Захолустье

«тойоту» обхаяли местные псины.
        В лобовом окне солнце ныряло в пепельные облака, будто обожженные и исторгнутые гигантской печью. Птицы летали низко и молча. Редкие тополя, облезлый асфальт, разбитые фонари, сизые стены промзоны, дома с проплешинами шифера, собаки – все было серым. На миг солнце высунулось из-за пурпурно-черного занавеса, но тотчас кануло, удушенное свинцовыми тучами. Явственно намечался дождь со снегом. Детей на улицах не было.
       «Тойоту» тряхнуло – опять выбоина! – занесло, к счастью, на обочину. Мимо с ревом прогромыхал железными бортами грузовой «ЗИЛ». Я вылез из машины. Веер гнал по выщербленной дороге пыль и мусор. 
       Дверь в барак висела на честном слове. Я попытался ее подправить, и она упала – едва успел отдернуть ногу. Под ногами хрустнуло стекло. Стертые до белизны ступеньки. Вонь кошачьего дерьма не могла потеснить стойкий запах марихуаны.
       Я поднялся на второй этаж – ступени отчаянно скрипели. Облупившиеся стены грязно-зеленого цвета, надпись «Козлы все», выцарапанная гвоздем на почерневшей от грязи стене. Я полез во внутренний карман за бумажкой, чтобы сверить номер квартиры, и тут за спиной взвизгнули половицы...
       Боли не почувствовал – голову будто резко сдавили огненным обручем.
       Очнулся сидящим  на продавленном кресле. Кресло источало запах помойки – видимо, оттуда его и приволокли. Карманы куртки были вывернуты.
       Я не был связан, и быстро понял почему – на меня тоскливо смотрел черный зрачок обреза. Напротив на солдатской кровати сидел тип в телогрейке на голое тело. На груди синела татуировка: двуглавая церковка. Ага, механически сообразил я, две ходки, как минимум. Голова раскалывалась. Я сунул руку в карман.
       – Не дергайся, бабки мы забрали, - скривился тип в телогрейке. – Это плата за вход на дискотеку.
       Где-то сбоку с готовностью заржали. Голову я повернуть не мог – так она болела.
       -  Я б вам и так отдал, бабки-то, - промычал. – Договорились же…
       -  А может, ты мент? Колись давай. Кто тебе слил телефончик, мм?
       Телефон, кстати, стоял на столе с прожженной клеенкой. Красный корпус, белый диск. Новенький аппарат явно не вписывался в окружающую среду, обставленную рваными, в ржавых разводах, обоями. Наверное, это был единственный домашний телефон в околотке. Я знал, что дефицитный стационарный номер в депрессивном районе, где уже появились первые наркоманы, пробил СПИД-Центр. Под проект «Аутрич».
       А что такое outreach? По-русски - агент под прикрытием. Недаром  заведующая отделом клинической эпидемиологии, помедлив, согласилась с моей трактовкой. И назвала не фамлию, а погоняло аутрич-работника.
       Я осторожно потрогал голову сзади – бил левша. Ну, спасибо, Татьяна Санжиевна, подумал, за наводку.
      - Сказал же, со СПИД-Центра я, мне Гендоса надо…
      И тут же понял, что Гендосом тут и не пахнет.
      - Гендос – не наш паровоз, - хмыкнул, качнув зрачком обреза хозяин.
        Где-то опять заржали. Хозяин потер пальцами, взглянул на подручного. Я догадался: приготовить косяк.
        - Да убери ты пушку, не мент я!
        - Чем докажешь, фраерок? Учти, фуфло твое про заразу тут не пролезет.
