гауптштурмфюрер иронично скривил рот. А, возможно, это шрамы заставляли офицера улыбаться иронично. Офицер говорил, своеобразно коверкая слова.
Лейтенант свирепо глянул на Шульца и переступил короткими, в слишком больших сапогах, ногами.
— Почтительно докладываю, гауптштурмфюрер, этот человек — дезертир.
— Думаете? — задумчиво спросил гауптштурмфюрер и спокойно глянул в глаза Шульца. — Доложи, ефрейтор.
— Гауптштурмфюрер, ефрейтор Шульц после ранения и по окончании отпуска возвращается в свою часть. Почтительно докладываю, что прибыл на станцию в пятнадцать часов семь минут поездом номер восемьсот семьдесят четыре. Вышел на платформу покурить, но был задержан жандармами. Мои документы в порядке, но был наказан герром лейтенантом за то, что отвечал на его вопросы и претензии. Пока подвергался наказанию по приказу герра лейтенанта, поезд ушёл… с моими вещами. Доклад закончил, гауптштурмфюрер!
Шульц выпятил грудь и щёлкнул каблуками.
— Вольно, ефрейтор.
Властная рука протянулась в сторону лейтенанта.
Лейтенант вопросительно, с подобострастием, уставился в лицо гауптштурмфюрера.
— Документы ефрейтора! — нетерпеливо пояснил жест гауптштурмфюрер.
Лейтенант, щёлкнув каблуками и угодливо склонив голову, подал документы Шульца. Гауптштурмфюрер молча просматривал бумаги с красными и зелёными пометками, перебирал билеты, разглядывал печати, оценивал ситуацию.
— Где получил ранение, ефрейтор, — без интереса, между делом спросил гауптштурмфюрер.
— Докладываю гауптштурмфюреру. Нёс распоряжение о приостановке наступления в первый взвод боевой группы, входящей в ударную бригаду оберста Кёхлинга, которая усиливала полицейскую дивизию СС, державшую оборону на реке Волхов. Я служил ординарцем у герра гауптмана Майера…
— Ты служил ординарцем у гауптмана Майера? — оживился гауптштурмфюрер и с интересом посмотрел на Шульца. — У Ганса Майера?
— Так точно, гауптштурмфюрер!
— Гауптман Майер спас мне жизнь… — проговорил как бы для себя гауптштурмфюрер. — Мы с ним лечились вместе, у него были обморожены ноги… Вот ведь как бывает… Как он там?
Гауптштурмфюрер разговаривал с Шульцем не как с подчинённым, а как с человеком, знавшим его хорошего знакомого.
— Перед моим ранением герр гауптман чувствовал себя хорошо, и служба у него ладилась. Правда, перенесённые обморожения не позволяли герру гауптману много ходить.
Шульц был рад, что потеху над ним прекратил боевой офицер, гауптштурмфюрер с безжалостным, спокойным, красивым, отмеченным почётными шрамами лицом. Гауптштурмфюрер с омертвелой душой. Гауптштурмфюрер, который ненавидит «тыловых жеребцов» наподобие этих жандармов, потому что все они ненавидят фронтовиков.
— Что за ранение у тебя, ефрейтор? — спросил гауптштурмфюрер, возвращая ему документы.
— Ранение не тяжёлое, в область колена. Но началось воспаление, я чуть не умер от заражения крови в санитарном поезде. Сейчас чувствую себя здоровым, но колено сгибается не полностью.
— Что за наказание назначил тебе герр лейтенант?
— Прыгать в полуприседе вокруг комнаты, держа в вытянутых руках стул.
— Тяжёлое упражнение. И сколько ты пропрыгал?
— Один круг полностью и немного в обратную сторону.
Не сдержался и добавил негромко:
— Лично для герра лейтенента...
Гауптштурмфюрер понимающе усмехнулся.
— Герр лейтенент пошутил, — успокоил он Шульца. — Но... Глупые шутки — привилегия вышестоящих. Если начальство изволит шутить, мы вынуждены мужественно выносить это. Но мы не должны ему уподобляться.
Нога у Шульца болела, и он, скривившись, слегка подпрыгнул, перенося вес тела на здоровую ногу.
