Лори моргала, тушь под правым глазом поплыла.
В машине Лори обиженным ребенком забилась на заднее сиденье.
Салон «тойоты» нагрелся, хотя парковался вроде бы в тень. Оказывается, прошло два часа.
Не время для разбора полетов. И командир экипажа, бывает, совершает жесткие посадки. Аж скелеты в шкафу дребезжат и воздевают руки.
- Братка, а денежку?.. Ты ж обещал!.. – потеряв тапок, подбежал к «тойоте» чувак.
Водитель опустил стекло и рассеянно отдал деньги. Чувак поскакал по пыльной улочке на одной ноге к потерянному тапку.
Бассаров посмотрел на часы и резко вывернул руль, газуя. Язык у самого корня защипало, он сглотнул слюну. Их ждала армянская кухня. А протереть фланелью ребра скелетов и подсыпать нафталина в глазницы черепов они еще успеют. Не смотреть на часы, не торопиться. Оставить дверь открытой.
Пленка 03с. Бассаров. Поправка на вращение Земли
«Поправка на вращение Земли вводится в особых случаях, при полной подготовке и дальности стрельбы не менее 25 км». Это правило из наставления по АСП - артиллерийской специальной подготовке – в самое сердце поразили меня, первогодка-салабона, в страхе тянувшего витой шнур прочь от заряженной гаубицы. Помнится, после стрельб, оглохший, я еще раз украдкой пролистнул желтые страницы замусоленной книжки на раскладном столике старшего офицера батареи. Нет, так и есть: «Земля» с большой буквы.
- Хэх, боец, нам на шарик оглядываться ни к чему… Дальность нашей старушки всего одиннадцать кэ-мэ, - усмехнулся старлей, когда уже в казарме я обратился к нему по всей форме. – Но учти, боец, с этой старушкой мы выиграли у фрицев войну.
Под старушкой он имел ввиду122-милиметровую гаубицу М-30 образца 1938 года
Но слабая надежда на ложноположительный диагноз была, случается и такое, сказали в очереди у клинического отдела СПИД-Центра. Это когда в тиши лаборатории забыли ввести поправку на вращение Земли. Оно верно, зачем вводить поправку, если дальность жизни невелика. Однако жить хотелось подольше. Подальше.
С чего началась пристрелка к несчастью? Никаких разлетающихся кусков мяса и песка на зубах. В «вилку» цель взяли бесшумно. По ночам Лори потела, спала с полотенцем, потела даже днем, отчего очки то и дело сползали с носика, да неделю-полторы не вылазила из туалета, после чего виновато драила и брызгала дезодорантом кафель.
Лори похудела, что ей шло, и попросила спать раздельно. Сперва Бассаров ворочался на раскладушке в другой комнате, потом купил кровать.
Они молча пришли к согласию – спать порознь. Это было попросту удобно.
Пленка 04с. Лори. Запах греха
Тот запах.
Тусклый, тухлый. Запах гниющих шампиньонов. Я уже знала, так пахнет грех…
Я перебирала в тесной подсобке полусгнившие персики. Едва успела бросить ножик, уронила тазик с очистками, прыжками допрыгнула до двери. Успела. Вытошнила на крыльцо недавний завтрак.
После бегства из Захолустья я оказалась в городе совсем одна. Рейсового автобуса, ходившего в город раз в неделю, ждать не стала. Сперва добралась на попутке до Романовки. В этом большом селе, где меня никто не знал, ждала парома день и еще ночь. Городской адрес, что дала мама, оказался недействительным: ее подруга месяц назад завербовалась на Камчатку, а квартиру сдала, сообщила хмурая квартирантка. Впрочем, разрешила оставить вещи на пару дней. Дальняя родственница захлопнула перед носом дверь – видно, до города донеслись слухи о моем распутном поведении. Черная весть бежит быстрее доброй – в этой маминой присказке мне еще предстояло убедиться. Пару ночей я скоротала на железнодорожном вокзале на жесткой, отполированной до блеска, лавке. И там-то, в гулком зале ожидания, у меня украли деньги и паспорт.
Устроилась в киоск «Овощи-фрукты» подсобной рабочей. Платили копейки, зато в киоске мне разрешили ночевать на раскладушке. Напарница, продавщица Нюра, принесла из дома смену белья. Потом хозяин, бородатый, горбоносый, постоянно что-то жующий, притаранил матрас, изгвазданный в краске. Хозяина звали Насвай. Скорее всего, прозвище. Он был похож на орангутанга, наряженного в цивильный костюм, курчавый мех выползал из-за верхней пуговицы.
Киоск находился в конце улицы, в тупике, куда ветер сгонял листья. Будто наэлектризованные, они липли к крыльцу. Я набивала листьями огромные коробки. Кроме уборки в обязанности подсобной рабочей входили переборка овощей, их выбраковка и, самое противное, переноска к мусорным бакам тяжеленных, намокших мешков с гниющими плодами. Даже бродячие собаки, отирающиеся у баков, с фырканьем воротили носы от плодоовощных отходов.
