятал листок в кармане фартука.
- Ээ, - протянули из-за прилавка. – Заходи, дарагой…
Вывалившись из киоска, Ринат громко сматерился и выплюнул яблочную кашицу на асфальт. В ответ на немой вопрос, показал фрукт. В чреве плода, огибая коричневые семечки, извивался бесцветный червяк.
Пленка 18d. Бассаров. Охота на оленя
Иней.
Первое, что зацепил, едва разлепил глаз. И передернул плечами. Иней лежал на подоконнике не заклеенной рамы и нехотя осел внизу стекла. Из щелей широкого окна мастерской поддувало. То-то я замерз под утро.
Из соседней комнаты доносился безмятежный храп сотоварища. Он мгновенно проваливался в сон, мог спать в любом месте, бывало, на еловом лапнике. Но при малейшем шорохе мог вскочить. Причем, отзывался только на подозрительные шумы. В нем было сильно животное начало. Он и по дому ходил бесшумно, неосознанно избегая скрипящих половиц - как в тайге, рзз и навсегда запомнив нехоженую звериную тропу.
Когда наступил на прогнившую половицу в прихожке, Ринат лишь бормотнул: «Босс, ты?». И опять захрапел.
Иней покрыл благородной патиной ржавую ручку входной двери, тополек плакал от одиночества ледышками слез, застывших на кончиках голых ветвей. На грязное крыльцо едва налезла тонкая наволочка снега, чернея по краям. В закутке двора фарфоровыми блюдцами лежали лужицы. Солнце задушили в проекте, - взывая о помощи, оно протягивало из-за бурой громады тонкие розовые ручонки.
Иней и снежок пощекотали обнаженную плоть памяти. С первым снегом в Захолустье просыпался сезон охоты – не сам сезон, а его предвкушение. Возбуждение, гон. Штатные и внештатные охотники коопзверопромхоза, да и большинство мужчин в десятый раз смазывали лыжи и ружья, проверяли наличие патронов, дроби, аптечки, надевали унты, топали ими по избе: не натирает ли пятки разношенная обувь…
Под ногой хрупнула лужица, а может, раздавленный шприц, впаянный в ледок.
Этот звук вернул к текущему моменту.
Накануне Ринат смотался в киоск «Овощи-фрукты», хотя я его об этом не просил, принес в зубах записку, что охотничья собака - дичь. На ней ожидаемо значилось место встречи: пивнушка «Офсайд».
Я выехал с часовым запасом. И не зря. На выходе из метро «Спортивная» было не пробиться от встречного напора тел. Толкотня, крики, надсадные гудки клаксонов. Одну настырную легковушку разозленные фанаты перевернули на бок – я поймал молящий взгляд задыхающейся рыбы в опрокинутом аквариуме, водителя, беззвучно разевающего рот и мерцающего железными коронками.
Еле выбрался на нужную улочку. Навстречу по проезжей части сплошным потоком плыла толпа людей в красных шарфах, с флагами. Большинство флагов поникли за плечами, некоторые просто волочили по мокрому асфальту. Любимая команда явно проиграла. Болельщики это больные люди. На всю голову. У них безумные глаза.
Мне изрядно оттоптали туфли прежде, чем растолкал встречных безумцев и вышел на обочину тротуара, где поменьше народа.
В пивнушке «Офсайд» тоже было не протолкнуться. Шарканье подошв. Кафельный пол заляпан нанесенной грязью и размазан пролитым пивом.
На экране облезлого телевизора в углу, зависшего под потолком, рябили кадры видеоповтора, нарезка наиболее острых моментов недавнего матча: фигурки мельтешили в черных трико и перчатках, некоторые в наушниках, изо рта футболистов вырывался пар. На монитор небольшого телевизора мало кто обрашал внимания – хватало собственных эмоций. Над вязаными шапочками и красно-белыми шарфами клубилось облачко отборных матов.
Судя по выкрикам, то был последний матч сезона. И решающий. «Спартак» неожиданно сыграл вничью с командой-середнячком, что было равносильно проигрышу – упущено первое место. Досада была свежей. Некоторые раздраженно срывали шарфы. Досаду и злость надо выплеснуть, сдуть пену – втоптать в грязь под ногами.
«Импотенты!.. На своем поле!.. Козлы! Олени!..» - донеслось из красно-бело-черной гущи. И ругань. Так грязно может выражаться лишь шпана, не понимающая смысла ругательств, за которые на зоне можно поплатиться здоровьем. Вспомнилось: Виссарионыч и Сивер никогда не матерились или выражались крайне редко.
Кричать: «Спартак - чемпион», как отмороженный фанат-подросток, я предусмотрительно не стал. Не надо дразнить стадо красной тряпкой. Затопчут и не заметят.
Я тихо пристроился с кружкой пива у подоконника, высокого, вровень со столиками –их уже гроздьями облепили болельщики, в основном, юнцы. Но были и дядьки с пивными животами, тоже в красно-белых шарфах. На меня никто не обратил внимания.
Я взглянул на часы. Насвай, если это он писал записку, должен был появиться с минуты на минуту. Я не знал, как он выглядит, но почему-то был уверен, что узнаю его.
