- Мне, ей, тебе, им, всем.... Бабушке, конечно. В смысле, мммм... я пересказала слова своей бабушки. Которая узнала всё это от своей бабушки! Что тут смешного?
- Понятно, бабка за дедку, дедка за репку..., - Зоя хохотала во весь голос.
- Да вот тебе крест...Кстати, а где же он?
Лёля стала обыскивать свою шею, потом рванула к буфету, откуда сразу что-то посыпалось. Наконец, она повернула счастливое лицо к Зое.
- Уффф. Нашла. Чуть сердце не встало...
- Ты — верующая? - Зоя перестала смеяться.
- Нет. Это — подарок.
- А зачем тогда носишь? Ты же искала его на шее.
- Я тебе объясняю — подарок. Приятно это ощущать на теле, а не в голове. Маленький золотой крестик. А что такого-то?
- Неверующий человек принимает в подарок крест. Ужас!...
- Никакой я не ужас, - Лёлин нос подозрительно покраснел.
- Ты — нет. Факт — да.
- Зоя, не ругайся...
- Не буду. Извини, это — не моё дело, конечно. Ты продолжай, рассказ становится всё интересней.
Лёля сразу повеселела.
- Деньги те Агафья отдала своему другу со словами, что нашла их на дороге. Но лучше бы она так не говорила. И это дословная, … ну, или почти дословная передача семейного предания!
Лёка с тревогой скосила глаза на свою слушательницу, секунду подождала и, ободрённая её молчанием, прерывисто вздохнула и продолжила почти замогильным голосом.
- Дальнейшее случилось именно на дороге и положило конец развитию любых отношений с сыном опасной старухи. На одной из междеревенских тамоших дорог её нагнала подвода, с которой мигом слез какой-то крепкий мужик и стал избивать бедную девушку кнутом для своей лошади. Подобрали свет-Агафьюшку бабы. Вот как раз после случившегося она и устроилась на мануфактуру...О друге остались добрая память и любовь к чтению. Ноздря с ..., ой!...То есть, рука об руку.
- Мдааа уж... Давно я так не смеялась. Знаешь, а давай я подарю тебе...
- Гусиное перо, что ли? Не надо, у меня есть большая магнитная доска. - Лёлин голос упал. - Ну, почему-то же они расстались! И хорошо, что Агафья эта вообще была... Иначе бы мы с тобой тут не разговаривали, - с лёгким завыванием подвела черту Лёля.
Зоя, подперев рукой лоб опущенной головы, опять залилась смехом.
- И между прочим, ни она, ни её опекаемый брат уже не вернулись в деревню, а её младший сын закончил ремесленное училище и потом даже как будто немного учился в техническом. О подробностях, пожалуйста, не спрашивай, это — не прямые родственники. - Лёка, слегка задохнувшись, замолчала, с обидой и совсем по-детски глядя на Зою.
- Не буду... Пришлю-ка я тебе мой старинный блокнот. Он — большой, как старые советские альбомы для фотографий. Там красиво отделанные страницы для текста чередуются с акварельной бумагой. Будешь записывать и зарисовывать славные сказки, сочинённые тобою для взрослых и детишек.
Лёля молчала, надув губы. Отсмеявшись, Зоя отправилась на кухню и вернулась с двумя чашками чая. Посмотрев на мрачную подругу, мягко спросила:
- а бабушка твоя ткать умела?
- Не-а. Но она отлично разбиралась в этих му...муслинах, молескинах. Кисея, бумазея.
- Это — что?
- Да просто хлопок, но очень мягкий, с односторонним нежным начёсиком. У меня ещё долго хранилась бабушкина выходная кофта из неё, с воротничком в ришелье и пришитыми такими же рукавчиками-фонариками. А в сундуке, бездонном, как бабушкин колодец, можно было найти много разных кладов...Плюшевых, бархатных, ситцевых и прочую прелесть...Уже и не помню тех названий.
- У моей мамочки сохранилось несколько воздушных платьев её молодости. В одном из них она на фотографии — стройная, счастливая, улыбающаяся, просто светится...Моя красавица, причём — никакой краски на лице, всё — природное и такое совершенное...
- Я что хочу сказать про прабабушку-то...
- Как, опять?
Лёля невозмутимо продолжала:
- я прочитала недавно нечто, ставшее для меня, тётки недообразованной, открытием, что Гоголь, Николай Васильевич, считал простой народ бегущим от чтения, как от чёрта. И что не надо, мол, ему знать никаких книг, кроме святой Библии, а надо объяснить, что он такое есть на свете, дабы покорялся тому, что на роду написано. Иначе Бог спросит. Ничего себе заявление, да?
- Да уж, «открытий» разных, как песка морского...Для меня. Отряд 731, казни молодогвардейцев, бандеровцы во время войны. То ли «щадили» нашу безмятежность, то ли боялись, а, может, по причине собственного распада?
- А сколько вообще репрессированной интеллигенции, разрушенных семей! - Перебила Лёля.