        Я лихорадочно соображал – аж голова перестала болеть – и наконец рассмотрел хозяина. Оказывается, он сидел в синих семейных трусах, не считая ватника и вьетнамских шлепанцев. И тощие ноги его, исколотые татуировками, не могли прикрыть изъеденые язвами лодыжки. На коленях синели звезды. Плешь едва прикрывал седой ежик, хрящеватый перебитый нос вдавлен в переносицу, один глаз подернут бельмом. Бандит тут же потер его пальцем с черной каемкой ногтя – кисть, и та была в наколках. Помнится, Таня, не подставщица Татьяна Санжиевна, говорила, что у папы почти нет татуировок - какой же он бандит?
        Стоп. Танин папа! Клички не знаю, но фамилия должна быть как у незамужней Тани – Каратаев.
       - Не верите, позвоните Каратаеву….
       - Тихо, фраер, ты за Фару базаришь, че ли?
       Я кивнул. Пора рисковать.
        - Не надо ля-ля, баклан. Фара – мужик авторитетный. В натуре авторитетный!
        Я показал глазами на телефон.
       - Ну, брякни… Но учти, если лажанешься – пустим на корм местным крысам, - повел дулом обреза бельмоватый.
       И опять где-то над головой заржали.
       Фара –кличка еще с малолетки, которую, я знал со слов Тани, тот не любил. В ближнем кругу имело хождение взрослое прозвище общепризнанного авторитета.
        Я подошел на негнущихся ногах к телефону и увидел того, кто ржал у меня за спиной. В левой руке он держал кружку с чифирем. Ага, левша, он и подкрался сзади. Вытянутая физиономия дебила в вытянутой до колен футболке со слоганом «Ну, погоди!» и рожицами Зайца и Волка.
        - Но прямого телефона Фары у меня нету, - изобразил я подобие улыбки.
        - Делай! Токо жива-а!
        Я нервно крутнул диск. Уж чего-чего, а номер своей конторы я мог отбарабанить и под дулом ручного пулемета Дегтярева.
        - Алле-е, - раздался в трубке такой родной певучий голосок Татьяны, - независимая оценочная кампания «Белый квадрат» к вашим услугам…
       - Таня, привет, это я, - торопливо бросил, косясь на обрез.
       - Ой, Борис Артамонович, куда ж вы пропали! – радостно запричитала Таня. – Так нельзя! Я обижусь…
       - Стой, Таня. Стой, я сказал! – перебил ее. – Скажи телефон папы.
       - Какого еще папы? – обидчиво пропела Таня. – С папиками я не знакомлюсь…
       - Телефон, блин, родного отца! Учти, мне не до шуток. И напомни его имя-отчество…
       Таня затараторила.
       Я крутнул диск заново.
       - Э, фраер, не крути динамо! - дуло обреза шестнадцатого калибра нацелилось мне в лоб.
       Пришла моя очередь тараторить:
       - Минутку!.. Алло, Владимир Виссарионович? Это Бассаров, два «с»… ну, да, который Танин шеф…  Тут такая ситуация, попал я конкретно… Влип, грю, на Кирзаводе…
        Владимир Виссарионович, наверное, потому и стал авторитетом, что быстро соображал.
        Оборвал мой лепет:
        - Короче. Адрес.
        Я продиктовал тот, что дала подставщица Татьяна, блин, Санжиевна.
        Хозяин начал привставать, а ствол обреза опускаться.
        - Э, мужик, это хто? Фара, в натуре? Погодь, не надо…
        Но на том конце провода уже повесили трубку.
        - Да он пургу гонит, шеф, - ожил дебил-левша. – Откуда фраеру знать Фару, он же положенец…
        - Тс-с, - шикнул на подручного хозяин. – Может, и гонит… Наверняка, гонит. Ждем…
        И бельмоватый затянулся косяком с «дурью», которую скрутил для него напарник с лошадиным лицом. Обрез главарь передал  помощнику. Ситуация, однако, менее напряженной не стала – дебил-левша мог выстрелить в любой момент.
        Бассаров рухнул в кресло. И только тут почувствовал, что у него нет сил.
        Хозяева начали передавать косяк с дурью друг дружке.