Притащив последний мешок, я закуривала, - Нюра научила курить. Я бездумно озирала околоток, бугрящийся от тополиных корней асфальт, ползущий по узкоколейке от мясокомбината маневровый локомотив. В просветах между новостройками-пятиэтажками щурилось солнце. Я думала о том, что в этих домах живут счастливые люди, но они не понимают своего счастья…
Время от времени, после обеда, в киоске собирались друзья Насвая – смуглые, небритые. Земляки. Я завидовала и им. Они не чувствовали себя чужими в холодном краю, далеком от теплой родины. Говорили на своем языке, цокали языками, до подсобки доносились взрывы смеха. Эти-то свою родню точно не прогонят, с завистью думала я, вешая на дверь табличку «Закрыто по техническим причинам». Меня мужчины как бы не замечали. Я подавала им чай – терпкий, почти чифир. Странно, но друзья Насвая никогда не пили водку. Лишь курили, гоняя папиросу по кругу. Тесное помещение заполнял терпкий запах гашиша. Иногда на низком столике появлялся шприц и резиновый жгут. Тогда, как по команде, стихали разговоры, хозяин отпускал Нюру и меня, и даже давал мелочь «на кино». Мне было некуда идти. Я шла на детскую площадку, садилась на лавочку и смотрела на детей.
Приставать Насвай начал на второй день. Подошел сзади, выплюнул свою жвачку мимо ведра, облапал по-хозяйски, задрал халат…
Я схватила веник, ткнула, не глядя, за спину. Видно, попала в глаз, если хозяин ослабил хватку, выругался не по-русски.
Насвай повторил попытку. Был конец дня. Нюра уже ушла – за ней приехал муж.
Кричать было бессмысленно, но я крикнула.
В подсобку заглянула Нюра. Забыла что-то, вернулась.
Хозяин отшвырнул непокорную работницу, рявкнул, чтобы я убиралась на все четыре стороны.
Идти было некуда. У меня даже паспорта не было. А без него не брали на работу, не говоря о крыше над головой.
На улице очередной порыв ветра взметнул кучку мусора – прошлогодние листья, конфетные обертки, окурки… Мусор я собиралась смести в картонную коробку, это входило в обязанность подсобной рабочей.
Я подумала, с ненавистью взглянула на топчан и выпалила:
- Водки хоть дайте.
Решила, что, может, будет не так противно.
Насвай обрадовался, закрыл дверь, засуетился, выложил на поднос мандарины, чебуреки, звякнул бутылкой, стаканом… Резко пахнуло спиртным.
…Спустя четверть часа возни в подсобке хозяин встал, крайне недовольный.
- Э-э, - взмах руки, - слушай, ты зачем такой холодный, а? Лежишь, как умер, понимаешь… Так не надо, понял?
Ее мутило. Наверно, от водки. Она кивнула, сдерживая позывы.
Я подумала, что теперь хозяин меня выгонит. Но он сменил тактику. Стал преувеличенно вежливым, называл Ларисой.
Однажды, когда к хозяину пришли его дружки, меня позвали за низенький стол.
- Э-э, - взмах руки, - бросай это, кушай… вот зелень, мясо, вино не водка, слушай, сладкий, домашний вино, чебурек хочешь?
Сам ты чебурек, подумала, однако за стол села. Мужчины оживились. Мне налили вина, и в самом деле домашнего, приятного на вкус.
Голова закружилась. Мужчины загалдели. Стены киоска раздвинулись.
- Слушай, хочешь, паспорт сделаю, да, земляк в милиции, начальник, да…
Паспорт это дело, подумала. Тогда я бы могла уйти из этого занюханного киоска, куда меня взяли без документов, и найти работу поприличнее. Купить себе пальто, ведь впереди зима, помочь заболевшей маме, вдвоем они стали бы жить в городе, сняли бы квартиру… Она и мама – рецепт счастья. И не надо никакого мужчины, никакой любви, о чем мечтают глупые девочки.
Я не оттолкнула руку со вторым стаканом вина. Вкус у вина был уже не такой приятный, горчил…
Очнулась в подсобке на топчане – полураздетая. Меня будто избили…
Видать, в вино хозяин что-то подмешал… Но было поздно.
И опять этот запах.
На расспросы в Центре о вероятном источнике заражения я упорно отмалчивалась.
Тот же итог постиг Бориса: я не ответила, замкнулась и три дня дулась. Возможно, гражданский муж оставил бы эти бесплодные попытки, они не доставляли удовольствия, но в Центре сообщили, что по инструкции не имеют права приступить к лечению, если пациент отказывается сообщить цепочку контактов. Хотя какое там лечение! Пользовали рибавирином – средством от гепатита, известного с эпохи развитого социализма, да задушевными беседами о здоровом образе жизни. В 1990-х на развалинах СССР медики еще не отработали антиретровирусную терапию, однако в своем кругу называли заокеанское чудо-средство на букву Z. Запад не спешил его поставлять.
Борис попросил поговорить со мной. После долгих уговоров я согласилась поведать свои секреты на диктофон. Но кассету передала не сразу, после двух напоминаний.
Пленка 04с. Бассаров. Кеша приводит невестку
Рыжеволосый мачо по имени Кеша полностью игнорировал появление в доме женщины. С легким презрением альфа-самца он позволял Лори гладить себя, лишь прижимал ушки, нервно подрагивая огненным хвостом.
Взаимоотношения Кеши с двуногим женским полом всегда были сложными, даже если эти ноги начинались от ушей. Дважды он нассал в туфли моих подружек, которые вздумали остаться у меня на ночь (приходившие на пару часов были помилованы). Имели место слезы.
«У-у, эту модель мне привезли из Чехии!..» - плакала гостья, швыряя туфли на каблуках-шпильках в прихожей, будучи абсолютно голой - от расстройства чувств она забыла одеться. Кеша
