Выворот-нашиворот

бабулю. И про наркотики. Впрочем, он не удивился. Чтобы говорить о чем-то другом, нужно уметь это выразить. А рассказать под грустную музыку печальные истории, которые даже обычными словами, написанные в газете, вызывают эмоции, может любой. Но и не каждый. Те, про кого будут эти истории, вряд ли смогут. Так что у парня просто нет выхода. Творец внутри не дает покоя, хочется выразить, очень хочется, очень хочется… но не можется.  Приходится придумывать варианты и выбирать.  Или стать никаким, говоря обо всем. Или говорить «эдак вот» о простом, чтобы стать хоть каким-то. Виталя прослушал уже несколько песен с диска, но не получал ожидаемый заряд. В каждой теме, проскальзывали неплохие моменты, но хватало только, чтобы создать атмосферу, немного отношение и ощущение, но уже не больше. А до вовлеченности в сопереживание, оттого что кто-то сказал твою душу, выразил и подчеркнул словами, что сам не мог, вообще не доходило.
Виталя слушал дальше, потому что слышал эмоции, которые были живыми, пусть и неказисто получалось, но автор хотел их донести. Вот только, что сам торчал - это полное фуфло. Употреблял – верю, часто употреблял – верю, подкумаривало – верю.  Но что ломало, как после многолетней системы – ерунда. Выхватывал, вертелся в определенной среде, общался, видел, слышал. Теперь про то, что и кого видел, читает. Если бы сам торчал, то читали бы уже про него и кто-то другой. Виталя стал вспоминать людей из своей жизни, знакомых, даже одноклассников и убедился в верности своей мысли. Потом он вспомнил клип этого исполнителя, его внешний вид, попытался представить того среди отпетых наркоманов, в местах в которых случайно оказывался сам и которые видел своими глазами. Даже если для клипа рэпер специально оделся, как можно хуже, то все равно он смотрелся бы там мажорным чебурашкой.
Виталя стал слушать и думать дальше. Думать он не старался, просто само собой приходили мысли. Посыл от текстов идет правильный, что все это зло. Вроде бы. Именно, что вроде бы. Потому что если употреблял, то должен знать, что с определенного момента уже не важно, правильно или не правильно, вредно или безвредно, а важно есть или нет. Был бы кусок плана размером с футбольный мяч, а там уже подумаем. Сейчас слышно, что нет истории печальнее на свете, в предыдущей теме сам в себе не был уверен, а в той, что играла до предыдущей жизнь и время такие сякие, сами подталкивают на это, а кто не пробовал, тот жизни не видел. Где собственное отношение? Нет его на самом деле. Какое-то ассорти, каждый слушающий может выбрать, что ему по душе, а остальное уже подгонять под то, что нравится. Но одно общее - в любой теме, которую он читает - он прав. Нигде не дурак, нигде не чмо.  Даже если был не прав, то исправился, раскаялся и стал прав.
Виталя не разочаровался, что послушал, но и не получил того, что, послушав предыдущий альбом этого же исполнителя, и так не рассчитывал получить. Когда в разговорах с друзьями речь заходила о музыке, то ему частенько говорили, что он просто не понимает и поэтому не может оценить. Виталя не возражал против этого. Поэтому и исполнитель на пять лет.  Через пять лет слушать его уже не будут, потому что он читает о ненормальном, о болезнях. Ни один человек не захочет всю жизнь сидеть в грязи и слушать об уродстве. Поэтому через пять лет, когда выработается четкое отношение, там или тут, то или это, и аудитория изменится. Те же самые люди просто перестанут его воспринимать серьезно. Не будет нужды слушать о болезнях и калеках, когда определятся в том, что же это для них самих. Так же, как не слушают про инвалидов в инвалидных креслах, про гонорею, оспу и даже рэпа такого нет. Пока возможна полумера, но это лишь пока. Еще свежи воспоминания о тех, кого знал, но уже не увидишь, может, даже позволяешь сам себе время от времени, но все это пройдет. Может раньше, может позже, но рано или поздно пройдет все равно, пусть даже только тогда, когда уже встанет вопрос, как не допустить это у своего продолжения. Поэтому Виталя не обижался, не принимал такие высказывания, как утверждения в своей недалекости. Он понимал ситуацию и не видел ничего плохого в том, что знает ее немного наперед.
А через десять лет это уже не станут слушать, даже как воспоминание о том, что было когда-то. Через пять лет с этой целью еще могут. Никто не захочет вспоминать болячки и ошибки, и не было такого никогда, чтобы подобные вещи запоминались. Это не суть, характеризующая  время, а отклонения и аномалии от нее. Даже при воспоминаниях о годах войны, ударение ставилось именно на победе, на собственной силе, а все плохое, что произошло, вспоминают, чтобы почтить память тех, кто не вернулся, ради этой победы.  У этого рэпера, если для него это важно, останется небогатый выбор - своим творчеством сказать о вечном.  Ну, или красиво о главном. Виталий представил, как тот читает про любовь, даже представил клип. Красивая девушка, что-то еще, что-то еще, что-то еще, цветы и тут же он зачитывает свои текста. Но вспоминая его по последнему увиденному клипу, Виталий не мог мысленно прилепить его к красивой девушке. Получалась красивая девушка и нестриженный, губастый, картавый Филлипок с обветренным ртом. Это не очень состыковывалось, зато было забавно.
Виталий выключил музыку. Надоело и хотелось покурить, что он и отправился делать. Судьба не сдвигала с места, поэтому можно было сидеть и дальше. Откашливаясь, он возвращался к дивану, когда внезапно зазвонил телефон. Виталий взял трубку.
- Алло.
- У меня зазвонил телефон, кто говорит? Джон, -  донеслось с другого конца провода.
- Привет, Джон, - сказал Виталя, улыбнувшись. – Как жизнь?
- Все хорошо, очень хорошо, просто прекрасно, - оживленно тараторил Джон, - приходи ко мне в гости, причем сейчас. Давай собирайся и притащи воды побольше, а лучше соку.
- Да нет. Что-то неохота к тебе тащиться. Вообще не охота. Да и чего делать?
- Найдем чего делать. Ты выдвигайся и все будет нормально. Я тебе не буду по телефону ничего объяснять.
- Да я покурил, мне не охота в такую даль тащиться. Или говори, или не пойду.
- Покурил - это нормально. Тащи тоже сюда. Давай шевелись. Покурим тут.
- Да не, скучно у тебя. Дома лучше. Идти тоже долго, – снова стал упрямиться Виталя.
- Да не скучно. Нормально, я тебе когда-нибудь врал?
Виталий задумался. Как правило, такой вопрос задают, когда хотят убедить в том, что все действительно серьезно. Причем его задают даже если врали раньше, но надеясь на то, что собеседник не припомнит это из вежливости или великодушия.
- Конечно, врал. И ты вообще лжец, - ответил Виталий.
- Ну, конечно. Хватит отмазываться. Давай ноги в руки и сюда. Одна нога здесь, вторая уже здесь.
- Не знаю, не очень охота столько идти… - заколебался Виталий.
- Нормально будет. Вот от чистого сердца тебе прямо правду говорю,  правду-матку говорю, слова, будто сами изо рта вылетают, просто не надо даже врать, да и не соврать никак. Честняк, верняк, самое то, что.
- Ладно, буду через минуту, только тапки с ключами найду. Жди, – согласился Виталий.
Он пошел к соседу на этаж выше. Его заинтересовало, почему тот как с цепи сорвался и зовет к себе. К тому же, это вполне могло считаться судьбой, сдвинувшей его с дивана.

