Подруги

Прошедшие счастливчики же разве что дно не пробили  по всем параметрам, требовавшимся там. Это что касается "сплочённых команд".

      - Ты-то осталась? - Мягко спросила Лёля, выкладывая на стекло изящного журнального столика бутербродики с икрой.

       - Догадалась...

       - Да ну же тебя, Зой.. . И вообще - надо смотреть шире.

       - Я вскоре сама оттуда ушла. Невыносим был дикий темп работы, до опухания глаз, свары при распределении премий на фоне бешеных тогда и оборотов компании, и её барышей, надо полагать. Арахнология просто какая-то.

       - Давай ешь, - скомандовала Лёля.

       - Знаешь, несколько лет назад я поняла, что жизнь меня покорёжила, но не до конца. Устояла, так сказать, на виражах моего былого непотребства.

       - Былого чего-чего??

       - Непотребства, говорю. А думаю еще хуже... Но! Я теперь  замечательно себя чувствую в моей маленькой двушке. У меня - весёленькие стены с пташками. Новый простой унитаз, удачно, видимо, заговариваемый мною от возможных с ним проблем. Мебель наших с тобой молодых времён. Есть даже самовар и примус. По-прежнему люблю читать. Я пытаюсь развернуться к тому, чего почти лишилась, идя по той дороге, во славу которой ты поёшь. Меня ведь несло через заборы и колдобины, но на своё счастье, я упёрлась, наконец, во что-то непреодолимое, как гунны в китайскую стену. Пришлось остановиться и присмотреться. К себе заодно. Отъехать, как бывает во сне, от себя в сторону и увидеть, что я, оказывается, вся в мыле, как и всякая загнанная лошадь, а ноги мои стреножены и вязнут в дорожной пыли, как в грязи. 

       - Вымылась? - Холодно спросила Лёля, глядя в сторону.

       - Я вопила! Меня долго ломало и трясло...

    - … А что твой ребёнок?

       - Ребёнок? ... Она пошла после школы учиться дальше. Бесплатно. Неплохой был аттестат по баллам. Сейчас работает с детьми, преподаёт.

      - Ясно. И каков же итог?

      - Итог? Итог был колоссальный. Я вернулась! И, наконец, привела в действие свой мозг, - ответила Зоя, ожидая иронии. 

      - Понятно, — сказала Лёля басом.

      - Пыталась нащупать, сообразить, как мне жить дальше и чем. Я поняла, что не просто потеряла кучу времени, а почти потеряла себя.

       Лёля молча уставилась на неё. Помолчав, она снова стала хозяйкой. На столике, на фарфоровых рельефных тарелочках с художественной росписью, появилось холодное мясо, фаршированные яйца, фрукты.   
                                                      
     - Это — абсолютно лишнее, Лёля! Я совсем не голодна. Откуда ты всё это выкопала?                                                                         
     - Я подготовилась...Так что, не извольте брезговать. Или ты стесняешься, что ли? Ешь!   
              
  - ...Перебирала вот старые альбомы с очень древними фотографиями. Так здорово, что они сохранились.... Расскажу тебе...расскажу тебе про своего деда, а?   
                                                                                    
     - Давай. Я его же не видела? Не помню что-то...

     - Он с нами жил очень недолго. ...Ну, слушай....Александр Игнатьич, мамочкин отец и гордость нашей семьи... С 1-ой мировой вернулся  в 24 года, с несколькими ранениями. Он, как и многие  фронтовики, о войне рассказывал неохотно.  Невмоготу было вспоминать погибших и попавших в плен товарищей, тяжелейшие сражения...     
                                                                          
    - «Крест и насыпь могилы братской                                 
       Вот где ты теперь, тишина           
       Лишь щемящей песни солдатской                                 
       Издали несётся волна»...  - Лёля нараспев продекламировала Блока.                                                                                               
     - А знаешь, сохранилась одна фотография деда среди однополчан, на ней он — спокоен,  уверен и даже улыбается.  
                                             
     - Позирует, наверное, ведь молоденький же...

     - Может, и так...Ну вот, все, не отмалчивавшиеся, расказывали, представь себе, о большевиках.

     - Ну, о ком же ещё-то в то время?

     - Говорили то, что сами видели-слышали, иногда приукрашивая или переиначивая на разный манер, кто как мог.  Дед как-то раз, услышав, как дальний сосед «делился» у его плетня с деревенскими о войне, о своей личной храбрости и трусости окружающих, не выдержал и влез в разговор: «в лесу и медведь — архимандрит! Ишь, как поскакал, леший! Ты что же это мелешь?» И от всего своего возмущённого сознания нахлобучил ему прямо в челюсть. И объяснил всем сочувствующим, что солдаты - братья, что у трудовых рук и души - самые, известное дело, наисветлые, что от пустого страха мужик не мнётся, что завсегда помогали друг другу и в штыковом, и на марше, и по-всякому. Что прежде смерти не умрёшь, но коли пробил твой час, то нипочём от неё не скроешься..., - Зоя закрыла глаза руками, сдавленно всхлипнула, посидела. Потом продолжала: - он остался таким же, каким ушёл на войну — нравственным,  верующим в справедливость. Хоть в детстве и  крещённый, в церковь не ходил.                                                                                             
   
     - Вообще-то это — редкость для того времени, нет?  
                     