    
        Страшный удар сотряс барак. Видать, я задремал, если взлетел над креслом ракетой класса «земля-воздух». Дебил с обрезом пукнул и выстрелил в потолок. Хозяин блат-хаты сиганул за железную кровать в стиле «фосбери флоп».
        В комнату вошли двое, спортивного вида парнишки в кожанках и широких спортивных штанах. Первым делом они вырвали обрез у лежащего на полу левши. А когда тот попытался возмутиться – пнули в грудь. Он завыл и опять залег на пол. Обрез переломили и вынули дымящийся патрон. Тот из  пришельцев, что плотнее и пониже, изучил потолок и, узрев дырку от выстрела, кивнул спутнику. Затем вытащили за шкирку бельмоватого хозяина, прятавшегося у стены за кроватью.
       Меня они как бы не замечали. Я вжался в кресло и ощутил сквозняк – входная дверь была распахнута настежь.
        И лишь после этих телодвижений тот, что помоложе и повыше, крикнул в проем двери:
        - Чисто!..
        В квартире появился пожилой визитер высокого роста. На нем было дорогое верблюжье пальто с длинными полами, норковая кепка, мохеровый шарф и блестящие демисезонные туфли.
        Дорогой во всех смыслах гость стянул перчатку,  брезгливо оглядел валявшихся на полу обитателей нехорошей квартиры.
       - Здравствуйте, ребята, - ласково молвил человек в верблюжьем пальто.
       Воцарилось молчание. Ласковый тон ничего хорошего не сулил.
       - Слыхали, придурки? -  пнул ближнее тело бычок в кожанке. – Здороваться надо.             
       Криминальные типы, кряхтя,  приподнялись, нестройно проблеяли приветствие. Ближний из них напоминал куклу-неваляшку.
       - Здравствуйте, Борис Артамонович, - развернулся ко мне вошедший.
       Я попытался подняться с кресла. Гость махнул перчаткой: сиди, мол. Он не спеша выудил из пачки беломорину, подручный чиркнул спичкой.
       - А зачем стреляли, мальчики? – пустил колечко дыма человек в пальто.
       - Я думал, мент… - сказал бельмоватый.
       - Думать надо, прежде чем палить из ствола.
       - Прости, Виссарионыч, промашка вышла.
        Виссарионыч! Он же Фара. Без пяти минут вор в законе. Смотрящий, типа того. Про него ходили легенды. Два месяца держал голодовку во время последней ходки в знак протеста против пыток сидельцев. И ведь добился: из Москвы приехала комиссия, наказала особо ретивых тюремщиков.
        - Ментов не трогать, - членораздельно изрек авторитетный визитер.
        - Как это?.. – приподнял растерянную физиономию левша. – В натуре, Циклоп?
        Бельмоватый подавленно молчал.
        Подручный Виссарионыча снова пнул дебильного левшу.
        - Слыхали, бакланы? – замахнулся обрезом трофейным парень в кожанке. – Повторить!
        - Ме-е...     
        - Че ты там блеешь, козел! Убью, чмо!..
        - Ментов не трогать, конкретно! - испуганно выпалил лежащий на полу и закрыл голову руками.
        - Не вам, убогим, решать... – посмотрел в окно, пустил колечко дыма гость.
Снял кепку и отдал помощнику. Сел на подставленную табуретку. Волосы - соль с перцем. Крупный нос, тяжелый подбородок, внимательный взгляд стальных глаз. Именно глазами он напомнил дочь Таню, не окрасом - моя длинноногая секретарша была натуральной блондинкой. Видно, мастью пошла в мать, говорят, писаную красавицу.
       - Короче. Бабки вернуть, - тихо сказал авторитетный пришелец. – Ответка будет симметричной. Штырь, аккуратней.
       Штырь, стриженный наголо, широкоплечий, квадратообразный, без замаха ударил бельмоватого. Тот молча рухнул на кровать.