За окном пивнушки быстро стемнело, хотя матч из-за наступивших холодов и ранних сумерек перенесли на два часа раньше. И все равно последний тайм, - это было заметно на экране «Шарпа», - проходил при прожекторах.
Возможный собеседник запаздывал. Зачем он мне? – в который раз задался вопросом. Взглянуть в глаза негодяю? Смешно. Скорее всего, подлец не понимает, что натворил. Кроме понятного чувства гнева, мною двигал смутный рациональный посыл. Возможно, подлец тоже носитель диагноза. И, тем не менее, здравствует. Так пусть, сволочь, поделится секретами чудо-исцеления.
…Насвай опаздывал уже на четверть часа. Под ложечкой возникло тошнотное чувство, что меня дурачат. История повторялась, как в случае с загадочным Игорем Харитоновичем. Опять время выбрано не случайное. В данном эпизоде - время окончания матча, в толпе легче затеряться, легче вести наблюдение.
Размышляя на кружкой выдохшегося пива, не заметил в пивной жгучего носатого брюнета средних лет. Когда он появился? Он выделялся на фоне галдящих юнцов – возрастом, грузной комплекцией, импозантностью. Несмотря на габариты, гость легко вписался в нестройные ряды фанатов: видимо, был завсегдатаем «Офсайда». Не был тут в положении вне игры.
Неожиданно физически ощутил пресс десятков взоров. Сперва на меня уставились с дальнего столика, потом повернула головы вся орава. Многоголовая гидра. Махнув юнцам в мою сторону, наводчик спрятался за рослыми пацанами.
- Слышь ты, олень, кончай свой водопой! Рога поотшибаем, нах!.. – тонко пропищали из-под ближайшего к подоконнику столика.
Известная дворовая тактика. Вперед запускают самого мелкого, чтобы затем обрушить праведный гнев стаи за «обиженного ребенка».
Пацанчик встал на носки и исхитрился плюнуть мне в кружку. Два парня с красными шарфами вплотную накренились над подоконником. У одного, бритоголового, на шее была наколота свастика.
В душной атмосфере пивнушки слабо искрили разряды надвигающейся драки.
Донеслись предостерегающие голоса взрослых мужиков.
- Да он сам напросился, СПИДонос! – вполоборота ответил им парень с носом-сливой и пористой кожей. – Сказали же, чумной.
- СПИДа тут еще не хватало!
- Точно! Заразный, так лечись дома!
- Вали отсюда! Вали, чумовой!
- СПИДу смерть! СПИДу смерть! Спартак чемпион!
Фанаты начали скандировать, как на трибуне.
- Стрематься из-за таких!
- Вот из-за них, заразных, мы в жопе!
- Зараза! Один раз - спидарас!
- Спидарас! СПИДарас!
Меня толкнули в грудь. Я прижался к подоконнику, выставив вперед кружку. Второй бугай заходил слева - чтоб сподручней нанести правый боковой. Начинается… А рядом ни Алдара, ни Хари. Я невольно оглянулся на стойку - поразило испуганное и бледное, что серая известка, лицо патлатого бармена, его дряблые щеки оползали раскисшим тестом.
- Э-э, охолонь, шпана, давай без уголовки…
Мужики средних лет, но в шапочках со спартаковским ромбиком и пивными животами, оттеснили юнцов.
Пользуясь заминкой, я бочком-бочком выскользнул из пивнушки. С наслаждением вдохнув свежего воздуха, поспешил прочь. И лишь пройдя метров двадцать, понял, что иду не в сторону метро, а в сторону стадиона, интуитивно надеясь затеряться в толчее.
Последний раз я дрался в армии, в стройбате, дрались черенками лопат и краснозвездными бляхами, я вроде бы одержал над кем-то вверх, но с тех пор бог миловал. Пришел к выводу, что занятие сие, даже при успешном исходе, контрпродуктивное. Ты проигрываешь в любом случае. Кроме того, в уличной драке нет правил. Это вам не кино. Каратисты, с черным даном и саном, могут уступить на улице отпетому хулигану. Как-то беседовал с мастером единоборств, тренером, и он сказал, что самый эффективный способ в драке – бегство. Бегство – логичный выход из ловушки, это тоже прием. Так заведено в природе, животные не ведают стыда, убегая от хищника. А толпа и есть многоглавый хищник с необузданным и, хуже того, непредсказуемым характером. Почуяв кровь, она неуправляема.
Я прибавил ходу. Миновав арку «Лужников», обнаружил, что народ после матча разошелся, прожекторы погасли, по радиальной дорожке ползла желтая уборочная машина, дворники растеклись по аллеям, в скупом свете фонарей бродили тени бичей в поисках съестного. Патрульные наряды разъехалась-разошлись.Ускакала конная милиция.
Стук сердца мерно отдавал под лопаткой и в висках. Я нацелился на лавку под фонарем - перевести дух.
- Вон он!.. – луч света остро прорезал сумерки.
- Братва, айда сюда!.. Здесь он, спиданутый!
Топот ног, улюлюканье, свист.
Я рванул с низкого старта. Свернул на боковую аллею - туда, где кустарники выше и гуще. Углубившись в спасительную темноту, захрипел, закашлялся. Боль резала грудь. Легкие, отвыкшие от