Черепаха

Вадик не помнил сам, сколько он пьет.  
Он начал еще в молодости, вернувшись из армии.  До этого он только однажды пробовал спиртное. Отец, после того как получил известие о призыве сына, сам налил ему в граненый стакан и поздравил с тем, что он уже вырос.  В армии он попал в танковые войска, дослужился до сержанта и даже принимал участие в боевых действиях. Но через много лет, когда он начинал об этом рассказывать, то в ответ ему был только недоумевающий взгляд. Будто слушатель спрашивал: «А разве там что-то было? Никогда об этом не слышал», или: «Не позорь седину, алкаш,  страны-то уже такой нет, корчит тут из себя ветерана. Все вы заслуженные». После армии он вернулся домой и устроился в областной совет водителем.  На служебном автомобиле он возил всевозможных партийных работников, именно в то время и начал потихоньку попивать. Как и все уже взрослые, понемногу, не больше других с кем приходилось пить,  включая и своего отца. Все это проходило достаточно безобидно и только в нерабочее время.
В один злосчастный день, когда он вез одного важного деятеля областного уровня, под его машину бросилась женщина. Пытаясь избежать столкновения и гибели человека, Вадик попытался резко свернуть и уйти на обочину. Однако не успел, сбил женщину и врезался в растущее на обочине дерево. Водитель и пассажир получили тяжелые травмы, а женщина скончалась. Как потом оказалось, она решила покончить с собой, написала записку, что она во всем виновата сама и просит водителя не винить, затем просто вышла на дорогу перед первой попавшейся машиной. С Вадика сняли обвинение в непредумышленном убийстве, но с работы тоже уволили, потому что пострадавший пассажир был человеком заслуженным и, на всякий случай, решили перестраховаться.
После этого он пошел на производство, где стал работать обыкновенным рабочим в цехе. Там он стал пить немного больше, так как теперь не приходилось водить транспорт, но и запоями он тоже никогда не страдал.  Короткий период сухого закона он пережил совершенно безболезненно. Через какое-то время он стал бригадиром на одной из четырех линий.  Примерно в это время и случился общественный кризис. Однако причиной того, что Вадик стал пить, был кризис в собственной жизни. Все остальное, что происходило в стране, было просто благоприятной почвой для развития алкоголизма. Рост цен на все виды товаров и услуг был не совсем одинаков. Появилось множество видов алкогольной продукции, которую открыто и прямо, рекламировали в средствах массовой информации, а соответствующих законов принято еще не было.  Кроме пары недельных задержек, перебоев с выплатой заработной платы они не ощутили, поэтому было, на что пить  вечерами, и обсуждать ситуацию в стране.
Вадик пил все больше, практически каждый день. В выходные он не останавливался, и, начав после работы в пятницу вечером, отходил уже в понедельник и прямо на работе. Руководство смотрело сквозь пальцы, потому что не пил на работе и ладно, а выходные это личное время, тем более остаточный винный выхлоп был свойственен очень многим.  Но увеличение частоты и количества  сказывалось на семейном бюджете, и жена потребовала, чтобы он отдавал зарплату ей, он стал отдавать, но с каждой получки стал делать заначки.  Если удавалось получить премию или какой-то дополнительный доход, то он его просто скрывал.  В то время он мог свободно выпивать по литру, даже по полтора, и ему иногда приходилось занимать, отдавать с зарплаты и лгать жене, что дал взаймы. Почти всегда удавалось найти человека, который подтверждал, будто берет в долг. После этого они шли и вместе эту сумму пропивали. Он прятал спиртное в доме, чтобы в какой-то тяжелый день, когда некуда идти, можно было тайком выпить, но вскоре перестал это делать, потому что нечего стало прятать и не хватало на насущные потребности.
Утром в понедельник, как обычно чувствуя невыносимую дурноту, которая вытягивала все нервы, Вадик взял чекушку, и выпил залпом прямо перед работой.  Проходя через проходную,