Гауптштурмфюрер заметил неподдельное страдание Шульца. Желваки заиграли на его скулах.
— Герр лейтенант, где у вас писарь? — спросил он, набычившись, и глядя в пол.
— В дежурной комнате, — лейтенант указал на дверь, из которой недавно вышел сам. — Прошу…
— Вы можете подождать здесь, — остановил его движением руки гауптштурмфюрер, вошёл в дежурку и плотно закрыл за собой дверь.
Послышался неясный голос гауптштурмфюрера, похожий на голос учителя, читающего текст диктанта, и тарахтение пишущей машинки.
Вскоре гауптштурмфюрер вышел из дежурки, двумя пальцами протянул лейтенанту лист бумаги с текстом:
— Подпишите. Мне кажется, вы именно об этом мечтали всё время.
Лейтенант читал написанное, и лицо его приобретало всё более несчастное выражение.
— Так точно, герр гауптштурмфюрер, — пробормотал лейтенант, чуть не плача.
Гауптштурмфюрер удовлетворённо кивнул.
— Я рад за вас, герр лейтенант. Вы и ваши подчинённые истинные патриоты. Не то, что некоторые «тыловые жеребцы», превышающие свои полномочия и издевающиеся над выздоравливающими фронтовиками. Прочтите вслух, герр лейтенант.
Лейтенант зачитал по-военному краткий рапорт — прошение о переводе его и личного состава комендатуры в пехотный батальон действующей армии. Когда лейтенант читал благодарности СС-гауптштурмфюреру барону фон Меллендорфу за его заботу о столь быстром переводе лейтенанта фон Боха, голос его стих до едва слышного.
Гауптштурмфюрер фон Меллендорф подал лейтенанту авторучку. Тот расписался трясущейся рукой.
Совершенно равнодушно гауптштурмфюрер положил в карман сложенный вчетверо рапорт. Судьба личного состава комендатуры была решена.
— Жизнь на фронте — постоянное ожидание смерти, — задумчиво и как-то отвлечённо проговорил гауптштурмфюрер. — Ожидание смерти очищает души, делает человека лучше. На передовой происходит переоценка ценностей. Клочок туалетной бумаги в окопе ценнее денежной купюры, а кусок чёрного хлеба подчас не купишь и за золото… Мне хочется, чтобы вы стали лучше. А чтобы не было волокиты, я потрачу личное время и передам рапорт непосредственно в руки командира запасного батальона. Через день-два вы будете в пути на фронт.
Гауптштурмфюрер повернулся к Шульцу.
— Что же делать с тобой… Ты отстал от поезда, теперь тебе от таких, — гауптштурмфюрер кивнул в сторону жандармов, — проходу не будет. Уж я-то знаю… И ещё я знаю, — гауптштурмфюрер с улыбкой подмигнул Шульцу, — что гауптман Майер плохого солдата в ординарцы не возьмёт. У меня к тебе предложение, ефрейтор. Я еду на новое место службы. В тыл, кстати. У меня нет ординарца. Есть желание продолжить службу в тылу?
Шульц растерялся. Гауптштурмфюрер совершенно не походил на заражённого коричневой чумой эсэсовца, не походил и на прусского службиста. Это был жёсткий, волевой… человек.
— Я с удовольствием, — не по уставу промямлил Шульц. — Но предписание…
Гауптштурмфюрер хлопнул Шульца по плечу:
— Я извещу Майера, что похитил у него ординарца. Думаю, мой приятель не сильно на меня обидится.
***
СС-гауптштурмфюрер барон фон Меллендорф в сопровождении ефрейтора Шульца прибыл в городок, неподалёку от которого располагался концентрационный лагерь для военнопленных и гражданских лиц, комендантом — начальником охраны —которого ему предстояло служить.
Меллендорф дал Шульцу денег, чтобы тот смог где-нибудь перекусить, велел ему сходить в комендатуру, оформить документы, узнать насчёт жилья и распорядиться вещами, а сам отправился в кафе.
Сквозь густую пелену дыма в сумраке зала смутно различались официантки, снующие между столиков, сплошь занятых военнослужащими. Официантки походили на эквилибристок, бегавших с подносами, уставленными тарелками с супом, стаканами и бутылками.