     - Не знаю, но вот все иконы в доме были бабушкины... Фронтовиков слушали,  рассуждали, прикидывали, прищёлкивая языком. «У бога милости не занимать» - говорили. Новой власти хотелось верить. У деда семья к тому времени - это 11 ртов, включая родителей и братьев. Был общий большой дом, земля, скотина, две лошади, разная утварь и всё остальное. Работали много, тяжело, поэтому имели до войны неплохое по тогдашним меркам хозяйство. С уходом в 1914 двух братьев на фронт фактических работников в доме оставалось трое, из них - две женщины. Под рулем моего прадеда они всеми силами пытались справляться, но удавалось это не ахти как. К тому же, заболел и умер первый ребёнок деда — девочка, которую мой Игнатьич толком и не видел...

      - Ну, ты подумай..., - поднеся руку ко рту, Лёля как будто превратилась в прежнее юное создание, обожавшее свою несравненную подругу и ради встречи с ней, не терпящей, разумеется, ни малейших проволочек, всякий раз преодолевавшее четырехметровый забор, разделявший их дворы,  - деревянный и с большими зазубринами. Превратилась в девочку, внимавшую Зойкиным словам, прикрывая рот пальцами и почти замерев в предвкушении очередной грандиозной Зоиной затеи.

     -  Да, - согласилась гостья. - Ужас и в том, что они потеряли потом ещё одного ребёнка...Вернувшись с фронта, братья взялись за хозяйство. Но уже весной 18 года в деревню приехала важнейшая бумага. Дед, закончивший четыре класса очень хорошей земской школы, узнал из неё о запрете торговли хлебом и любым зерном, о сдаче их излишков, влючая фураж, об угрозе тюрьмы в случае сокрытий. Нормы были прописаны. Все годы двух войн семья бережно сохраняла и обходилась тем, что было нажито, ведь найти плуг, гвозди, мануфактуру было почти невозможно. К тому же, деньги...                                                                                               
     - Между прочим, - перебила улыбнувшаяся Лёля, - раз уж мануфактура..., то моя пра-прабабушка, Агафья Афанасьевна, работала на Даниловской мануфактуре в Москве. Вначале — в пекарне, а потом и на станке. Там же и жила, и замуж вышла, и, представь, ребёнка первого родила тоже там.  Мне бабушка  рассказывала. 
                                                                  
     -  А что значит — там же и жила, и родила?    
   
     -  У них как бы целый комплекс там был организован  — и хлеб пекли, и ткачество развивали, и рожали, и учились. Пра-пра- моя бабуля ремесло своё там же и освоила. Причём, они не только станки разные изучали, которых было немало, но и теорию. Всё о текстиле, его прошлом, настоящем и будущем, - Лёля задрала подбородок и начала танцевать в воздухе руками.                                                     
    
     -  Прабабушке твоей очень повезло. И ...не иначе, как Даниловский тот опыт переняли в Союзе, - пошутила Зоя.- Мы уже забыли, а ведь тогда предприятия имели собственные поликлиники, санатории, дома отдыха, детские садики, клубы, квоты университетские. Это же — дорогая и большая инфраструктура. Тогда коллектив был жив во всех смыслах. Совсем не то же самое, что нынешняя «команда»...   
                    
      - Да что ты? - Иронически спросила Лёля.    
                                                                                   
      - А что я? Люди подтягивались, равняясь на лучших, помогали один другому. Может, и не везде, конечно. Вместе учились, отдыхали.   
                      
      - Ух, ты... А вот... это моё типа «урвать».  Мне вот интересно, а коллективисты «дорогих инфраструктур» не обзаводились уже в то время мнооого чем? Разумеется, совершенно случайно. И конечно же, совсем не из тех  «живых» коллективов, да и предприятий, уж точно - не тех. Мощно укрепляли бюджет страны и насквозь раскупаемые коврово-хрустальные обрамления жилплощадей. Нет? А личные связи... Для вползания на должностные ступеньки  разных видов-родов ...тык-тык-тык..., всё выше и выше, и выыыыше , - пропела Лёля,  изображая пальцами поднятых рук быструю «пробежку» вверх. -  Личные обязательства, в терзаниях рождавшие изобретательность для оригинальной личной благодарности...  
                   
      - Тоже мне — муки Тантала... И вообще - всё подобное возникло намного позже. И разве коллективный труд в этом виноват? - Возмутилась Зоя.      
                                                           
      - А я вот читала, что аккурат после смерти Сталина...была попытка завязать с развитием тяжёлой индустрии и развернуться в сторону материальных благостей для народа. И вообще — за всё хорошее, без всякого там негативного восприятия внешнего окружения-с... Уже в 53-ем, слышишь?                                                                                                                                             
      - В 53-ем, в 55-ом...Не принципиально. Но помнят же не только про масло с мясом, - Зоя перебила старую подругу. - Ведь в хрущёвщину был запущен первый Спутник с первого в мире работающего космодрома. А через четыре года, с него же, взлетело «нечто»  Восток-1 с Юрией Алексеевичем на борту, если помнишь. Взмыло и было выведено на околоземную орбиту... Между прочим, я как сейчас слышу тот апрельский голос Левитана  - «Работают все радиостанции Советского Союза...», за сутки до моего очередного дня рождения. Мамочка после этих слов просто без сил упала на наш комнатный пуфик со словами: «Война...». И вдруг!!! А потом мы с ней долго прыгали по нашим двум комнатам, как две молодые козы! Маме было 36...                                                                                 
     - Ты забыла атомные ледокол и Обнинскую электростанцию и наверное, много чего ещё...  - устремив наверх прищуренные глаза, задумчиво произнесла Лёля. - Но это не мешало населению приобщаться к фестонам и прочим интимным слоникам мещанского быта. 
                                                                              
      - А вот, например, выдающегся искусствоведа Владимира Васильевича Стасова восхищали решётки Парижских балконов, которые он называл кружевами, - парировала Зоя. - И знаешь, я не причисляю к мещанам любителей