- Мой свёкр, из русских немцев, сидел с 41 по 56 год. Забрали, когда учился на физмате. Выжил, потому что не сразу, но занимался в лагере бухгалтерией. Я тебе говорила о соседе деда, который был арестован в тридцатые и сгинул. Что касается писателей, учёных, то некоторые представители гуманитарных элитариев, отбывшие срок или его часть, были возвращены. И работали в столичных вузах и научных центрах, став профессорами, академиками. Образованию нужны были школьные и вузовские программы, а учащимся — лучшее из дореволюционной преподавательской среды.*****
- Неужели идейно перевоспитанное? - Усмехнулась Лёля.
- Не думаю. Я почти уверена, что многие ничего не простили советской власти, отвергали её и стояли на этом. Но профессии служили честно, Хоть, может, и не в каждом частном случае.
- А как будем с Николаем Васильевичем? Я же не про особенности его характера...
- Как быть нам, что ли? Он — очень духовный человек, как и почти каждый великий художник. Мне кажется, мы не можем судить его, и никто не может. Это мы живём...или жили... полноценно или... тускло, но жизнью. С её приятными заботами или проблемами, маленькими обывательскими радостями или утратами...
- Да, живём, как умеем...,то вылезаем из кожи, то залезаем под неё опять. И что? Почему ты замолчала?
- Думаю. Что их жизнь — другая. Вечное самоотречение, своего рода аскеза, особый дух. Они как-то вот знают...дорогу к источнику, откуда можно получить ...силы для служения. Не могут позволить себе разменять свой талант на обычные жизненные утехи.
- Ну, что ж...Обыватели - тоже люди.
- Я — среди них. Вообще никого не хочу задеть и просто не умею объяснить, что думаю о таких,... о великих наших певцах .Это — не ощущение ими своей выдающейся личности. Это — любовь к своей земле, переживание за судьбу народа, страны, за её роль, назначение в мире. Наша высокая литература — это храм с проповедниками с великой силой ума. С душою, прозрачной, как слеза и яркой, как звезда бледных небес России, храм высоких порывов духа, ... сердце русского писателя было колоколом любви ******
- А мы, стало быть, какие-то жалкие неврастеники, сущностно бедные и деревянные?
- Конечно, нет! Но вырождения надо опасаться, думаю. Психического, я имею в виду. И озлобления...
- ….Аскеза? Я читала у Гоголя, что надо отказывать себе даже в праздники, отдаться тому, что ты называешь служением, как монах монастырю. Великому горю миллионов, как писал Писарев. Но что случилось с создателем литературных шедевров? Причём, потрясяющих не только с художественной стороны. Служение же никуда не делось, а продолжалось себе...
- Лёль, ну я же не биограф Гоголя, чтобы отвечать на подобные вопросы...Не знаю. Может, погружение в религию. Искания...Он же вот говорит, что Бог спросит. Знаешь, с какими словами он обращался публично по поводу Иванова и его «Явления Христа народу»? Что не было бы этого холста, если бы терзания души не заставили художника жить в Боге. Что внесение Бога во всё в твоей жизни облегчает её.
-... Вот уж наши загадочные проповедники...
- Знаешь, я читала у Аксакова, что из писем Гоголя известно - смерть Пушкина была для него ударом, после которого он заболел и телом, и духом. И это, считал Аксаков, не могло дать писателю удовлетворительных ответов на мучившие его вопросы. А Достоевский полагал, что художественные типы, глубочайшие в Мёртвых душах и Женитьбе, давят ум непосильными вопросами и вызывают мысли, с которыми трудно справиться. Я запомнила эти слова. То есть, наши великие поэты сами постоянно были в поиске ответов.
- Кстати, о Боге, - прервала Зоя долгое молчание. - Достоевский писал об исключительно православном назначении России для человечества. О том, что всё несчастье Европы произошло из-за потери Римской церковью Христа, когда решили, что и без него проживут.
- Но это никак не примыкает к тем текстам Гоголя.
- Я — о внесении Бога в жизнь. Как о факте. Разве мы с тобой можем оценивать мироощущение Гоголя, Толстого, Достоевского? Любую из сторон и даже приблизительно... Этому надо посвящать годы...Достоевский говорил, например, что Каренина Толстого вышла из Пушкина, что наследие Пушкина - это завет потомкам, мысли о народе. Что назначение России — объединить народы, что и сделает яркий русский гений, получив в народе свою силу. Это, конечно, не цитата.
- Он же был ...почвенником? Христианские идеалы, бездуховность буржуазии...Нет?
- Не знаю.
- Пушкин — это что-то трансцендентное...Эксклюзивное изобретение Бога. Да рождение стихов для меня вообще - вещь малопостижимая. Этакие гигантские протуберанцы духа и души!
- А музыка?...Кстати, о душе. По Достоевскому - в ней рождаются зло и грех. И она может принимать зло страстно. Поэтому спасение - в милосердии и любви.
- Ничегошеньки этого не читала.
- Ну, и что? Читала другое...
|