Меллендорф занял столик у окна и заказал пива:
— Светлого, лучшего на ваше усмотрение.
— Могу посоветовать дортмундерское, с позволения господина офицера, — сделала едва заметный книксен официантка.
Меллендорф кивнул и тяжело вздохнул. Он не помнил ни марок пива, ни названий более крепких напитков. Тяжело жить без прошлого.
— И закусить чего-нибудь! — крикнул вдогонку официантке Меллендорф. — Желательно, мясного!
Заказ был исполнен практически моментально. Официантки знали особенность офицерской натуры: их приказы надо выполнять бегом.
Оркестр на эстраде играл что-то бодро-немецкое, что было плохо слышно за разговорами клиентов, звяканьем ножей и вилок.
Меллендорф съел жаркое — блюдо оказалось очень вкусным, выпил пиво, расслабившее его. Но шум и дым действовали на нервы.
— К вам можно присесть, гауптштурмфюрер?
Перед Меллендорфом стояли два военнослужащих в мундирах со значками «Тотенкопф» (прим.: спецподразделения «Мертвая голова» несли караульную службу в концентрационных лагерях) и нашивками шарфюрера и обершарфюрера (прим.: унтер-фельдфебель и фельдфебель.
— Пожалуйста, — кивнул Меллендорф и подумал, что это, возможно, его теперешние подчинённые. — В городе служите?
— В концентрационном лагере недалеко отсюда, — пояснил обершарфюрер, присаживаясь напротив Меллендорфа. — Дулаг IIIС (прим.: Durchgangslager — пересыльный лагерь). Служили водителями «газваген» (прим.: «машины-душегубки») в айнзацкоманде (прим.: военизированные эскадроны смерти, осуществлявшие массовые убийства гражданских лиц на оккупированных ею территориях в глубоком тылу) на Украине, после ранений переведены в караульную службу.
— «Газваген» для евреев? Занимались «окончательным решением еврейского вопроса»? — усмехнулся Меллендорф.
— Нет, — усмехнулся в ответ обершарфюрер. — Участвовали в «акции эвтаназии».
Меллендорф вопросительно посмотрел на обершарфюрера.
— Газваген для раненых вермахта, которые не смогут быть полезными обществу.
— Вы убивали наших раненых? — поразился Меллендорф.
— Это называется эвтаназия, — поправил Меллендорфа обершарфюрер. — Мы помогали избавиться от моральных и физических страданий нашим безнадёжным раненым. Необходимость, как говорили древние греки, не только слепая, но и жестокая богиня.
— Почему газваген? — растерянно спросил Меллендорф. — Можно же более… гуманно, уколом.
— Газ более изящное средство: людей грузят, якобы, для перевозки. К тому же этот метод позволяет экономить средства. Есть и недостатки: грузовик вмещает мало народу, функционирует медленно и, следовательно, не отличается особой эффективностью. Но мы оставим грузовик для «транспортировки» стариков, женщин и детей с вокзала до крематория. Это позволяет избежать ненужных эксцессов. Кстати, идея использования газвагенов возникла у группенфюрера Небе (прим.: начальник криминальной полиции Германии). Однажды вечером в Берлине он перебрал, заснул в гараже в машине с работающим двигателем и чуть не умер. Вот у группенфюрера после этого и возникла блестящая идея использовать выхлопные газы грузовика.
Меллендорф ошарашено молчал. Чтобы разрядить обстановку, спросил без интереса:
— Много людей в лагере?
— Вы имеете в виду персонал или заключённых?
— Заключённых.
Обершарфюрер улыбнулся:
— Если считать по прибывшим, то вся территория вокруг города могла превратиться в концлагерь. Но мы стремимся поддерживать их количество на стабильном уровне.
— Что вы имеете в виду?
Обершарфюрер осклабился.
— Мы уничтожаем их.
«Их профессия — убийство людей, — подумал Меллендорф. — Причём, абсолютно беззащитных».
Обершарфюрер словно прочёл мысли Меллендорфа и как бы оправдался:
— Мы связаны лишь с технической
